– Очень похоже. Зато ладони у нас покрепче. К твоему сведению, ни Сандерс, ни кто др у гой, до периодического уип-эффекта до сих пор не додумались. Я следил за всеми публик а циями и выступлениями Роберта Сандерса на конференциях. Он сумел укоротить и м пульс до наносекунды и нейтроны получил, но до наших результатов ему очень далеко.
– Ты хоть на тот раз "застолбил " в мировой науке свои открытия?
– Что ты, Дарья! Ты слабо себе представляешь режим секретности в наших НИИ. Едва мы "утер-р-ли нос этому амер-р-иканцу", как того хотелось нашему Ряби н кину, все наши результаты были тут же засекречены, потому что ими заинтересов а лись военные...
– Ладно, ладно. Не рассказывай вслух. Лучше пиши дальше.
Глава 9. ОЗЕРНЫЙ СЕМИНАР
Две белых рубашки, на день доклада и для банкета. Теплый свитер Жениной вязки. Носовые платки и носки, мыльница, бритва и зубная щетка, и даже синий томик "Незабудок" Пришвина, чтобы в дороге не скучно было. Все это уже лежало на кресле, самому оставалось лишь уложить вещи в портфель. Отыскал в кладовушке еще и свои резиновые сапоги. В портфель они не помещались. Пришлось сложить голенищем в голенище и приторочить к портфелю веревочкой.Сидя у секретера, Маша старательно выводила строки крючков, принадлежащих прописной "р". Даша уже расправилась с каллиграфией и, расположившись со своей работой на подоконнике, раскрашивала акварелью нарядное лиловое платьице для плоской картонной куклы.
– Ты уже сейчас уезжаешь, папочка? – спросила Маша с печалью.
– А что такое озерный семинар? – спросила Даша, не отрываясь от своих занятий.
– Приеду, все вам расскажу. Мамочке от меня привет!
– У нее сейчас будет большая переменка, – сказала Маша, глянув на будильник. – Ты подойди к учительской, открой дверь и позови ее.
– Не стану, Машенька, – засмеялся я. – Видишь сапоги у меня. Не ловко же с сапогами в школу, правда?
Дочери повисли на моей шее. Этакие "кандидатки в акселератки", выше всех мальчишек в классе. В окно светило послеполуденное солнце. Волосы у дочек были сухие и горячие. Заныло сердце – не хотелось расставаться даже и на каких-то четыре дня...У проходной толпились "семинаристы" – элита и цвет синявин-ского НИИ, лучшие из лучших. Царев, Красилов. Рязанов – имена!.. Дрожь в коленках сама собой исчезла, когда вошел в круг. От того ли, что увидел – у Царева сапоги точно так же привязаны к портфелю. Или от того, что никто на появление здесь Величко ну никак не прореагировал, кроме Пересветова да невесть откуда взявшегося Стадню-ка, который заулыбался мне несколько медово. Пересветов потрогал погон моего плаща:
– Принарядился, как в Ленинград? Видишь, большинство здесь предпочитает спортивно-колхозный стиль одежды.
Стаднюк, впрочем, тоже был одет достаточно парадно. Сколько же на виделись? Лет пять? С тех пор, как Георгий Иванович уехал в Саратов руководить крупным родственным НИИ. Теперь он приехал на знаменитый озерный семинар фирмы Бердышева, чтобы набраться ума-разума?..Между тем раздвинулись ворота, величественно выплыл из них красный "Икарус", зеркалящий на солнце своими огромными стеклами. Следом двигался еще и голубенький микроавтобус, набитый под самую крышу рулонами и тубусами с демонстрационными плакатами докладов семинара. В "Икарусе" я замялся, пропуская Пересветова к окну, но тот подтолкнул меня в плечо:
– Садись, садись, ради бога, Сашка! Мне эта дорожка на в диковинку, Да и люблю я, грешный, "покемарить" в дороге. Кстати, я узнал: твой доклад сразу после моего на утреннем заседании завтра. Вся надежда на то, что твой доклад вызовет на семинаре "фураж"!– Что это еще за "фураж" такой, Алексей Сергеевич?– Ну. это из анекдота про Петьку и Василия Ивановича. Анка побывала в Париже и произвела там "фураж", потому что смешала вместе фурор и кураж. Величко, чтобы получить фураж для своих плазменных лошадок, ты должен произвести фурор. Иначе – кранты, придется закрывать лавочку! Так что с этой вот минуты сознательно выводи себя на должный кураж. Понял теперь?– А что Генеральный не знает ничего про наш нейтронный выход? Ты ему так ничего и не говорил?– Не все так просто, Сашка! Говорить-то я ему говорил, да только так, чтобы он не очень-то и расслышал. Ладно, ты не бей себе это в голову, это мои хлопоты. Твоя задача так "вкусно" сервировать свое блюдо, чтобы у Генерального слюнки потекли, руки зачесались продолжить твою работу в своем НИИ.– Или дать нам по шее?– Не исключено. А рука у него тяжелехонька, уж это я знаю не понаслышке.
...И побежали мимо окон "Икаруса" родные улицы, потом родные окрестные леса, деревни и поля. А через полчаса пути – уже и не узнать ничего, потому что, не имея собственной машины, не ездил я никогда по этой дороге, ведущей к далекому Лешачьему озеру в некогда глухой край староверских святынь да пустыней... Мотор то ровно и басовито гудел, то вдруг замолкал, когда машина уносилась под уклон, и снова мощным рывком подхватывал, чтобы вынести на очередной бугор.Откинувшись на спинку сиденья, Пересветов действительно уснул. Я же не мог оторвать взора от картин милого сердцу Подмосковья. От этих осиянных сентябрьским солнышком просторов под неоглядным небом с мазками перистых облаков. От набегающих навстречу лесов с редкими еще вкраплениями осенней рыжины... Легко сказать -выводи себя на кураж! От мысли о предстоящем меня охватывало нешуточное волнение.Полтора с лишним года назад, в марте 70-го я положил на стол Пересветова свои листки с расчетами и эскизами циркотрона и сказал плохо повинующимся голосом:
– Вот этим, Алеша, можно показать Сандерсу "кузькину мать"!
– Может, он нам еще что-нибудь покажет? – улыбнулся Пересветов. – Тебе не знакома такая ситуация? Оставь, я посмотрю.
Часа не прошло Пересветов застучал в стенку, приглашая зайти.
– Значит, решил ты, Сашка, свой магнит к делу приспособить?
– Не пропадать же добру. Но главное здесь – не магнит, а кольцо резонаторов.– Ну, да – "арена цирка"! Я же и говорил всегда, что ты артист. Но, чтобы на этот раз не вышло у нас клоунады, готовь хорошую математическую модель – и на ЭВМ! Все просчитать, прощупать в цифрах, настроить горы графиков, как у Сандерса, а потом уже и показывать ему мамочку этого самого Кузьмы.– Алешка-а-а! – я почти задрожал от нетерпения. – Обрати внимание, здесь же все усложнилось раз в сто по сравнению с классическим уип-эффектом. Любая математическая модель окажется крайне приблизительной и потому бесполезной. Нужно строить живой циркотрон.
Мы крепко поспорили в этот раз. Я упрямо стоял на своем, и Пересветов махнул на меня рукой:
– Ладно. Мог бы я и "власть употребить", но не стану. Скорее всего в данном конкретном случае ты прав, но в принципе недооценка машинных расчетов может тебе снова дорого стоить... Вот что, сейчас же, не дожидаясь результатов эксперимента, оформляй заявку на изобретение.
...Увы, в авторском свидетельстве нам отказали. Устройство циркотрона, дескать, полностью воспроизводит конструкцию и элементы давно известного электронного прибора – магнетрона СВЧ. Замена "электронных спиц", характерных для этого прибора, плазменными сгустками в циркотроне никакой новизны не несет. Крайне сомнителен и положительный эффект предлагаемого изобретения, а именно – высвобождение термоядерной энергии, так как... И следовал свод "непреложных" доводов эксперта, свидетельствующих, что он что-то читал о "токамаках", но ничего не слышал об инерциальных методах удержания высокотемпературной плазмы. Отказывали также и в авторстве на открытие, поскольку предполагаемое заявителем явление сводилось лишь к периодическому повторению с нарастающей интенсивностью известного явления "whip-effect", наблюдавшегося экспериментально американским ученым Сандерсом в сверхкоротких импульсах в неидеальной плазме, то есть в условиях близких к гипотезе заявителя.Это послание принес нам Дед Мороз в качестве подарка к наступающему 1971 году. Мне и моей группе некогда было ввязываться в дискуссию с экспертизой. В то время мы как раз начали "холодные", без плазмы, прогоны циркотрона с целью отработки СВЧ накачки кольца резонаторов. Не очень ладилось, приходилось снова и снова прибегать к переделкам. Серегин и Бубнов еще весной защитили свои дипломные проекты, стали штатными инженерами и осваивали не очень привычные для них сверхвысокие частоты... Первое включение гелиевой плазмой состоялось только в марте, примерно в годовщину посещения семейством Величко цирка на Цветном бульваре. Утро того дня было пасмурное и слякотное. По дороге на работу меня томило предчувствие провала. Я ведь так привык уже к неудачам на своей установке с ее шеститонным магнитом! И вот включились, и Юрка Серегин заорал не своим голосом: "Есть!" Ему вменялось наблюдение за осциллографом, фиксирующим основной результат опыта – уплотнение плазмы. Опыт повторили, и снова был дикий Юркин вскрик. Я стоял рядом и своими глазами видел острый всплеск на экране. Я позвал Пересветова:
