Она снова посмотрела на пастора.

— Энн-Линн — копия моей матери. А что хуже всего, они проводят вместе все выходные, и мать, без сомнения, губит своим враньем мою дочь. Я это точно знаю, потому что она не звонит мне.

Сердце Норы сжалось.

— Об этом вы и хотели мне рассказать?

— Нет. Отчасти. Это ее вина… — Нора тряхнула головой и судорожно сглотнула. Пастор Берни выглядел очень смущенным. — Это вина моей матери, — добавила она, чтобы ему было понятней. — Фред злится на меня из-за какой-то глупой деловой встречи, которую я пропустила. В тот день я поехала к матери, чтобы поговорить об Энн-Линн, и после этого так расстроилась, что обо всем забыла. Теперь Фред почти не разговаривает со мной. Он стал невыносимым. Все вокруг меня рушится. Вне зависимости от того, сколько всего я делаю для других, никому нет до меня дела!

— Какой помощи вы ждете от меня, Нора?

Нет, он ничего не понял, если спрашивает об этом. Неужели так трудно понять, что ей нужно? Чтобы он пришел в ее дом и все уладил: заставил Фреда снова быть любящим мужем, вернул Энн-Линн, но только любящей и благодарной дочерью. Взгляд пастора охладил ее пыл, она поняла, что ничего такого он не сделает.

Норе было легко ответить на вопрос, зачем она пришла сюда. Ей нужен был человек, который выслушает, посочувствует, поймет, как она несчастна, и защитит ее от обидчиков. Таким человеком был доктор Лидс, признавший, что начало всем бедам положила ее мать. Теперь перед Норой встали вопросы, на которые она не знала ответа. В какой момент она совершила ошибку? Почему все, кого она любила, отвернулись от нее? Первой была ее мать, за ней каждый из мужей, затем дети.

Голос пастора вывел Нору из задумчивости.

— Знаете, пастор Берни, я ничего не понимаю.

— Что ж. Это и есть начало.

Нора посмотрела ему в глаза:

— Начало чего?

— Порой, перед тем как подняться, мы вынуждены упасть.

О чем он говорит? На ее лице читалось неодобрение.

— Хочу открыть вам одну истину, Нора. Бог любит вас. Поверьте, все ваши проблемы начинаются с неверия в Иисуса Христа. И до тех пор, пока главным в вашей жизни будете вы сами, а не Господь, вы будете повторять одни и те же ошибки, продлевая свои страдания. Таковы все мы, грешные. Но Бог любит и ждет вас. Через смерть Сына Своего Иисуса, распятого на кресте, через Его воскресение Он говорит с вами. Не бойтесь возлюбить Его и стать на путь истинный.

Опять. Опять ей намекают на то, что она эгоистка. О каких ошибках идет речь? О чем он говорит? Можно подумать, она не посещала воскресные службы, не слушала его проповеди? Она давно считает себя христианкой. Неужели он настолько глуп, чтобы не понимать этого? Пять лет она ходит в эту церковь! Нет, пастор явно не слышит, не понимает ее.

— Нора, вы не можете обращаться к Богу от случая к случаю. Он хочет, чтобы вы всегда были с Ним. Это и значит открыть свое сердце Иисусу.

— То есть ежедневно штудировать Библию или посвятить себя миссионерской работе?

Этот печальный и просветленный взгляд пастора, который она видела много раз, как бы говорил Норе, что ему ведомо нечто такое, чего она сама в себе еще не открыла.

— Нет, Нора, не верно. Речь идет не о работе. О любви.

— Любви, которой, как вам кажется, у меня нет? — Дав волю своему гневу, она почувствовала себя уверенней. Как пастор смеет говорить с ней о таких вещах? Пламя негодования разгоралось все жарче, по мере того как она перебирала в памяти всех, кто когда-то причинил ей боль обидным словом.

Всю жизнь она страдала от людей. Даже пастор не потрудился разделить ее боль и печаль. Куда подевалось его христианское сострадание? В чем заключается его помощь? Уж не считает ли он справедливым наказанием бессовестное отношение к ней дочери и мужа? Разве не Библия говорит о том, что надо почитать свою мать?

Губы ее дрожали.

— В полном отчаянии я пришла к вам за помощью, а вы осмеливаетесь подвергать сомнению мою веру в Иисуса! — Ее голос набирал силу. — Трудно переоценить все мои заслуги перед церковью. Так как же вы смеете требовать от меня какой-то особой веры?! — Она крепко сжала руки, подавляя в себе желание осыпать его проклятьями.

— Я пастор, Нора, и призван Богом для того, чтобы помочь заблудшей овце вернуться в стадо.

— Да не я эта заблудшая овца! Скажите лучше об этом Энн-Линн. Вы так ничего и не поняли!

— Напротив.

Трясущимися руками Нора схватила с кресла свою сумочку.

— Мне следовало бы хорошенько подумать, прежде чем прийти сюда. Что вы понимаете в сострадании?

Она выскочила из кабинета и пронеслась мимо секретарши пастора, которая, оторвавшись от компьютера, проводила посетительницу удивленным взглядом. Нора, даже не взглянув на нее, кинула церковь и решительными шагами направилась к своему «лексусу». Оказавшись на сиденье, она захлопнула дверцу и так резко повернула ключ зажигания, что мотор взревел, и машина рванулась с места. Когда Нора сворачивала на главную магистраль, навстречу неожиданно выскочил старенький «форд». Визг тормозов и громкие предупредительные гудки ее машины смешались с проклятиями:

— Старый осел! Кто их только выпускает на дорогу!

Больше часа она гоняла по улицам, пока, наконец, не решила заехать в супермаркет. Она непременно должна все обдумать. Наверное, ей станет легче, если она купит себе что-нибудь новенькое. Что-нибудь зеленое. Фреду нравится зеленый цвет. Нет, лучше синее. Она любит синее.

Нора бродила по отделам, рассматривая товары, но не могла нечего выбрать. В итоге, измученная и подавленная, она купила в кафе сладкую булочку и чашку кофе, села за свободный столик и став смотреть, как мамаши играют с детьми, как подростки смеются, заигрывая друг с другом, почтенные дамы обсуждают что-то и юна мама в укромном уголке воркует со своим малышом.

Дрожащими руками она подносила чашку к губам и маленькими глотками отпивала горячий кофе. Такой одинокой она давно себя не чувствовала.

Дерево познается по плоду[19].

Кажется, она слышала подобные изречения от матери, которая сыпала ими к месту и не к месту.

«В хорошей почве — сильные корни…»

«Без правильного ухода куст не зацветет…»

«В удобренной земле все растет лучше».

Нору никогда не привлекало садоводство.

«Пойдем со мной в сад, Эйлинора. Я хочу научить тебя…»

Чему она хотела научить? Ковыряться в земле? Подвязывать виноград и выращивать овощи, которые она все равно не станет есть? Прививать деревья? Отделять саженцы абрикоса или сливы? Кто захочет возиться с ними, когда в питомнике за пару баксов можно купить точно такие же? Матери не было дела до того, какие у нее интересы. Как ни разу мать не брала ее на концерты или балет, так не замечала, что дочь с нетерпением ждет дня своего возвращения в колледж.

Сад был ухожен, и на это у матери всегда хватало денег, зато их никогда не хватало на собственную дочь. И как только Нора стала достаточно взрослой и самостоятельной, она пошла на склад текстиля и в свободное время училась работать на швейной машинке. Бабушка Рейнхардт к тому времени уже показала ей, как шить одежду, и в школе на уроках домоводства она совершенствовала свое умение. Ни одного необработанного шва не было на ее платьях. Стежок к стежку, клеточка к клеточке, удачно подобранные аксессуары. Слава Богу, она была наделена талантом, и сшитая ее руками одежда ничем не уступала той, что продавалась в универмагах. Когда Нора училась в старших классах, никто из ее друзей не догадывался, что свои шикарные платья она шила сама.

Нора вспомнила один яркий момент из своей школьной жизни.

Мисс Уэнтворт, ее преподавательница домоводства, объявила, что у Норы талант дизайнера. Эта похвала согрела ей душу, хотя никаких иллюзий насчет продолжения обучения в Нью-Йорке или в местном колледже у Норы не было.

Тогда-то она и дала себе слово, что когда-нибудь будет покупать для себя и своих детей все только в самых дорогих магазинах, и у ее семьи будет то, чего сама она была лишена в детстве. Ее дети будут жить в красивом доме, в престижном районе, одеваться в лучших магазинах, заниматься танцами, ходить на концерты и балет, посещать музеи, выезжать на пикники и, наконец, получат диплом бакалавра. Уж они-то будут иметь все, что только можно купить за деньги.