Сперва — коротко о сюжете.

Два брата, Джанни и Нелло, растут в труппе цирковых артистов; бродячий цирк, во главе которого стоит их отец, итальянец Бескапе, кочует по селениям и городкам Франции. Мать братьев, цыганка, умирает первой от тоски по своему народу и родным краям. Затем в свой черед покидает мир и отец. И тогда братья, охваченные честолюбивыми мечтами, продают скарб и фургон и несколько лет разъезжают по Англии, где выступают как клоуны в различных цирках. Затем они в конце концов возвращаются во Францию и готовятся к дебюту в парижском цирке; этот дебют — их сокровенная мечта. Джанни уже давно обдумывает трюк, который должен прославить их имя. Наконец он его разрабатывает во всех подробностях, и братья впервые исполняют свой номер перед публикой; но тут некая наездница, домогательства которой Нелло с презрением отвергал, из мести подстраивает катастрофу. Нелло теряет равновесие, падает и ломает себе обе ноги; он больше не может выступать в цирке; позднее Джанни замечает, что, когда сам он работает на трапеции, младший брат жестоко страдает от непонятной зависти, и тогда акробат, в свою очередь, отказывается от любимого искусства. Это — развязка.

Недавно, когда я заметил, что в современном романе действие все больше упрощается, что автор теперь все чаще довольствуется единичным событием, отказываясь от изощренной игры воображения, какая была прежде свойственна нашим сочинителям, меня подняли на смех и даже осыпали оскорблениями, как всегда поступают, когда обращаются ко мне: утверждали, будто бы я хочу упразднить в романе всякий вымысел, ибо в моих произведениях художественный вымысел отсутствует. Прежде всего я не настолько глуп, чтобы желать что-либо упразднить, я только критик, и моя единственная задача — все описывать с точностью протоколиста. Затем в своем утверждении я опирался на определенные доказательства. Так, например, роман «Братья Земганно» дает мне очень веские доказательства.

Обратите внимание на то, что Эдмон де Гонкур на этот раз не замыкается в рамках строго научного анализа. По его собственным словам, он «дал волю воображению», его «вела мечта, неотделимая от воспоминаний». От нас требуют воображения, извольте — вот оно. Но только давайте посмотрим, во что превращается воображение у писателя-натуралиста, когда в один прекрасный день ему приходит фантазия слегка отступить от реальности.

Несомненно, Эдмон де Гонкур не дает волю своему воображению, пока дело касается фактов. Невозможно описать драму более скупыми средствами. В произведении присутствует только одна перипетия — месть наездницы: отвергнутая женщина подменяет деревянным бочонком холщовый бочонок, над которым должен пролететь Нелло, и это приводит гимнаста к роковому падению. К тому же этот эпизод занимает в романе совсем небольшое место. Чувствуется, что автор в нем нуждался, но что относится он к нему с некоторым пренебрежением. Он мимоходом излагает его, зато подробно останавливается на развязке; он старательно выписывает ситуацию, возникшую после несчастного случая. Стало быть, когда Эдмон де Гонкур говорит о воображении, он понимает под этим словом совсем не то, что видит в нем нынешняя критика, для которой существует только воображение в духе Александра Дюма и Эжена Сю; Гонкур толкует воображение как особую, поэтическую аранжировку событий, как мечту писателя, навеянную истиной и опирающуюся на истину.

В этом смысле, повторяю, трудно найти более характерный пример, чем роман «Братья Земганно». Все происходящие в нем события очень точно воспроизводят то, что происходит в действительности. Писатель не придумывает запутанной интриги; ему достаточно самой обычной жизненной истории для того, чтобы нарисовать своих героев; второстепенные персонажи почти не участвуют в развитии сюжета; он нуждается в материале для анализа, а вовсе не в тех носителях извечных качеств, которых авторы драм искусно располагают на сцене и противопоставляют друг другу. Но когда материал для анализа у него в руках, когда он уже обладает всей совокупностью нужных ему человеческих документов, он дает волю мечте и на основе этих документов создает милую его сердцу поэму. Словом, авторское воображение проявляется здесь не в описании событий и персонажей, а в таком изощренном их анализе, что действующие лица приобретают символическое значение.

Так, вполне очевидно, что Джанни и Нелло не делают ничего такого, чего бы не могли сделать другие клоуны. Образы эти созданы на основе точных документов, но они идеализированы, они начинают походить на символ. В подобной среде людям обычно не свойственны такие утонченные переживания. В столь грубой телесной оболочке не обитают столь тонкие души. Эдмон де Гонкур извлек этих клоунов из суровой цирковой среды, где главное — физические упражнения, требующие силы и ловкости, и поместил их в изысканную сферу, где главное — нервическая чувствительность. Заметьте, что я вовсе не отрицаю правдивости рассказанной им истории; все это могли пережить и люди с грубыми душами, они могли бы испытать такие же чувства, но только чувствовали бы все по-другому, более смутно. Одним словом, читая «Братьев Земганно», тотчас же ощущаешь, что в произведении звучит не истина, взятая прямо из действительности, а истина, преображенная творческой фантазией автора.

Все сказанное мною по поводу двух главных персонажей я мог бы повторить и применительно к персонажам второстепенным. Это же самое я мог бы сказать и применительно к среде. Описанные в романе действующие лица и обстоятельства основаны на реальности, но затем автор делает их тоньше; они входят в область того, что Эдмон де Гонкур очень удачно назвал «поэтической реальностью». Вот почему следует проводить, повторяю я вновь, глубокое различие между воображением сочинителей повестей, которые искажают действительность, и воображением писателей-натуралистов, которые исходят из действительных событий. В книгах писателей-натуралистов присутствует поэтическая реальность, иначе говоря — реальность изученная, а затем превращенная в поэму.

Разумеется, такого рода воображение мы не осуждаем. Оно — как бы неизбежная краткая передышка, отдохновение от горькой правды, прихоть писателя, которого мучат истины, вырывающиеся из-под его пера. Натурализм вовсе не сужает горизонты, как это пытаются утверждать. Он объемлет и природу и человека в их всеобщности, все то, что о них уже известно и еще не известно. А когда натурализм отклоняется от научного метода, он, можно сказать, убегает в сферу еще не доказанных истин.

Впрочем, проблема метода — наиболее важная проблема. Когда Эдмон де Гонкур, когда другие писатели-натуралисты прибавляют к воссозданию действительности творческую фантазию, они сохраняют свой метод анализа, но делают предметом наблюдения не одни только факты действительности. Их произведение становится поэмой, но продолжает подчиняться законам логики. Кроме того, они признают, что уже не стоят отныне на почве реальности; они не утверждают, что их творение отражает правду: наоборот, они предупреждают читающую публику, когда именно они вступили в царство мечты, — это, во всяком случае, говорит об их добросовестности.

А теперь вернемся к «Братьям Земганно»; не составит никакого труда объяснить, как зародилось это произведение в уме Эдмона де Гонкур. В его жизни наступила такая минута, когда он ощутил потребность изобразить в символической форме прочные узы, соединявшие его самого и его брата, — узы эти возникли в результате тесного и каждодневного сотрудничества. Не желая писать автобиографию, ища подходящие рамки для своих воспоминаний, он, без сомнения, сказал себе, что в образах двух акробатов, двух братьев, которые вместе рискуют жизнью, которые как бы сливаются воедино и телом и душой, он сможет своеобразно и выразительно воплотить тех двух неразлучных братьев, чьи чувства он хотел подвергнуть анализу. Однако вполне объяснимая деликатность натуры заставила писателя отказаться от изображения грубости цирковой среды и некоторых безобразных, уродливых черт избранных им персонажей. Таким образом, литературный замысел в «Братьях Земганно» сначала был облечен в грубую оболочку, а затем подвергнут идеализации.