— Да нет, сам удивляюсь, — ответил Акимов, поворачивая из стороны в сторону головой, — Ощущение такое, будто подвешен в воздухе. Опоры никакой не чувствую, но вроде ничего. Даже удобно. Только шея слегка затекает.

— Шея — это ничего, — сказал Василий Алексеевич. — Шею тебе и так надо намылить.

Они чокнулись и выпили.

— Ты ошибаешься, Вася! — горячо возразил Акимов. Язык его слегка заплетался. — Это же эпохальное открытие. Ты просто не понимаешь всей важности этого эксперимента. Это же переворот в науке!

— А вот как не вытащат тебя из стены твои приятели, что будешь делать, Архимед? — сказал злорадно Василий Алексеевич. — Так и придется до конца дней своих из штукатурки лекции о пространстве читать. А еще, — он даже хрюкнул от удовольствия, — не дай бог, под обоями клопы заведутся.

Посмаковав слегка эту мысль, Василий Алексеевич почувствовал себя немного отомщенным.

Акимов укоризненно посмотрел на него.

— Ты, Вася, хороший человек, но ты номенклатурный индивидуум, — последние два слова он произнес со значительными затруднениями. — Не хватает в тебе творческого полета фантазии.

— Не знаю, чего там у меня не хватает, а вот ты, гляжу, как раз наполовину отсутствуешь, — убежденно сказал Кузовкин. — Небось есть хочешь? А?

Акимов опять засмущался и вздохнул.

— Вообще-то я с самого утра ни крошки во рту не держал. Все как-то некогда…

Кузовкии поднялся из своего кресла, пошел на кухню и притащил большую миску с салатом, приготовленным еще с утра специально к приходу Елены Николаевны, и кусок хлеба. Положил все это на столик и придвинул к стене.

— Спасибо большое, — вежливо сказал Акимов и съел салат. — Вы уж извините меня в этом деле.

Он уже протрезвел так же быстро, как и поддался действию алкоголя, и сразу же перешел на «вы».

— А вы сами почему не ужинаете?

— Аппетита нет, — буркнул Кузовкии.

Раздался странный чмокающий звук. Свет в комнате слегка потускнел, фигура Акимова на стене заколыхалась. Он негромко ойкнул от неожиданности. Свет мигнул раз, другой и загорелся так же ярко, как и прежде.

— Что еще такое? — с тревогой произнес Василий Алексеевич.

— Не знаю, — немного испуганно ответил Акимов. — По-моему, я опять передвинулся.

Василий Алексеевич подошел к нему поближе и, к огромному своему изумлению, увидел, что между стеной и туловищем Акимова теперь есть зазор шириной примерно в два пальца. Теперь Акимов выступал не из стены, а прямо из воздуха.

Кузовкин почувствовал непреодолимое, почти мальчишеское желание сунуть палец в образовавшуюся щель и уже поднял руку, но вовремя одернул себя и спрятал руки за спину.

Акямов тоже очень внимательно изучал нынешнее свое положение и осторожно ощупал воздух там, где кончалось его тело.

— Не пускает, — сказал он через некоторое время

— Что не пускает? — поинтересовался Кузовкян.

— Да вот это самое и не пускает, — Акимов ткнул пальцем в щель. — Свет проходит, вот обои дальше видно, а палец нет. Какое-то неощутимое и упругое поле. Сильней нажмешь — отталкивает. Хотите попробовать?

— Обойдусь, — буркнул Василий Алексеевич, но заглянул, чтобы проверить, целы ли обои.

— Граница областей пространства переместилась от стены к центру комнаты, — продолжал Акимов. — Если так пойдет дальше, я окажусь как раз над вашим креслом. Интересно, как все это выглядит с обратной стороны?

Василий Алексеевич представил себе и поежился.

— Очень интересно, — фальшиво сказал он.

После этого разговор шел как-то вяло. Заметно было, что Акимов очень устал. В конце концов, с огромным трудом подавив очередной зевок, он осторожно предложил ложиться спать. Он так и сказал: ложиться, — будто ему оставалось надеть пижаму и почистить зубы. Василий Алексеевич уже не спорил и не огрызался.

Он взгромоздил на журнальный столик стул, а на него положил подушку, на которой не без удобства устроился Акимов, очень скоро уснувший.

Ночь прошла для Кузовкина отвратительно. Акимов отчаянно храпел, чего Василий Алексеевич вообще не мог переносить, а теперь, еще и еще раз переживая происшедшее с Еленой Николаевной, и подавно не мог уснуть и всю ночь напролет проворочался в постели.

Уже под утро, когда ему с большим трудом удалось задремать, опять раздалось противное чмоканье, и со столика на пол с грохотом свалился стул — Акимов вместе со своим пространством передвинулся еще на пару сантиметров.

С мучительным стоном Василий Алексеевич встал и снова сунул стул с подушкой Акимову, сонно бормочущему извинения. Тот моментально захрапел опять, а Василий Алексеевич так больше и не сомкнул глаз.

Утром невыспавшийся, помятый и серый Кузовкин искусно сварил яйца вкрутую, накормил Акимова и сам заставил себя поесть. Акимов попытался как ни в чем не бывало завязать разговор, но Василий Алексеевич решительно пресек вся кие попытки панибратства, тщательно выбрился, помассировал щеки, обретая необходимую респектабельность, оделся и только после этого позвонил в институт по номеру, названному Акимовым.

Брюзгливо, но точно и лаконично Кузовкин объяснил ситуацию какому-то мужчине, который подошел к телефону, потом пересказал все еще раз другому мужчине, судя по голосу, постарше и позначительней. Рассказ его время от времени прерывали взволнованные мужские и женские голоса, спрашивавшие жив ли Акимов и все ли с ним в порядке. В конце концов Василию Алексеевичу категорически приказали ждать на месте и повесили трубку.

Очень скоро в уютную и комфортабельную квартиру Василия Алексеевича ввалилась целая толпа волосатых и бородатых, гладко побритых и коротко подстриженных людей, среди которых были даже девицы в совершенно неприлично вытертых джинсах. Все они орали, кричали, вопили, ахали, задавали глупые вопросы друг другу и Акимову, на которые тот едва успевал отвечать, вертя во все стороны головой.

Наконец по приказу строго одетого мужчины с крупными чертами лица двое или трое из них решительно выставили вон всех остальных, а вместе с ними и Василия Алексеевича, которого, очевидно, не успели запомнить как хозяина квартиры. Кузовкин собрался было возразить, но потом раздумал и пошел в министерство.

В этот день он, как обычно, ушел с работы чуть позже остальных, как всегда аккуратно заперев кабинет.

К своей квартире он подошел с некоторой опаской, но там было темно и тихо. В комнате чувствовался запах табака, хотя все было тщательно прибрано. Акимова в стене уже не было. И все равно неприятное ощущение не оставляло Василия Алексеевича. Все вещи вроде бы находились на своих местах, но на самом деле это было не так, Кузовкин ясно это видел. В квартире остро ощущалось недавнее присутствие компании безалаберных и безответственных людей.

На следующий день его вызвали в институт, где вежливо и подробно расспрашивали об обстоятельствах появления Акимова в квартире. О случившемся узнали на работе, и Василию Алексеевичу пришлось раз двадцать в приватных беседах с весьма ответственными лицами еще и еще повторять свой рассказ о необыкновенном вечере. От многократного повторения рассказ Кузовкина был теперь идеально отшлифован — в меру деловитости, немного юмора. Он, конечно, полностью исключил из рассказа эпизод с Еленой Николаевной, но на остроту изложения это не повлияло

Еще чуть позже вся история попала в газеты, причем и тут все было расписано со слов Акимова самым лестным для Василия Алексеевича образом. Кузовкин стал знаменитостью, машинистки показывали на него в буфете пальцем и восхищенно шептались,

К этому времени он давно уже помирился с Еленой Николаевной, которая никак, впрочем, не могла ему простить того, что осталась в стороне от таких редких событий, хотя имела вполне реальный шанс разделить славу участия в них с Кузовкиным. Они поженились и съехались, удачно обменяв две однокомнатные квартиры на трехкомнатную в хорошем районе, с доплатой.

Однажды Кузовкин увидел Акимова на улице, Тот шел навстречу по тротуару со стареньким портфельчиком, без шапки, в недорогом клетчатом пальто. Сосредоточенно глядя себе под ноги.