Разумеется, это еще не было окончательное решение. Но уже можно было сказать, что монархия обречена, так как она каждодневно сама понемногу убивала себя. И вот когда президентом сделался маршал Мак-Магон, перед нами предстало странное зрелище: монархическое большинство, члены которого дрались между собой, содействовало вопреки своей воле основанию республики. Его яростные нападки, его тайные происки, самые обдуманные и коварные его планы — все в конечном счете приводило к упрочению того строя, который монархисты хотели разрушить. Объясняется это очень просто. В стране развернулось широкое движение в пользу республики, что было вполне логично, ибо только республиканский строй казался людям разумным и единственно возможным. Напрасно суетилось роялистское большинство, бессильное восстановить монархию, — оно все больше становилось непопулярным, то и дело поднималась вся страна, чтобы изгнать его из парламента. Недаром же шла постоянная работа при частичных выборах, когда каждого выбывавшего монархиста заменяли республиканцем; недаром же республиканцы одержали победу 14 октября при выборах в палату депутатов, а 5 января получили большинство и в сенате, — словом, несмотря на отчаянную авантюру Мак-Магона, имевшую место 16 мая, Республика стала законной формой правления и действовала, как и всякая установившаяся власть. Надо сказать, что левые в Национальном собрании запомнили и применили на практике слова г-на Тьера: «Франция достанется самым благоразумным». Разумеется, крайние левые, находившиеся в меньшинстве, призывали к крайним мерам, но Гамбетта, став бесспорным главой партии республиканцев, бросил лозунг — «оппортунизм», характеризовавший терпение, ловкость и благоразумие, которых требовало положение страны. Если ныне президентом стал Жюль Греви, если республиканцы господствуют в обеих палатах, то произошло это благодаря их выдержке: республиканцы не мешали новой эволюции, происходившей в народе, и вместе с тем не желали торопить ее.

Таковы главные факты, которые мы вкратце обрисовали. Нет нужды вдаваться в подробности, я просто хочу вывести следующее заключение: для того чтобы установилась республика, она должна быть логическим результатом определенных обстоятельств, а не произвольным требованием какой-нибудь политической партии. В глазах многих республиканцев республика облечена божественным правом; только одно правление законно — правление всех; возможна лишь одна верховная власть — власть народа. Конечно, это мое собственное мнение. Но ведь мы тут вступаем в область чистейшей абстракции. Так может рассуждать только математик, потому что у цифр нет своей воли. А попробуйте-ка применить теоретическую формулу республики к народу, — тотчас все разладится. Ведь вы тут вводите новый элемент — человека, ужасный элемент, который не подчиняется, как цифры, математическим выкладкам, и способен на резкие скачки и капризы. Народ не втиснешь в уравнение. Посмотрите на Францию 1789 года. За плечами у нее было несколько столетий монархии, у людей выработались определенные привычки и обычаи, образ мыслей, образ жизни, характерные для тогдашнего французского общества. Национальные черты, среда, установления способствуют постепенному формированию народа, создают его дух, придают ему на долгое время свой отпечаток. И что же получается? Как ни хотели силой преобразовать Францию 1789 года, она опять стала монархической, хотя и пережила одно из самых ужасных потрясений, когда-либо выпадавших на долю государства. Разумеется, старый мир не мог воскреснуть, начался новый век, велики были завоевания свободы. Но Наполеоновская империя заставила всех склонить голову, а затем Реставрация стала наверстывать потерянное. Произошло это просто потому, что люди, которых так долго, веками, гнула по-своему монархия, не могли сразу приноровиться к республике, несмотря на всю силу революционного натиска. Фанатики, сектанты, все, кто повинуется своей экзальтированной вере и торопится вступить в идеальное государство, о котором они мечтают, знают, что делают, требуя отрубить сто тысяч голов и править с помощью террора. Подчинить своему господству людскую массу они могут лишь путем грубого насилия, им надо подавить в человеке то, что отложило в нем прошлое, уничтожить путем кровопускания все, что национальность, среда и установления внесли в его душу. Напрасная, кстати сказать, надежда. Еще не было примера, чтобы так вот сразу преобразилась целая нация. Стекала кровь с наших эшафотов, а из кровавых брызг поднялся Наполеон, который пришел в свой час, чтобы остановить ход революции и захватить власть. Произошли еще две революции, но ни та, ни другая не могли установить республику: одна привела к Июльской монархии, а другая — ко Второй империи. Этому может быть лишь одно объяснение, и его легко дать, исходя из исторической действительности; социальная и историческая обстановка не вела с неизбежностью к республике, людская масса во Франции еще не была готова к республиканскому строю. Зато взгляните на нынешние события: то, чего не мог сделать террор, ныне осуществляет постепенная эволюция в умах. Допустим, что устрашающая встряска, которую революция произвела в старом французском обществе, была необходима, чтобы перепахать поле, где предстояло вырасти новому обществу. Но как долго потом пришлось ухаживать за всходами и ростками, чтобы это новое общество созрело! Вот где сущность истории нашей страны за восемьдесят лет. Мы видим в ее анналах, как все больше дискредитировали себя династии при каждой их попытке восстановить старый режим; и вот старшая ветвь королевского дома сломалась, младшая ветвь не смогла принести цветов, империю изгнало второе вражеское нашествие. А за это время народ научился ценить свободу, шла потаенная и непрестанная работа, направлявшая страну к республиканскому строю, и, как это всегда бывает, когда историческая сила дает толчок движению нации, малейшие инциденты и даже такие события, которые, как будто должны были остановить это движение, вскоре вызвали стремительный рывок вперед. Словом, когда обстоятельства требуют республики, она уже бывает основана.

Вот, что я хотел с полной ясностью установить в начале своего очерка. Повторю вкратце. Во всякой политической проблеме есть два элемента: теоретическая формула и человек. С моей точки зрения, одна лишь республиканская формула может быть названа научной, и к ней неизбежно должна прийти вся нация. Если бы люди были чистейшей абстракцией, оловянными солдатиками или кеглями, которые можно выстраивать по своему вкусу, тогда оказалось бы очень простым делом сразу превратить монархию в республику. Но поскольку действуют-то живые люди, они ломают все теоретические формулы, они страшно усложняют вопрос, вносят в него хаотическую путаницу идей, стремлений, честолюбия и безумств. И тогда рождается политика; для того чтобы произошла хотя бы самая малая эволюция, требуется иной раз сотни лет и непрестанно возрождающаяся борьба. К счастью, события развиваются, работа идет, теоретическая формула претворяется в жизнь согласно определенным законам. Было бы очень любопытно, начав изучение вопроса с середины прошлого столетия, проследить, как живые люди применяются во Франции к новым политическим и социальным формулам. Вот уж пришлось бы поработать! Я ограничился тем, что коротко показал, как со времени революции волна событий влекла нас к республике и как за последние годы республика утвердилась силою фактов, несмотря на препятствия, которые, казалось бы, ежечасно должны были преграждать ей дорогу. Теперь мне остается рассмотреть различные группы республиканской партии. А затем, зная нынешнюю нашу республику, я смогу установить, каково ее отношение к современной литературе.

Я, конечно, быстро бы запутался, если б вздумал разбирать все оттенки республиканской партии. Мне придется ограничиться тремя-четырьмя характерными типами. Разумеется, я выберу влиятельные группы. Впрочем, я не собираюсь вести полемику, — ведь я только ученый, только наблюдатель. Поэтому в моем очерке не будет чьих-либо фамилий и названий газет.