Рассказывают, будто незадолго до смерти Жорж Санд обронила о себе такие слова: «Я чересчур упивалась жизнью». Сколько я ни вдумывался в эти слова, для меня они остаются загадкой. По-моему, Жорж Санд всегда обходила жизнь стороной; она жила воображением, в нем обретала она и радости и и печали. Жизнь ее — это вечная погоня за идеалом, и если порою она возносилась в заоблачные сферы, а затем падала на землю, то опять-таки благодаря идеалу: он давал ей крылья, об него же она и спотыкалась. Мне куда легче себе представить, что перед смертью, взглянув широко раскрытыми глазами на действительный, земной мир, она воскликнула: «Я чересчур упивалась мечтой!»

Плодовитость Жорж Санд была неистощима. За сорок четыре года своей литературной деятельности она, можно сказать без преувеличения, писала в среднем по два романа в год, что составляет приблизительно девяносто произведений; при этом я не считаю пьес для театра, комедий или драм, которые образуют еще четыре тома. У меня нет возможности проанализировать такое множество сочинений, но я хотел бы, по крайней мере, разбить их на группы и остановиться на четырех или пяти вещах, которые могут дать ясное представление о различных манерах писательницы.

Особенно большой шум произвели, несомненно, первые ее романы. О них было высказано немало глупостей. Я заново перечитал некоторые из этих книг, и меня поразило, что настолько неправдоподобные, беспомощные и неубедительные произведения могли хотя бы на минуту показаться опасными выступлениями против брака. Сегодня, разумеется, мы считаем их наименее удачными творениями Жорж Санд.

Эта серия открывается «Индианой». Роман повествует о судьбе несчастной и непонятой женщины; жена капитана Дельмара, человека грубого, она любит Раймона де Рамьер, эгоистического юношу, который понимает ее еще меньше, чем муж; в конце концов она познает восторг независимой жизни в пустыне, куда удаляется со своим кузеном, сэром Ральфом Брауном, чью любовь она открывает в тот момент, когда оба они собирались кончить жизнь самоубийством. До чего же странный идеал! Сегодня приходится сделать усилие и перенестись в мир причудливых фантазий 1830 года, чтобы как-то уразуметь такую развязку. Автор сперва устраняет мужа — бессердечное и ограниченное существо. Затем он устраняет любовника — попросту мотылька, милого и ничтожного, стремящегося лишь к тому, чтобы урвать для себя наслаждение. После того как муж и любовник оказываются за порогом, остается сэр Ральф — фантазия, наивная, но заветная мечта, сильный человек, о каком обычно грезят юные пансионерки. Вообразите стройного, высокого юношу с пламенным сердцем и ледяным темпераментом, умеющего владеть собой, человека бесстрастного, преданного любимой женщине настолько, что он готов охранять безопасность ее свиданий с другим, скрывающего свою любовь и под конец, когда проклятая страсть сломила ту, которую он обожает, обсуждающего вместе с нею, как они одновременно лишат себя жизни; впрочем, вся эта затея приводит к уединению в пустыне, к счастью вдали от людей. И что за странное самоубийство: мысль о нем лелеют как мечту, его ищут за тридевять земель, на лоне девственной природы! Сэр Ральф подробно обсуждает все его детали. «Вернемся же в пустыню, — там мы сможем молиться. Здесь, в Париже, в этой стране, кишащей людьми и пороками, на лоне цивилизации, отвергающей бога и извращающей его лик, я буду чувствовать себя стесненным, рассеянным и печальным. А я бы хотел умереть радостно и безмятежно, обратив свой взор к небесам. Но разве здесь увидишь небо? Я укажу вам уголок земли, где можно расстаться с жизнью красиво и торжественно: это пустынное ущелье Берника, на острове Бурбоне, у водопада, низвергающего и прозрачные, отливающие радугой воды в глубокую пропасть». В этих строках слышится эхо Байрона, невольно вспоминаешь, что однажды, опьяненная меланхолической поэзией, Жорж Санд и сама едва не покончила жизнь самоубийством, пустившись верхом на лошади в глубокий ров. Однако в наши дни вся эта история кажется настолько театральной и фальшивой, что невозможно сдержать улыбку. Прекрасная смерть всегда проста. Описание страсти — вот единственно хорошие страницы во всей книге.

В следующем романе, «Валентина», Жорж Санд держится ближе к действительности. Нападки на брак здесь уже не столь прямолинейны, в развязку вторгается рок и мешает неверной жене после смерти супруга безмятежно наслаждаться любовью. Затем появляется «Лелия». Здесь я позволю себе одно признанно: этот роман я так и не смог дочитать до конца. Я не знаю более выспренней и более скучной книги. Тут уж по горло увязаешь в романтизме, путаешься в лабиринте трескучих фраз, от которых в ушах стоит шум, а в голове пусто. Лелия — это Рене в юбке, это воплощение меланхолии, сомнения и протеста, доведенного до одержимости. Дело, надо полагать, происходит в царстве духов, ибо в мире живых людей Лелия была бы просто непереносима и ее следовало бы запереть в сумасшедшем доме. Роман, который до такой степени не считается с реальной действительностью, для меня, признаюсь, непонятен. Говорят, что Жорж Санд писала его во время холерной эпидемии 1833 года, и таким образом объясняют его мрачный, апокалиптический колорит. Если это верно, то любопытно отмстить, как поэтическое воображение может превратить жестокую правду смерти в лживые и безмятежные фантазии.

Вернувшись из путешествия по Италии, которое она совершила вместе с Мюссе, Жорж Санд выпустила «Письма путешественника» и роман «Жак» — самый типичный из романов ее молодости. Известно, какой странный довод против брака придумала писательница: поставив лицом к лицу участников вечного трио — мужа, жену и любовника, она нашла выход из затруднительного положения, заставив мужа добровольно выйти из игры; он понимает, что служит помехой, и убивает себя, дабы жена и любовник могли спокойно наслаждаться любовью. Ясно, что если бы узы брака не были вечны, Жаку не пришлось бы идти на смерть, — довольно было бы уступить место человеку, сумевшему внушить к себе любовь. Я вовсе не собираюсь обсуждать этот тезис; впрочем, я полагаю, что романы пишутся не для подкрепления того или иного тезиса. Однако каких странных людей создала Жорж Санд в этом произведении! Фернанда и Октав — жена и любовник — среди них еще самые благоразумные; в них есть что-то подлинно человеческое; они не витают в облаках, они любят, как простые смертные, у них есть человеческие слабости, и говорят они в общем-то обыкновенным языком. Образ Жака уже переносит нас в область чистой фантазии. Жак — это новое воплощение сильного человека, в нем воскресает сэр Ральф Браун. Это величественный, молчаливый, полный достоинства человек, презирающий общество и питающий уважение только к естественным законам; правда, он курит, но курит с важностью юного индийского бога. Притом он натура избранная, он любит жену любовью снисходительной и досадует на то, что не нашел в ней Юнону или Минерву. Я вполне понимаю жену, которая его обманывает! Он же просто невыносим, этот резонерствующий господин, который пытается повелевать любовью подобно тому, как строгий учитель повелевает своими учениками. Если такие люди существуют, они должны быть несчастьем для своей семьи. Смех так полезен, терпимость так приятна! Проза в семейной жизни полна такого очарования! Но это еще не все: Жорж Санд стремилась в своем романе к симметрии, она создала женский вариант Жака, эдакую Лелию в миниатюре — прекрасную и надменную Сильвию, которая служит как бы параллелью Жаку. Она тоже шлет проклятия обществу и, видимо, полагает, что земля для нее чересчур мала и что ей никогда не отыскать на ней уголка, где бы она могла быть счастлива. Я не в силах передать, как действуют на меня подобные персонажи: я прихожу в уныние, я просто теряюсь — они словно побились об заклад, что будут ходить вниз головой и вверх ногами. Мне непонятны их стенания, их бесконечная скорбь. На что они жалуются? Чего хотят? Они подходят к жизни не с того конца и потому, разумеется, не могут быть счастливы. Жизнь, слава богу, не так несносна. С нею всегда можно поладить — надо только не приходить в уныние от временных невзгод. А это все фальшиво, болезненно, неправдоподобно; слово сорвалось у меня с языка, и я от него не отказываюсь. Неизменная потребность в идеализации, необузданные порывы ума и сердца, воспарение к более широкой, более поэтической и возвышенной жизни — все это приводит в конечном счете к бесплодным и наивным мечтаниям, к созданию воображаемого мира, в котором пришлось бы умереть от скуки и высокомерия. Действительность, даже самая грубая, и то куда более приемлема!