Гульшагида не знала — рассердиться, плакать или смеяться. А кончила тем, что, вздохнув, ответила;

— Пока что, Аглетдин-бабай, нет у меня намерения выходить замуж. Если надумаю, обязательно сообщу в Акъяр.

— Эх, память стариковская — дырявое решето! — спохватился Аглетдин. — Забыл ведь письмо передать от Нафисы. Она наказывала мне купить всякого добра для больницы. Вот тут на бумажке написала все, что надо, а деньги — вот они, в узелке завязаны.

Гульшагида прочитала записку.

— Хорошо, Аглетдин-бабай, постараюсь найти все, в чем нуждается Нафиса.

Наконец-то старик отправился почивать на кухню.

Утром, вскоре после того как Гульшагида ушла на работу, вернулась из туристического похода Асия. Она в шапке-ушанке, в брюках, за спиной — рюкзак, в руках — палка. Лицо обветренное, свежее.

— Ба, у нас гость! — воскликнула она еще в дверях.

Хатира сказала ей, что за гость, откуда.

— Здравствуйте, бабай, здравствуйте! — приветствовала старика разговорчивая девушка. — Рада видеть земляка Гульшагиды-апа.

— Здравствуй и ты, доченька! Видать, в каком-то путешествии была. Значит, с благополучным возвращением тебя! Далеко ли была, что видела?

— Почти весь свет обошла, бабай. Где только не побывала, чего только не повидала!

— Так, так… А ладошки не чесались у тебя в дороге?

— Ладошки? — Асия взглянула на свои руки. — Нет, бабай, не чесались. Я ведь денег не жду.

— Деньги — это пустяк. Дрова вон сложили во дворе. Может, возьмешься за один конец пилы, а я за другой…

— Да ведь нехорошо заставлять гостя работать, бабай!

— Я-то не гость, главное, — ты не чувствуй себя гостьей в родном доме! — рассмеялся бабай. — Пила есть?

— Найдется.

После завтрака они вышли во двор. Асия, облаченная в дорожные брюки, короткую стеганку и ушанку, — совсем как парень-подросток. С мальчишеским проворством она открыла дровяник, вынесла пилу. Бабай осмотрел инструмент, свистнул.

— Это не пила, а сабля пророка! Ею не дрова пилить, а картошку резать. Напильник есть?

Группа мальчишек, как всегда, гоняла во дворе шайбу.

— Эй, космонавты! — крикнула Асия, — у кого есть напильник? Принесите живо!

Принесли напильник. Усевшись на толстое полено, Аглетдин-бабай принялся точить пилу. Асия устроилась рядом. Старик, не глядя на нее, что то напевал вполголоса.

— Э, бабай, да вы петь умеете! — обрадовалась Асия.

Она подмигнула одному из мальчишек. Тот сразу понял, убежал и вскоре вернулся с гармошкой.

Аглетдин-бабай, держа пилу вверх зубьями, прищурив глаз, проверил, ровно ли сделан развод. Потом тряхнул дрынкнувшей пилой и, словно нечаянно увидев гармонь в руках Асии, лукаво усмехнулся:

— Что ж, давай посоревнуемся, чья музыка лучше. Начинай, дочка!

У Асии заблестели глаза, эта озорница была любительницей всего необычного.

И заиграла протяжную, грустноватую «Тафтиляу». Славно играет эта тонкошеяя! Бабай слушал, опустив голову. А когда Асия кончила, он провел согнутым пальцем под глазами, вздохнул:

— Должно быть, я проиграл. Ввязался в спор, не рассчитав своих сил.

Асия протянула ему гармонь:

— Начинайте, бабай!

— Э, доченька, на таких гармошках я не умею, мне чтоб была с острыми клавишами… — Он ловко прижал подбородком один конец пилы, как скрипку, и, быстро действуя пальцами обеих рук, как-то по-особенному начал колыхать гибкое и упругое стальное полотнище. Произошло чудо — обыкновенная пила запела на разные голоса. Мальчишки даже разинули рот. Асия и та удивленно смотрела во все глаза на бабая.

Игра игрой, а дело делом. Острой, умело разведенной пилой Асия и Аглетдин принялись резать плашки на ровные поленья. Мальчишки кололи кругляши и складывали в поленницу.

С устатку хорошо пообедали. Как раз вернулась Гульшагида с работы. Бабай не переставал хвалить свою напарницу:

— Девушка на все руки мастерица!

Улучив минуту, Асия влетела в комнату Гульшагиды.

— Вы получили мое письмо, Гульшагида-апа? спросила девушка. — Я посылала с турбазы.

— Да, получила. Очень рада за тебя, Асия.

— Знаете, от Ильдара сегодня пришло еще одно письмо. Очень хорошее, очень!.. И потом — мне пишет этот… — девушка замялась, — ну, Салах Саматов… Не хотите почитать?

Гульшагида прямо и строго посмотрела в глаза девушки.

— Не только читать, но и в руки не возьму грязную бумажку. И тебе не советую встречаться с этим проходимцем!

В дверь постучала Хатира и сказала, что спрашивают Гульшагиду. Асия мгновенно выскочила из комнаты. «Кто может спрашивать меня? — терялась в догадках Гульшагида. —

Уж не Янгура ли? Неужели и здесь он будет докучать мне?..»

Но в дверях показался незнакомый ей молодой человек — коренастый, плечистый, в нарядном пальто с шалевым воротником. Гость держит в руках шапку, волосы густые, непокорные.

— Извините за беспокойство — произнес он, поклонившись. — Меня зовут Юматша Ахметшин. Доктор — хирург Ахметшин. Здравствуйте!

По рассказам Фатихаттай, Гульшагида знала, что у Мансура завелся близкий друг и коллега по имени Юматша. В душе шевельнулось беспокойство: уж не случилось ли что с Мансуром?

— Если разрешите, Гульшагида-ханум, мне нужно поговорить с вами.

— Пожалуйста, раздевайтесь.

Юматша подсел к столу. Он довольно свободно и непринужденно начал отнюдь не простой разговор.

— Должен предупредить — меня никто не уполномочивал приходить к вам. Поэтому вы имеете право считать меня самозванцем. Но я рассчитываю на ваше доверие, потому что, клянусь, далек от какой-либо корысти.

Теперь Гульшагида насторожилась. Не переходит ли непринужденность молодого человека в излишнюю смелость?

— Нет, нет не беспокойтесь, я не позволю ничего лишнего! — уверял он, словно угадав ее мысли. — Меня привела сюда исключительно забота о моем друге…

— Он болен? — спросила Гульшагида, стараясь не выдать своей тревоги.

— И да и нет. Скорее — да. Но — не нуждается в больнице.

И Юматша повел рассказ о Мансуре. Нового в этом рассказе было не так уж много. Правда, Гульшагиду поразили сила и острота душевных переживаний Мансура, побудивших его сделать предложение Диляфруз. А их разговор на берегу озера Кабан, в особенности мужественный ответ Диляфруз прямо-таки потрясли ее.

— Вы понимаете теперь, что душевное состояние моего друга нельзя назвать хорошим, — сдержанно закончил гость.

— От кого вы так подробно узнали об этом разговоре? — спросила она после молчания. — Диляфруз рассказала вам обо всем или сам Мансур?

— Это, пожалуй, не имеет значения, — уклонился от ответа Юматша.

— Что ж в данном случае требуется от меня? — продолжала спрашивать Гульшагида, чувствуя себя неловко перед незнакомым ей человеком, пусть он даже полон самых лучших намерений.

— На этот вопрос я тем более не могу дать ответа. Я с самого начала предупредил — у меня нет никаких полномочий. Моя задача — искреннее желание рассказать вам правду. Как и куда прикладывать мемфисский камень [21] — это уже исключительно дело ваших ума и сердца. Моя же скромная миссия кончается. Разрешите попрощаться.

— Странным послом вы оказались, — сказала Гульшагида, провожая этого загадочного человека.

— Вы снова допускаете ошибку! — настойчиво повторил Юматша. — Меня никто не посылал. Я пришел по собственному желанию, точнее — совесть и тревога за друга заставили меня прийти.

В воскресенье около двенадцати дня к Тагировым явился все тот же Юматша.

— Я к Мансуру, — сказал он Фатихаттай, открывшей ему дверь.

Юматша настроен сегодня благодушно. Пухлые губы у него сами складываются в улыбку, в глазах задорные искорки. Он в обычном своем светло-синем полупальто с шалевым воротником, на голове пыжиковая шапка, на ногах ботинки с «молниями».

— Ты, модник, уж не на свадьбу ли собрался? — насмешливо спросила Фатихаттай. — А кто жених? Уж не сам ли надумал обзавестись семьей?