Во взглядах, устремленных на него, Махмуд видел поддержку. Но тут снова раздался голос Ахмеда:

— Разве в этом дело?!

Он произнес это совершенно спокойно, но всех точно током ударило:

— А в чем же дело?

С восточного берега канала прозвучал пушечный выстрел. Ему ответило орудие где-то за ними. Все смолкли. Похоже, начинался другой разговор. Солдаты спустились в блиндаж. Их отделение было разведывательным и ждало переправы на другой берег, чтобы там, в Синае, выполнить свою задачу. Скоро перестрелка прекратилась. Ахмед вспомнил нежное лицо Халы и ее зеленые глаза, в которых он всегда находил забвение в минуты опасности. Не осталось ничего, что связывало его с этими зелеными глазами. Быть может, сейчас они разглядывают прохожих через стекло «бьюика», который мчит на курорт его владелицу.

Смолкли орудия, померкли зеленые глаза. И снова возник вопрос:

— Так в чем же, спрашивается, дело?

Ахмед, обретая прежнее спокойствие, сказал:

— Люди имеют право спрашивать. Но и мы вправе требовать от них больше, чем только слышать такие вопросы.

— Право!.. — саркастически заметил капрал Авад, который до этого молчал. — Дай мне сказать одно слово правды! Ты знаешь, я не трус и всегда могу сказать правду. Мы все, все до одного, готовы воевать, сражаться и победить. Но чтобы это осуществилось, нужна уверенность, нужна вера в наше дело. И вера безоговорочная, вы слышите, безоговорочная! Без этого и говорить нечего о победе!

— Слышать не могу этих слов — уверенность, вера! Разве прежде не было веры? А теперь, видите ли, необходима какая-то безоговорочная! К чему все это?!

— Вера и бдительность! — воскликнул Авад. — Ничего не скажешь, набили бы руку на этих формулировочках! Мы, дорогие друзья, во‑ю‑ем! Надеюсь, вы об этом не забыли? А на войне необходимо верить в то, что делаешь. Такой трепач, как ты, разлагает весь батальон. Будь моя воля, я бы выгнал тебя из армии!

Последние слова Авад добавил уже полушутя. Тут в разговор вмешался шейх Бекр. Он наконец нашел подходящий момент:

— Как можно говорить о вере и ни слова — о боге? Вера в бога — вот что важней всего!

— Вера в бога всегда в народе живет… Вся штука в том, что рядом с ней существует какая-то настороженность, вроде бы боязнь обмануться, проиграть, поставить не на ту карту.

Ахмед по своему обыкновению попытался философски осмыслить все сказанное:

— Никакого противоречия здесь нет. Напротив, это скорее равновесие, предусмотренное природой. Ведь и жизнь не что иное, как строго продуманное равновесие. Смерть приходит, когда плоть оказывается бессильной сохранить гармонию внутри самой себя…

С восточного берега канала прозвучал артиллерийский выстрел. Тут же последовала серия ответных залпов с западного берега.

И снова все замолкли. Опасность заставила их придвинуться друг к другу. Перестрелка превратилась в настоящий артиллерийский бой. Снаряды рвались по обе стороны канала, и, слушая канонаду, Ахмед спросил самого себя: «Разве справедливо, что все, что они могут, — это говорить о каком-то абстрактном праве, которое к тому же никогда не осуществится?»

Однажды Хала сказала ему: «Дорогой, ты очень хорошо говоришь о том, чего в действительности никогда не бывает!» И ушла от него навсегда. Но ее зеленые глаза не раз всплывали перед ним в минуту опасности. И это спасало его. Он ждал их, как ждут чуда…

Ахмед остался один. После того как они пересекли канал, надо было разойтись. Каждый хорошо знал свое задание на сегодняшнюю ночь. Когда оно будет выполнено, все отделение соберется в условленном месте. Они обменяются полученными разведданными и снова разойдутся, чтобы переправиться в одиночку. Затем еще одна, последняя встреча на противоположном берегу канала и — возвращение на свои позиции.

Как-то Хала сказала: «Жизнь мало похожа на то, что пишут в книгах». Он ответил: «А что ты думаешь о книгах, построенных на действительных фактах?»

Всякий раз, когда он сталкивался лицом к лицу с опасностью, являлась ему Хала. Ахмеду хотелось убедить ее, что он совсем не такой, каким она его себе представляла. А впрочем, может быть, он не столько хочет убедить в этом Халу, сколько самого себя?

И вот сейчас ему представляется прекрасная возможность проверить себя. Но главная его задача все же состояла в другом. Этой ночью он должен добыть сведения о скоплении сил врага там, в глубине Синая. Ему подробно, в деталях, описали пункт, куда необходимо проникнуть. Но попробуй туда пробраться. Это место утопало в самой середине мрака, который, правда, прятал его от врага, но в то же время скрывал врага.

Проникнет ли он туда не раздавленный страхом? Ум его работал напряженно и четко, фиксируя все звуки и запахи ночи. Одинокий выстрел разорвал тишину над его головой, заставив распластаться на земле, замереть рядом с огромным валуном, заброшенным сюда, возможно, тысячи лет назад. Темнота становилась прозрачной, и вдруг мрак разорвали прожекторы, плетя ловушку из света для тех, кто проник сюда. Огромный валун, посланец тысячелетий, спас его от капкана ослепительного света! Это было чудо. Чудо, выпавшее на долю того, кто не верит ни в какие чудеса. Сколько таких чудес понадобится ему этой ночью, чтобы успешно выполнить боевое задание!

Правда, главное чудо уже свершилось в его жизни. Оно произошло в тот час, когда он решил, стать солдатом разведроты. Но это как раз такое чудо, в котором ничего сверхъестественного нет! Странное время! Философы, прежде чем заняться своим прямым делом — анализом бытия, должны уметь обнаружить врага, определить его численность и прочее.

Он не стал отлеживаться под прикрытием камня и покинул спасительный приют без всякой надежды на новые чудеса. Ведь за другим таким камнем он может встретиться с вражеской засадой, и тогда не избежать поединка. Конечно, лучше обойтись без столкновений, но если бой навязывают, то разговор с кинжалом в руке — единственно возможный разговор с врагом. Прежде чем его обезоружат, он непременно должен уничтожить противника или убить себя.

Такова плата за сведения о скоплении живой силы и техники врага. Его соотечественники в тылу, неторопливо попивая кофе, без конца твердят о том, что хотят знать правду. Будто эта правда — о враге или о чем-то другом — способна постучать к нам в дверь, точно гость: здравствуйте, пожалуйста, извольте нас принять!

А правда, вот она — на исхоженных дорогах и знакомых тропинках установлены засады и расставлены минные поля. Единственный относительно безопасный путь — через пески, валуны и холмы. Сердце громко колотится от усталости… а может быть, от страха? И это тоже правда.

Сухой воздух пустыни высушил пот. Но одежда прилипла к телу и казалась тяжелее. Пески становились более сыпучими, камни — более острыми. Он не знает, как случилось, что свет прожекторов застал его врасплох и бросил прямо в середину песков на равнину, лишенную камней. Он передвигался ползком в те короткие мгновения, когда луч света скользил мимо него. Нужен был точный расчет, и он постиг его. Нельзя было только предусмотреть, откуда прилетит пуля, та, которая найдет тебя и больше не даст подняться на ноги. И трудно было угадать, с какой стороны появится патруль и зашелестит песком в нескольких шагах от твоей головы.

Песок хрустел на зубах, забивался в нос, в уши. Звук выстрела приходил издалека. И до того момента, когда пуля достигала песка и с каким-то хлюпающим звуком глубоко зарывалась в него, он успевал делать короткий рывок в сторону холма, что вырисовывался вблизи. Вот и сейчас он бросился вперед и распластался за песчаной дюной. Всем телом он чувствовал, как дышит под ним песок. Нет, просто так, за здорово живешь, он не должен умереть в такую ночь, как эта! Такой задачи ему никто не ставил. Он должен добыть сведения о противнике. И должен остаться живым ради этой цели.

Пункт, который он ищет, совсем недалеко отсюда. Там не спрячешься. Правда, противник не сможет наблюдать за ним особенно тщательно. Прожекторы, направленные на него, высветят при этом скопление вражеских сил и обнаружат их передвижение. Единственной гарантией собственной безопасности был он сам: он должен был стать песком, камнем и так же, как они, не чувствовать страха. Слух и обоняние Ахмеда были обострены. На этот раз его чуткое ухо издалека уловило незнакомую речь. Голоса приближались, становились отчетливее, и он пытался понять, сколько их по ту сторону холма. Наконец он решил, что это один из вражеских патрулей, который движется параллельно ему, скрытый холмом. И оказался прав: через короткое время он уже отчетливо видел силуэты солдат, слышал их тяжелое дыхание. Ахмед крепко сжал гранату. На всякий случай снял предохранительную чеку и даже отвел назад руку. Солдаты прошли несколько поодаль, но если бы хоть один из них обернулся, то наверняка почувствовал бы его присутствие. Сердце Ахмеда рвалось из груди. А солдаты продолжали свой путь, и вот он увидел, что они уходят, повернувшись к нему спинами… Сейчас самое время напасть на них, но тогда погибнет и он сам. Один против пяти… И вдруг ему почудилось, что глаза Халы внимательно и осуждающе всматриваются в него.