Пушкинскому осознанию проблемы, как мы видим, чужда одномерность толкования. Он далёк от плоского антилиберализма. Его привлекают более глубокие пласты, в каком-то смысле — архетипы, различающие Россию и Европу. Различие это, как подчёркивает поэт, имеет отношение к вербально-бессознательному уровню, тому уровню, что формирует аксиологическую сферу. Мы видим не неприятие либеральных норм и ценностей (свобода слова, печати и т. д.), а отказ воспринимать их в качестве ценностей как таковых. Последующая история России подтвердила правоту пушкинских слов. Общественные силы, позиционирующие себя либеральными, провозглашая примат соответствующих либеральных ценностей, реально демонстрируют не только пренебрежение к самим либеральным институтам, но откровенный тоталитаризм мышления.
С этой точки зрения нам представляются крайне любопытными мемуарно-исторические очерки «Охрана и антисемитизм в дореволюционной России» А. И. Спиридовича{467}— жандармского генерала, непосредственно связанного с окружением Николая II в период между двумя русскими революциями. Говоря о непростой политической ситуации, сложившейся в то время, автор особо подчёркивает достаточно спокойное отношение последнего русского царя к конспирологическим схемам как таковым. Признавая возможность и реальность практического объяснения при помощи элементов политического заговора конкретных социально-исторических событий, Николай II, как и его двор, всё же не принимали «теорию заговора» в качестве парадигмы социально-исторического мышления и не пытались её использовать для манипуляции общественным сознанием.
Здесь следует обратить внимание и на то, что «Протоколы сионских мудрецов», хотя и были изданы в канун первой русской революции, остались практически невостребованными даже в идеологических построениях крайне правых. Подлинная известность к ним пришла уже после революционных событий 1917 года. Парадоксальна, но в то же время закономерна и объяснима с позиций нашего подхода география распространения «Протоколов сионских мудрецов»: Германия, Франция, Великобритания, США. Все эти страны, кроме Германии, являясь победителями в Первой мировой войне, не должны были испытывать чувство социального дискомфорта, выраженное в поиске внешних и внутренних врагов, о чём нам говорят представители неофрейдистского подхода. Здесь уже вступает в силу закон компенсаторности, центральным содержанием которого выступает уже не объяснение отдельных, хотя и ярких, эпизодов исторического потока, но формирование целостного представления о социокультурной динамике, заданной «теорией заговора».
За несколько лет до начала Первой мировой войны вопросами, связанными с «теорией заговора», помимо любителей конспирологов, начинают заниматься профессионалы. Генерал-лейтенантом П. Г. Курловым — командиром Отдельного корпуса жандармов было организовано комплексное изучение масонства. Непосредственно сбором материала занимался подполковник Г. Г. Мец. Изучение масонского вопроса вдохновило Меца на написание «Краткого исторического очерка происхождения масонства». Объёмное сочинение «жандармского знатока масонства» (определение П. Е. Щеголева), несмотря на его название, большей частью посвящено подробному пересказу масонских ритуалов, символики, степеней посвящения, различий между ложами. Даётся подробное описание 33 степеней «старошотландского» посвящения.
Что касается собственно генезиса масонства, то здесь Мец, повторяя сформировавшиеся к тому времени основные тезисы «теории заговора», возводит его к дохристианской и христианской эпохам. «Масонству в настоящем его виде предшествовали первоначально противохристианские секты и тайные общества, принципы которых и были главным образом заимствованы современными масонами»{468}. Основными этапами формирования масонства являются: гностические секты, средневековые еретические движения (альбигойцы, богомилы), орден тамплиеров, социанисты. Деятельность масонов имеет, безусловно, негативные последствия для любых типов государств: как либеральных, так и традиционных.
Другой формой практической деятельности Департамента полиции становятся попытки установить контакты с зарубежными конспирологическими центрами. Именно с этой целью в 1910 году за границу был отправлен в «научную командировку» Б. К. Алексеев. Среди главных задач поездки значилось налаживание связи с Антимасонской ассоциацией аббата Турмантена, издававшего конспирологический журнал с грозным названием «Франкомасоны без масок». Доклады Алексеева Курлову дают нам адекватное представление как о характере деятельности европейских конспирологов начала XX века, так и, что намного важнее, о восприятии этой деятельности в России.
Желая произвести на посланца Департамента полиции сильное впечатление, Г. Сулакруа, один из соратников аббата, следующим образом описывает уровень осведомлённости Турмантена: «Ему служит громадная сеть надёжных агентов, надёжность которых он успел проверить за 20-летнюю свою деятельность. <…> В настоящее время состояние агентуры Турмантэна блестяще: нет ни одного масонского установления, где бы у него не было заручки; у него существуют ходы даже к ультрасекретным постановлениям верховного масонства»{469}. Обладая подобной сетью информаторов, Антимасонская ассоциация, хотя специально и не занимающаяся проблемой масонства в России, в состоянии, по мнению её главы, собрать необходимые сведения. В обмен аббат просил немногое: 500-550 тысяч франков и «был бы крайне счастлив получить от правительства какой-либо русский орден»{470}. Подобная крупная сумма необходима для подкупа помощника секретаря Великой ложи Франции, что, видимо, даст доступ антимасонам к ещё более «секретным» материалам. Турмантен составляет обращение к Николаю II, характер которого легко определить по его мелодраматическому началу: «Государь, франкомасонство сделало французскую революцию и погубило династию. Франция — жертва этой тёмной секты, которая испортила духовное состояние нашей несчастной страны. Кажется, что сейчас франкомасонство направило свои усилия против России»{471}. Аббат подчёркивает, что масонство переходит в решающее наступление на последний оплот монархии в Европе, санкционировав открытие множества лож внутри России. Несмотря на весь пафос, обращение не производит на адресата должного впечатления, контакты с Турмантеном замораживаются, естественно, что вопросы о денежном вознаграждении и «каком-либо русском ордене» также решаются не в пользу французского борца с масонством.
Близкое по умонастроению отношение к «тайным обществам» мы можем найти, наконец, у лиц, состоявших в подобных обществах. Значительный интерес в этой связи для нас представляет фигура А. В. Амфитеатрова — видного представителя литературной и околополитической жизни России начала прошлого столетия. Будучи человеком весьма темпераментным, отзывчивым на все веяния современности, отражённой в его многочисленных романах и повестях, Амфитеатров с достаточной лёгкостью менял общественные и политические привязанности, всегда находясь на «переднем краю жизни». Поэтому его свидетельства следует рассматривать как отражение определенного среза общественного сознания, приобретающее объективный характер, несмотря на очевидный и неизбежный субъективизм авторских оценок.
В 1905 г. Амфитеатров становится членом французской ложи Великого Востока — одной из наиболее влиятельных во Франции того времени. Вступление в ложу совпадает с «ультракрасным» периодом его политической биографии, когда Амфитеатров, согласно его же свидетельству, «славил террор и террористов, издавал непримиримо бунтарский журнал “Красное знамя”, воспевал в прозе Марусю Спиридонову, а в стихах “народолюбца” Стеньку Разина, презирал “куцую конституцию” и компромиссы Государственной думы»{472}. Естественно, что для издателя «непримиримо бунтарского журнала» участие в любой потенциально антиправительственной организации представлялось весьма желанным. Кроме этого фактора, сам автор называет ряд причин своего пребывания в масонской ложе. Это и личностное влияние М. М. Ковалевского и близкого ему круга лиц, группировавшихся вокруг Русской высшей школы социальных наук, отражающей умеренно левые взгляды части русского общества. Это и, что достаточно показательно, русская классическая литература: «Третьим магнитом для меня был мой давний глубокий и живой интерес к масонству — интерес, так сказать, романтический, волновавший меня с юных дней: интерес Пьера Безухова»{473}.
