В этом же 1550 году окончил Вазари печатание | своей книги «Жизнь живописцев, скульпторов и архитекторов флорентийских» и ни о ком из живых художников, хотя и преклонного возраста, в ней не упоминалось, кроме Микеланджело, которому Вазари подарил свое произведение, доставив тем большое удовольствие ему. В этой книге немало воспоминаний о том, что слышал Вазари из уст его, мастера более зрелого годами и суждением. Вскоре Микеланджело, прочитав книгу, прислал Вазари следующий сонет собственного сочинения66, который на память о его добром отношении ко мне приятно привести здесь:
И карандаш и краски уравняли
С благой природой ваше мастерство
И так высоко вознесли его,
Что в ней красы еще прекрасней стали.
Ученою рукой теперь нам дали
Вы новый плод усердья своего
И, не презрев из славных никого,
Нам многих жизней повесть начертали.
Напрасно век, с природой в состязанье,
Прекрасное творит, – оно идет
К небытию, в урочный час отлива,
Но вы вернули вновь воспоминанье
О поглощенных смертию – и вот,
Ей вопреки оно навеки живо.
Уехал Вазари во Флоренцию, предоставив заботам Микеланджело работы на Монторио. Флорентийским консулом тогда был мессер Биндо Альтовити, большой друг Вазари, который и сказал ему однажды по этому поводу, что лучше было бы поставить эти гробницы в церкви Сан Джованни деи Фьорентини, что об этом он переговорил уже с Микеланджело, обещавшим содействие, и это может быть поводом для того, чтобы достроить эту церковь. Такая мысль понравилась мессеру Биндо, и, будучи лицом весьма приближенным к папе, он стал горячо доказывать папе, что хорошо бы поставить в церкви флорентийцев эти гробницы и здесь устроить капеллу, которую его святейшество предполагал делать на Монторио; он добавлял, что это обстоятельство побудит флорентийцев дать средства, необходимые для окончания церкви; если его святейшество возьмет на себя главную капеллу, то купцы флорентийские сделали бы шесть капелл, и потом сообща справятся и со всем остальным. Тогда папа переменил свое решение и, хотя модель была готова и расходы сделаны, отправился на Монторио и послал за Микеланджело; Вазари писал ему каждый день и получил по поводу всех этих дел от него ответ. Об изменившемся решении папы Микеланджело собственноручно написал Вазари 1 августа 1550 года в таких выражениях67:
«Любезный мой мессер Джорджо! О новых работах в Сан Пьетро-ин-Монторио я вам не писал, так как папа о них и слышать не захотел, и мне известно, что об этом вы осведомлены вашим человеком, находящимся здесь. А должен сказать я вам следующее: вчера утром пошел папа на Монторио и послал за мной. Я встретил его возвращающимся на мосту, имел с ним долгий разговор об установке гробниц там, и в заключение сказал он мне, что хочет ставить названные гробницы не на этом холме, а в церкви флорентийцев. Он просил меня высказать свое мнение и приготовить рисунки; я вполне с ним согласился, полагая, что таким образом церковь будет доведена до конца. Ваши три письма я получил, но перо отказывается отвечать на такие похвалы. Если бы я желал быть хоть в какой- нибудь части таким, как вы меня изображаете, то желал бы только того ради, чтобы слугою своим вы имели человека достойного. Однако не дивлюсь я тому, что вы, воскреситель людей умерших, удлиняете жизнь живым и что на нескончаемые времена смерти обрекаете дурно проживших. Без дальних слов остаюсь весьма к вашим услугам Микеланджело Буонарроти в Риме».
Пока все это подготовлялось, и нация флорентийская собирала деньги, появились некоторые затруднения, вследствие которых ни к какому результату не пришли: дело так и замерло. Тем временем Вазари и Амманати добыл и весь нужный мрамор, и большую его часть в сопровождении Амманати отправил Вазари в Рим, написав Микеланджело, чтобы тот поговорилс папой, где угодно ставить ему гробницы, и чтоб, получив распоряжение, приступали к работе. Едва получив письмо, Микеланджело беседовал с нашим повелителем и собственноручно написал мне об его решении:
«Любезный мой мессер Джорджо. Едва прибыл сюда Бартоломео, я пошел поговорить с папой и, узнав, что он вновь хочет делать гробницы на Монторио, сговорился с одним из соборных каменщиков. «На все руки» узнал о том и захотел прислать кого-то из своих, а я, чтобы с ветрогоном не состязаться, отстранился; человек он легкомысленный, и боюсь впутаться в беду, О церкви флорентийцев, очевидно, нечего и думать. Возвращайтесь скорее и будьте здоровы. Больше писать не о чем. 13 октября 1550».
«На все руки» называл Микеланджело форлийского епископа потому, что тот во все вмешивался. Будучи папским камерарием, он смотрел за медалями, драгоценностями, камеями, бронзовыми статуэтками, картинами и рисунками, но хотел распоряжаться всем. Микеланджело избегал этого человека, шедшего постоянно ему наперекор, опасаясь к тому же, как бы по честолюбию своему тот не впутал его в беду. А что нация флорентийская упустила прекраснейший случай для своей церкви и Бог знает, получит ли она его еще когда-нибудь, это огорчило меня бесконечно. Я не захотел опустить это краткое упоминание, чтобы все видели, как Микеланджело старался служить своей нации, друзьям своим и искусству68. Едва вернулся Вазари в Рим, как в самом начале 1551 года партия сангалловская устроила против Микеланджело заговор, добиваясь того, чтобы папа созвал в соборе конгрегацию, собрал всех мастеров и всех лиц, причастных к этому делу, и чтобы клеветами доказать его святейшеству, какой ущерб нанес Микеланджело работе. В это время он уже возвел царскую нишу, в которой находятся три капеллы с тремя окнами вверху; они же, не зная, что собирается он устроить в своде, слабыми аргументами убедили кардинала Сальвиати Старшего и Марчелло Червино, впоследствии избранного в папы, что собор св. Петра темен. Когда все собрались, папа передал Микеланджело мнение депутатов о том, что в этой нише мало света. Тот возразил: «Я хотел бы услыхать от самих депутатов». Кардинал Марчелло ответил: «Да, это наше мнение». Микеланджело сказал: «Ваше преосвященство, над этими окнами будет травертиновый свод, и в нем имеется еще три окна». – «Об этом никогда вы не говорили», – заметил кардинал. Микеланджело добавил:«Я не обязан и не хочу быть обязанным рассказывать вашему преосвященству и кому бы то ни было про то, что должен и что хочу делать. Ваше дело следить за тем, чтобы были деньги, да охранять от воров, а планы работы предоставьте мне». И, обратившись к папе, сказал: «Святой отец, вы видите мои заработки; если и душе моей никакой нет радости от моей работы, значит, и время у меня даром пропадает и труды». Папа, его любивший, положил ему руки на плечи и сказал: «Вы зарабатываете и для души и для чела, не сомневайтесь». И оттого, что сумел он оправдаться, еще бесконечно возросла к нему любовь папы, и приказал ему папа вместе с Вазари прийти на следующий день в виноградники Юлиев, где имел с ними долгие совещания, благодаря которым эта постройка доведена до ее теперешнего красивого вида и где он ничего не делал и не замышлял без мнения и суждения Микеланджело. И, между прочим, так как он нередко прогуливался вместе с Вазари, случилось им однажды застать его святейшество вместе с двенадцатью кардиналами у фонтана Девы, и папа захотел насильно посадить Микеланджело рядом с собой, хотя тот смиреннейше отказывался, так всячески показывал папа свое уважение к его таланту. Заказал он ему модель фасада для дворца, который его святейшество задумал построить рядом с Сан Рокко, желая в качестве другой стены воспользоваться мавзолеем Августа; найти на свете невозможно фасада столь разнообразного и хорошо украшенного в столь новой манере и стиле. По всем его произведениям видно, что никогда не хотел он подчинять архитектуру законам древним или нынешним, как человек, талант которого всегда способен найти нечто новое и сложное, но от того не менее прекрасное. Эта модель находится теперь у герцога Козимо Медичи, который при поездке своей в Рим получил ее в подарок от папы Пия IV и бережет ее как одну из самых дорогих своих вещей. Такое питал этот папа69 уважение к Микеланджело, что постоянно поддерживал его, когда кардиналы или кто другой пытались его оклеветать, и как бы ни был значителен и знаменит какой-нибудь мастер, всегда папа приказывал ему самому пойти к Микеланджело, и так почтителен и внимателен был к нему его святейшество, что не осмеливался, щадя его силы, просить о многих вещах, которые Микеланджело, несмотря на свой преклонный возраст, мог бы еще сделать. При Павле III приступил еще Микеланджело к исправлению моста возле церкви св. Марии Римской, который от течения воды и старости расшатывался и разрушался. Микеланджело решил при помощи кессонов укрепить и поправить устои и уже исполнил большую часть работы и порядочно израсходовал на лес и травертин для этой постройки. При Юлии III на церковном совете был поставлен вопрос об окончании постройки, и архитектор Нанни ди Баччо Биджо заявил, что если с ним будет заключен договор, то она будет закончена в короткое время и с небольшими расходами; и ссылались тогда на то, что действуют будто бы в интересах Микеланджело, снимая с него бремя, ибо по старости своей он не печется о постройке, и если так пойдет дело дальше, конца ей не будет. Избегая распрей и не думая о том, что из этого произойдет, папа предоставил церковному совету взять это дело на свое попечение, и позже они без ведома Микеланджело отдали эту постройку со всеми материалами в полное распоряжение Нанни; он не обратил должного внимания на укрепление устоев, только облегчил мост, продав много травертина, которым был он прежде облицован по бокам и. вымощен и от которого делался он тяжелее, но зато крепче и устойчивее, и заменил его гравием и мусором, притом так, что по внешности никакого изъяна не было видно; он устроил перила и тому подобное, как будто все подновил, а на самом деле расшатал всю постройку и ослабил. Пятью годами позже приключилось большое половодье 1557 года, мост рухнул в доказательство того, как мало смыслил церковный совет и какой ущерб нанесли Риму, не послушавшись советов Микеланджело, который много раз предсказывал его разрушение своим друзьям и мне; помню, однажды мы ехали вместе по мосту верхом; и он мне сказал: «Джорджа, мост под нами трясется, подшпорим коней, как бы не рухнул, пока мы едем».
