— Джон?
Я обвела комнату подозрительным взглядом.
— Джон? Ты здесь?
«Я теряю рассудок». Я вернулась в постель и не вылезала из нее весь день.
* * *
Как и ожидалось, Рождество не было богато на события. Я не рассказала родителям о драке с насильником, опасаясь сердечных приступов. Вместо этого я сказала им, что напилась и упала. Мама разглагольствовала двадцать минут, папа хохотал, а Ноэль позвонил и умудрился поручиться за меня, даже несмотря на то что находился далеко. Мне приятно было слышать его голос. Я скучала по нему и сожалела, что его нет рядом. Он был счастлив, находился на балу, и я порадовалась за него. Родители пришли в такой восторг от звука его голоса, что не стали донимать его по поводу нарушенного им обещания. Нам недолго удалось поговорит с ним. Большую часть времени о погоде распинался папа. — Позвони, когда доберешься до дома, — сказал Ноэль и сообщил мне свой номер, после чего повесил трубку.
Я не могла дождаться. День тянулся долго. Я надулась. Мама настаивала на том, чтобы мы посмотрели «3вуки музыки», и я не видела просвета.
Я оказалась дома в начале девятого. Я достала номер и позвонила Ноэлю.
— Что случилось? — спросил он.
— Ничего, — сказала я в свою защиту.
Мне не верилось: брат чуял беду за миллионы миль отсюда. И правда заключалась в том, что мною овладело беспокойство. Моя неожиданная встреча с мерзавцем оставила неприятное ощущение.
— Рассказывай, — приказал он.
И я поведала ему свою грустную и постыдную сказку.
Он не перебивал, пока я не закончила.
— Ты современная добрая самаритянка, — сказал он.
Я рассмеялась.
— Если добрые самаритянки лупят людей по голове, то да, это обо мне.
— Ну я же добавил слово современная, — заметил Ноэль.
Я улыбнулась.
— Ты не злишься?
— Ты поступила так, как должна была поступить, и у тебя получилось. Я горжусь тобой.
Я и не собиралась делиться с ним теорией о Джоне.
Я хотела, чтобы он испытывал гордость за меня, а не страх за мой рассудок.
— А ты как? — спросила я.
— Отлично. Не луплю людей по голове, но тем не менее живу и радуюсь.
Я рассмеялась, искренне радуясь за него.
— Я скучаю по тебе, — сказала я, не будучи в состоянии сдержаться.
Ноэль ответил, что тоже скучает по мне, и мне захотелось прикоснуться к нему.
— Когда ты возвращаешься? — ныла я.
— Не знаю, — ответил он.
— Ты все еще священник? — поинтересовалась я.
Молчание. — Не знаю, — протянул он.
— Хорошо. Я люблю тебя, — сказала я.
— Я тоже люблю тебя. Как дела у Шона? — спросил Ноэль.
Мне вдруг стало грустно.
— Он уезжает в Лондон. Он будет работать там редактором в каком — то местном журнале. Молчание. — Может, что — то удержит его, — предположил он.
— Это не мне решать, — ответила я.
— Может быть. — Затем Ноэль добавил: — Джона нет уже давно.
Я это знала, но не понимала, с какой стати Ноэль вдруг заговорил об этом.
— Знаю, — проговорила я.
— С Рождеством, Эмма!
— С Рождеством, Ноэль, — отозвалась я.
Я положила трубку и открыла бутылку вина.
— С Рождеством, Джон, — сказала я и взяла бутылку с собой в кровать.
Я напилась, но мне не спалось. Я лежала в тишине и думала о том, наблюдал ли за мной Джон. Было ли такое возможно? Мог ли он, находясь в раю, смотреть на нас, когда ему вздумается? Мог ли он и сейчас касаться меня? Меня пугала мысль, что он где — то находился и может знать о том, что порой днями, неделями, месяцами я не вспоминала о нем. Знать о том, что боль в моем сердце растворяется. И хотя я все еще скучала по нему и любила его, мне приходилось смотреть на фотографию, чтобы вспомнить его лицо. А вдруг ему известно, что я уже не помнила звука его голоса?
Лучше бы он не знал. Ноэль бы сказал, что пути Господни неисповедимы, что это его замысел, и жизнь продолжается. Я чувствовала себя предательницей. Может, Джон и не хотел, чтобы я жила, как прежде. Может, он желал, чтобы я любила его до тех пор, пока смерть не воссоединит нас, и, может, именно он и послал меня в тот переулок. Ведь мог. Джон мог хотеть, чтобы я помогла той девушке, или посылал мне знак. Ноэль сказал однажды, что я воспринимаю смерть как наказание, но для него она дар. Ноэль все считал даром. Если бы кто — то ударил его по лицу, он бы поблагодарил этого человека. Как-то раз я спросила его, неужели он и вправду полагает, что знает ответы на все вопросы. Брат ответил отрицательно. Он просто верил. В этом и заключалась проблема: я не знала, хочу ли я верить. Я впала в хмельной сон, но звонок в дверь разбудил меня.
Мимо меня пронеслась Дориан. В ее руке был упакованный фруктовый торт.
— Спасибо, поблагодарила я, когда она поставила торт на стол.
— Позволь взглянуть тебе в лицо, — приказала она.
Она не спеша осмотрела мой распухший глаз.
— Как твоя рука? — спросила она.
Я выгнула руку, чтобы продемонстрировать ей свои успехи в выздоровлении, а потом приготовила чай. Дорин предпочитала чай — от кофе она становилась раздражительной.
— Мне звонил Шон, — сказала она. — Я и не знала, что живу рядом с Крутым Уокером. Он обеспокоен твоим психическим состоянием.
Интересно, зачем он звонил Дориан?
— Он звонил тебе? — спросила я.
— Конечно, звонил. Всем известно, как бесподобна я в моменты кризиса. Знаешь, год я отработала в миссии «Сума самаритянина». Всего наслышалась.
Я засмеялась.
— Ничего и не слышно.
Дориан улыбнулась.
— Всегда что — то слышно, милая, — со знанием дела поправила она меня.
Я пообещала ей, что больше не буду гоняться по переулкам за насильниками.
— Я не из — за этого беспокоюсь. — Дориан обиженно махнула рукой. — Пора жить дальше, — сказала она
неожиданно, но я тут же поняла, к чему она клонит.
— Дор, не о чем беспокоиться, в самом деле. Я продолжаю жить, — заверила я, глядя на стол.
Она протянула руку, взяла меня за подбородок и посмотрела в глаза.
От нее не убежишь.
— Где та девочка, которую я знала? Где та девочка с улыбкой, растапливающей самые черствые сердца? Я знаю, ты где — то внутри, за ширмой боли и вины.
Мне захотелось плакать. Дориан продолжала смотреть мне в глаза. Внутри меня что — то надорвалось, и я облекла в слова чувство, от которого бежала все эти месяцы.
— Это я виновата! Если бы я не вернулась в дом! — Слезы обжигали мне глаза.
Дориан сурово посмотрела на меня.
— Послушайте, дамочка, если не существует. Ты не можешь изменить прошлое. Не ты вершила исход дела. Я потрясла головой.
— Он не хотел, чтобы я возвращалась в дом.
— Это не имеет значения.
— Он сказал оставить эту зажигалку. Он просто хотел домой.
— Это не имеет значения.
— Сегодня он был бы здесь.
— Нет! Не было бы его здесь.
Я отпрянула.
— Почему? — закричала я.
— Потому что, Эмма, так должно было случиться, — спокойно сказала Дорин.
Я отскочила от нее, и какое — то время мы молчали. Она взяла мою руку и потерла ее, давая время переварить факты. Я так и сделала, но она не знала всей истории.
— Дор, я больше не чувствую его в своем сердце. Не прошло и двух лет, а я не чувствую его. Он заслуживает лучшего. Я ненавижу все это. — Я плакала.
Дориан смягчилась.
— Позволь задать тебе такой вопрос, если бы умерла ты, разве ты не хотела бы, чтобы он жил дальше, был счастлив?
Конечно, хотела бы, она знала это. Я кивнула.
— Тогда почему ты не делаешь этого? — спросила она.
— Потому что я любила его!
— А он любил тебя, — сказала Дориан.
Я рыдала, кивала головой и улыбалась.
— Пора отпустить его, зайка. Цепляться за прошлое больно вам обоим, — нежно проговорила она.
— Дор?
— Да.
— Как ты думаешь, он видит нас?
— Возможно, время от времени. Наверное, увиденное разочаровывает его.
— Что ты хочешь этим сказать?