Общая добыча от этого похода составила 250 тысяч пиастров. Дележ был произведен под контролем Моргана. Тридцать убитых увеличили доли оставшихся в живых. Сорок раненых получили причитающиеся им «инвалидные». А взаперти было самое дерзкое предприятие пиратского адмирала — взятие Панамы.

Испанцы имели в Панаме четыре полка: 240 пехотинцев, 400 кавалеристов, а кроме того 2000 диких быков, которых намеревались пустить на нападавших.

Морган понимал, что вопрос встал ребром: или-или. И, как всегда бывало с ним в подобные минуты, утратив всякую чувствительность, хладнокровно отдавал короткие точные приказы.

Вперед были высланы стрелки, которые с колена методично обстреливали пехоту и конницу. Когда индейцы погнали свирепых быков, он велел показать свое умение охотникам, гиканьем и особенным посвистом они отогнали всесокрушающую массу. Через два часа под стенами Панамы все было кончено. 600 испанцев лежали бездыханными. Монахов, вдохновлявших оборону, расстреляли. Штурм был для Моргана уже делом техники — на него ушло три часа.

Он приказал поджечь город без всякой видимой цели, по-нероновски. Может быть, тоже хотел полюбоваться пожаром, ощутить свое величие и поразмышлять над бренностью существования?

В поджоге Морган, естественно, обвинил испанцев. Горела Панама четыре недели. Все это время «ребята» рылись в подвалах и насиловали женщин. За этим увлекательным делом упустили целый галеон, на котором вместо балласта были золотые и серебряные слитки. «Дикий» Морган же пребывал в странной задумчивости. Вскоре причина этого открылась: жена испанского купца, имя которой история не сохранила, отвергла «пиратского адмирала», а взять ее силой он не захотел.

Она гордо восседала на охапке соломы в своем ярко-красном платье и даже не поворачивала головы, когда Генри входил и сваливал к ее ногам несметные богатства.

— Отдай их крысам, проклятый еретик! — твердила прекрасная креолка.

Несколько раз Морган тайком подходил к двери и в окошко любовался ее точеным профилем, высокой грудью. Когда же случайный луч света из зарешеченного окна падал на ее лицо и губы красавицы на мгновение вспыхивали, Морган чувствовал, что теряет сознание.

Наверху, за стенами губернаторского дворца, насиловали и пытали, орали грязные песни и дрались. Все это — в смрадном, тлеющем городе, еще недавно цветущем, но уничтоженном по его воле. И сам он не раз таскал за волосы непокорных красавиц, имел, а затем наслаждался их мучениями, отдавая на растерзание «ребятам». А здесь... Его не узнавали. Он помиловал мужа креолки и две сотни горожан, приговоренных к смерти. Он обещал в случае ее согласия бросить разбойную жизнь и поселиться на одном из островов — в неземной роскоши и богатстве. Она оставалась непреклонной. Но креолке не была уготована судьба персидской княжны Степана Разина. На пути из Панамы Генри Морган вернул креолке свободу и дал охрану, чтобы ее сопровождали домой и доставили в целости и сохранности.

... 175 лошаков еле тащились со взятой в Панаме добычей.

600 пленных испанцев и рабов погоняли прикладами. Время от времени за выкуп некоторых освобождали. Никакой медицинской помощи пленным не оказывали, и потому большая часть их умерла в пути.

9 марта караван Моргана прибыл в Чегер. Здесь произошел дележ добычи. «Адмирал» приказал обыскать все платья и ранцы и сначала дал обыскать себя, даже снял сапоги.

Добыча была колоссальной. Только серебра насчитали больше четырехсот тысяч фунтов (на четыре миллиона пиастров). Но в результате каждый получил всего по двести пиастров: «адмирал» явно всех облапошил. Чтобы не дожидаться ненужного ему ропота, Морган тайком сел на свой корабль и отправился на Ямайку. Он мыслил создать пиратскую базу на острове Св. Екатерины, нечто вроде своего государства, чтобы оттуда руководить дальнейшими, все более масштабными, операциями.

Но по возвращении на «базу» Морган обнаружил на рейде английский линейный корабль. На берегу он узнал, что заключен мир с испанским монархом и его подданными в Америке. Морган был арестован и вместе с губернатором Ямайки отправлен в Англию.

Все знавшие Моргана уже воображали его тучнеющее от рома тело, болтающееся на виселице, когда до Ямайки дошла весть: «адмирал» вместе с губернатором отпущен на свободу под честное слово. История умалчивает, сыграли ли свою роль добытые в Панаме сокровища или разбой согласовывался с английской внешней политикой, но известно, что в течение трех лет Генри Морган был самой популярной фигурой в Лондоне. Всякий светский салон считал за честь принимать его в качестве гостя, придворные дамы наперебой оказывали ему знаки внимания и даже занимали очередь, чтобы провести ночь с пиратом.

Наконец, состоялся суд, и, якобы, справедливость восторжествовала. «Виновность не доказана», — таково было решение суда. Морган возвратился на Ямайку вице-губернатором и главнокомандующим ее военно-морскими силами. Более того, он был назначен еще и главой Судебного ведомства и прославился в качестве преследователя прежних друзей и собутыльников. Наступила новая эпоха и Морган, как стратег, раньше своих изумленных «ребят», которые еще надеялись на новые походы, понял это.

В пятьдесят лет Генри Морган стал болезненным толстобрюхим стариком: «подвиги молодости» воплотились в туберкулез и цирроз печени. В 1688 году, окруженный детьми и внуками, «пиратский адмирал» отдал богу душу, но она, по всей вероятности, принята не была — ТАМ бессильны и горы земных сокровищ.

Вице-губернатор был отпет в церкви Св. Екатерины — одноименной с островом, на котором в свое время мечтал создать пиратское государство, — и похоронен с подобающими почестями в Порт-Ройале.

Четыре года спустя произошло сильное землетрясение, и скала с могилой Моргана была вскрыта, точно устрица: развалилась надвое. Мощи «Жестокого» Генри проглотило море, с которым была связана вся его жизнь. (И. Дьяков // Уголовное дело. — 1996, № 10)

Среди мастеров борьбы с полицией одно из первых мест занимает Доминик Картуш. Его внушительные авантюры представляют собой своего рода секретную службу, построенную на военный лад, снабженную всеми видами оружия, исключая разве артиллерию. Эта организация, действовавшая с преступными целями, состояла из уголовников, объединенных в целую разбойничью бригаду. «Непобедимый» Картуш обладал качествами крупного вожака. Имя его, однако, связано только с удачными уголовными преступлениями большого масштаба.

В октябре 1693 года шорник по имени Франсуа-Луи Картуш, живший в Париже, зарегистрировал рождение сына Луи-Доминика. После казни этого сына отец признался в том, что неизвестный дворянин и видный представитель влиятельных кругов принесли ему будущего вожака преступников еще в пеленках и платили крупные деньги за воспитание ребенка и сокрытие от него тайны его действительного происхождения.

В четырнадцать лет Доминика отправили в знаменитую иезуитскую школу, куда был отдан и юный Фран-суа-Мари Аруэ, впоследствии обессмертивший себя под именем Вольтера. Большинство учеников грубо и пренебрежительно третировало сына шорника. Озлобленный несправедливостью и подозрениями, которыми он был окружен в школе, Картуш вступил в труппу бродячих акробатов. Тогда это был малорослый, но крепкий, мускулистый юноша, с веселым открытым лицом, и первые его соратники называли его «Дитя».

Подобно многим видным преступникам, он был атлетически сложен и имел природные актерские способности. Легкость, с которой он изменял свою внешность, была поразительна. Картуш появлялся то в образе молодого дворянчика, солдата или аббата, то в виде игрока или маклера, расталкивающего толпу у биржи, то под маской остроумца, бездельничающего в только что открытом кафе «Прокоп».

Это была для него хорошая реклама, ибо Картуш стремился удвоить и учетверить ежедневно пополнявшуюся свиту своих удальцов. Стремясь расставить своих агентов повсюду, он получал от них шпионские донесения или помощь, как от сверстников. Именно ему пришла в голову мысль — вербовать честных людей в осведомители и соучастники без подрыва их доброй репутации или положения в обществе; это делало их особенно ценными для его организации.