А в общем, не так уж и плохо жилось нам с Дашкой в эти две не­дели, пока нашей Машеньке выщипнули страшными блестящими ин­струментами остатки взбунтовавшихся миндалин, и заживляли болез­ненные раны, пользуя прекраснейшим, по мнению Дашки, лекарством – сливочным пломбиром... В пятницу, на исходе второй недели Женя позвонила мне на работу и холодным глуховатым голо­сом сказала:

– Марья теперь в порядке, Александр Николаевич. Уже и румянец вернулся на ее щечки. Завтра в половине десятого мы с нею ждем вас на Цветном бульваре у входа в цирк. Смотри, не ошибись с Дарьиной одеждой. Кажется, обещают, наконец, похолодание.

– Нет, папочка, нет! Мы встретим их здесь у входа, – говорила Дашка, не соглашаясь пойти в фойе, хотя заметно похолодало и по лужам пошли решительные лучи от растущих кристаллов льда. – Вот же они, вот!

Дашка рванулась и побежала навстречу, и тут же сестры вцепи­лись друг в дружку, и обе визжали и прыгали от восторга. Женя при­близилась и коротко мне кивнула. Новая Женя была так же хороша, как и в том моем сне. Была она в незнакомом пальто из гладкого ко­ричневого драпа с воротничком из шоколадного каракуля и в такой же каракулевой шапочке с небольшим декоративным лоскутком вуальки над бровями.

– Откуда это у тебя? – спросил я, холодея то ли от жутких своих подозрений, то ли от бестактности своего вопроса.– Откуда, откуда... – досадливо повела плечами Женя. – Сшили с Надеждой. Гонорар я получила за африканские переводы. Отдала долг, и еще двести пятьдесят рублей осталось. Вот и пошили.

И тут, наконец. Маша вспомнила обо мне, подбежала и порыви­сто обняла мою руку. Я поднял ее, прижал к груди. "Очень было боль­но?" – спросил шепотом. Маша закивала в ответ.На красной бархатной скамье в цирке родители сидели, разде­ленные детьми. За эти две недели я простил Жене всю обиду и боль, знал о себе, что люблю, как ни один каскадер или писатель на свете любить не может. Но мысль о близящейся развязке, о конце того, что было моей семьей, была так страшна, так беспощадно кровоточила, что мне опять пришлось, как неотложную помощь, вызывать к памяти свою задачу.

И уже опять ничего я не видел и не слышал, стремясь отыскать в протуберанцевых вихрях плазмы короткое, но сверкающее, как истина, состояние гармонии. Снова и снова мое воображение разыгрывало сценарий под названием "Уип-эффект с периодически повторяющимся воздействием", которого еще не знает Роберт К. Сандерс. Этот "периодический уип-эффект" был единственной не тупиковой тропкой, протоптанной моим воображением за эти две недели в суровых джунглях физических ограничений и запретов. Плазменные сгустки у меня летели теперь над вытянутыми в линейку СВЧ резонаторами, и от них получали короткие, раз в десять короче наносекунды, энергетические импульсы, приводящие к нарастанию уплотнения. И опять выходила количественная неувязка – требовалось либо непредставимо большая мощность СВЧ колебаний в резонаторах, либо очень длинная линейка при умеренной мощности. Недоставало еще чего-то, уводящего от крайностей... Но воображение, как и все на свете, подвержено усталости. В мое сознание ворвались вдруг резкие щелчки самого настоящего кнута.

На арене дрессировщица в облегающем блестящем костюме пре­восходно управлялась с кнутом. Подвластные его угрожающим щелчкам, бежали по кругу лошадки с плюмажами... Что-то на мгновение дрогнуло во мне, словно бы обнажилась истина, и я даже ее почувство­вал, как чувствуешь в воображении вкус или запах.. Снова все ушло угасло без следа. А лошадки, только что бежавшие по кругу, покорно поднялись на задние ноги и дружно размахивали плюмажами...

В электричке Даша льнула к мамочке, а Маша рассказывала мне о пережитом. За окнами вагона лепил и лепил густой снег, даря надежду. что хоть в марте будет отпущено нам немного настоящей зимы... Захваченные плотным снегопадом мы шли к дому вдоль берега нашей речки.

– Еда в доме имеется? – спросила Женя, обернувшись ко мне.– Конечно. Вчера мы с Дашкой даже пирог испекли. После обеда девочки затеяли игру в цирк, втянув также и меня.

должен был представлять то развеселого клоуна, то льва, огрызающе­гося на взмахи стека, то атлета, запросто держащего на одной руке смелую акробатку. Единственная зрительница, сидя в кресле со штоп­кой, лишь покачивала головой, а то и склонялась к своей работе с за­таенной улыбкой... Давно уже горел свет, а стекла окна все сильнее залепляло снегом. Потом я увел детей в ванную и поставил под душ обеих. Мылил и тер спинки, поливал из ручного душа поднятые личи­ки с закрытыми глазами и открытыми ртами, шаловливо ловящими упругие водяные струи. Неужели это купание последнее? Когда же внес завернутых во фланелевые простынки дочек в комнату, сердце мое рванулось и унеслось в космос к белым всегда прекрасным звездам: тахта была застелена на двоих!

...Мы лежали рядом, держась за руки, словно бы негласно дого­ворились все начать сначала. Женя прильнула ко мне, обняла горячей рукой и прошелестела: "Прости, Санечка!" Я прижал ее к себе, про­стершуюся вдоль моего бока и бедра, и нежно гладил кончиками паль­цев ее позвонки. Скоро она уснула. Мною же овладела ревниво и цеп­ко Задача, маня тем, пригрезившимся в цирке, решением. Я уходил в сон, но и там это продолжалось, мучая неясностью. Что-то копилось, что-то стучало в темных и тайных глубинах и все бежали, бежали по кругу в моих сновидениях белые лошадки, гонимые щелкающим кну­том.Когда я проснулся. Женя еще спала. Я любовался ее лицом, и словно бы впервые открывался мне великий и святой смысл того, что являет собою союз Мужчины и Женщины, порождающий не только детей, но и вообще все прекрасное на свете – картины, стихи и ошело­мительные открытия. Женя раскрыла глаза, и мы бросились друг к другу, задохнувшись от нестерпимой новизны своего чувства...Через час я был отправлен в магазин за сметаной к ватрушкам, которые Женя только что поставила в духовку... В чистом синем небе сияло солнце, и чистейший снег, мокроватый вчера в суете своего дол­гожданного падения, за ночь спекся под морозцем в восхитительно хрустящую при ходьбе субстанцию. Желание жить, дышать, любить

распирало грудь...

В очереди к прилавку я попытался уже привычно вызвать в памя­ти свою Задачу. Но она вдруг ослушалась. И в этом тоже было что-то новое... Я старательно завинтил крышку на банке со сметаной. Круго­вое движение вроде бы толкнуло из темной глубины к свету сознания что-то из пригрезившегося вчера в цирке. Но я опять ничего не понял. Гак и вышел в белое великолепие заснеженной улицы. Каждый шаг сопровождался звонким хрустким щелчком, и снова перед глазами возникали лошадки, бегущие по кругу, и... Явилось готовое решение -линейка СВЧ резонаторов сомкнулось в кольцо, это и была необходи­мая бесконечная дорожка для моих плазменных лошадок! И что заме­чательно – не нужно выбрасывать злосчастный магнит. Нужно только повернуть в его зазоре электродную систему из вертикального поло­жения в горизонтальное. Теперь я знал, как организовать в плазме уип-эффект с временами короче наносекунды. Идея о периодическом "подстегивании" нашла ясное техническое решение. И даже название возникло само собой. Это называлось циркотрон.– Что это ты белее самой сметаны? – встревожилась Женя, при­нимая банку из моих рук. – Не захворал ли часом? Или придумал что-то стоящее?

– Тебе не кажется, что эта твоя публикация в институтском сборнике что-то вроде нашего русского "кукиша в кармане" Сандерс о тебе даже и не подозревал? – Разумеется. Сборник выходил под грифом "Для служебного поль­зования " в тре х стах экземплярах и рассылался по списку только пред­приятиям, тесно связанным с н а шим НИИ.

– Но ведь были же какие-нибудь советские аналоги американского

" APPLIED PHYSIC "?.

– Да, весь ученый мир знает наши журналы "Успехи физических наук" или "Журнал технической физики", но пробиться в эти издания можно, только получив такой бл и стательный результат, какой был у Сандерса. – И еще одно ранит меня, папочка. Американец с помощью ЭВМ легко перекрыл то, что ты так замечательно родил своей интуицией в глубокой душевной смуте, в этих коктебельских твоих страданиях. А следом и циркотрон порожден трагическим сверх у силием духа. Как же это все "по-нашенски", по-русски!.. Так и видятся мне два Прометея Один извлекает уголек из божественного костра длинными удобными щипцами, а другой хв а тает его голыми руками и несет его людям, пере­брасывая с ладошки на ладошку...