Он даже не чувствовал ран, наносимых ему. Он просто поднимал и опускал свою дубинку до тех пор, пока проход не был завален грудой искалеченных тел.

Тогда Харрисон обнаружил, что бежит, задыхаясь, по коридору. Им двигал смутный инстинкт самосохранения, который куда-то исчез в бою: до этой минуты он мог только бить, бить, бить, охваченный жаждой убийства. В такие минуты у человека стремление умереть — умереть сражаясь — становится почти равно воле к жизни.

Пошатываясь и хватаясь за стену, Харрисон добежал до конца коридора, где Хода-хан возился с замком. Джоэн стояла рядом, но качалась из стороны в сторону, готовая упасть каждую минуту. Толпа монголов неслась к ним с противоположного конца коридора. Харрисон отпихнул Хода-хана в сторону и взмахнул булавой. Одним ударом он выбил замок из дверной панели, словно тот был из дерева, а не из железа. В следующее мгновение все трое оказались за дверью и задвинули засов. Дверь держалась на петлях не очень надежно, но какое-то время могла выдержать натиск толпы.

Монголы бесновались за дверью, рубя ее кинжалами и воя, как шакалы. Харрисон окинул себя взглядом: руки, плечи, ноги — все было в крови, в лохмотьях одежды. Кровь ручьями стекала по всему телу.

Отверстие в двери расширялось под ударами монголов. Через щели Харрисон увидел еще несколько человек, бегущих по коридору с ружьями. Он удивился, почему монголы не стреляют в дверь, но сразу нашел ответ. Комната, в которой они закрылись, была складом боеприпасов. Вдоль стен стояли пачки с патронами, порохом и по меньшей мере с одной коробкой динамита. К несчастью, в комнате хранились только боеприпасы — ни ружей, ни пистолетов в ней не было.

Хода-хан дергал замок противоположной двери. Внезапно с криком «Аллах!» он схватил из открытой коробки какой-то предмет и взмахнул рукой, чтобы метнуть предмет в дверь, Харрисон едва успел схватить его за запястье.

— Не бросай это, идиот! Ты взорвешь нас к чертовой матери? Они боятся стрелять в комнату, но через секунду вышибут дверь и прирежут нас. Помоги Джоэн!

В руках у Хода-хана была ручная граната — единственная из пустой коробки, как заметил Харрисон. Выбив, наконец, вторую дверь, Харрисон, Хода-хан и Джоэн, поддерживаемая им, выбежали на улицу. Небо было усыпано звездами. Друзья быстро пересекли открытое пространство и укрылись за полуразрушенной каменной стеной, высотой по грудь человеку. Бежать было больше некуда: за стеной они увидели стальной забор, о котором говорил Хода-хан, высотой в десять футов, с копьями наверху. Сзади раздались выстрелы: монголы приближались. Выхода не было: пытаться залезть на забор бессмысленно, их всех перестреляют.

— Ложитесь за стену! — приказал Харрисон.— Прежде чем взять нас, они дорого заплатят!

Пули засвистели и стали отскакивать от стены. Хода-хан с диким криком вскочил на верхушку стены и оторвал зубами чеку от гранаты.

— Ла иллаха иллулах, Мухаммед рассул уллах! — прокричал Хода-хан на родном языке и метнул гранату — только не в толпу, а дальше, в склад боеприпасов!

В следующее мгновение ввысь взметнулось море огня и гром разверз ночь. Мельком Харрисон увидел Хода-хана на фоне пламени падающим вниз с распростертыми руками, затем все померкло — остались лишь грохот рушащегося каменного дома и водопад из камня.

Харрисон не знал, как долго он пролежал — оглохший, ослепший, обездвиженный, под развалинами дома. Он почувствовал что-то мягкое, шевелящееся под ним. У него было смутное ощущение, что это стонущее существо надо оберегать, и он инстинктивно начал выгребать его из-под обломков. Тело едва повиновалось ему, но постепенно ему удалось выбраться самому и вытащить из-под груды булыжников Джоэн.

— Джоэн! — собственный голос он услышал словно издалека, пришлось кричать, чтобы девушка услышала его. Перепонки были повреждены контузией.

— Ты ранена?

— Кажется, нет,— с трудом проговорила она.— Что… что произошло?

— Граната Хода-хана взорвала динамит. Дом похоронил под собой монголов. Нас защитила стена, только это спасло нас.

Степа превратилась в груду щебня и булыжников. Харрисон ощупывал сломанную руку.

— Где Хода-хан? — закричала Джоэн, начиная приходить в себя.

— Я поищу его.— Харрисон боялся найти не Хода-хана, а то, что от него осталось.— Его сдуло со стены, как соломинку ветром.

Он обнаружил афганца у стального забора. Хода-хан стоял, неестественно приплюснутый к стальной поверхности. Харрисон ощупал его переломанные кости — Хода-хан еще дышал. Джоэн, спотыкаясь, добрела до них, упала перед Хода-ханом на колени и зарыдала.

— Он — не такой, как мы, люди цивилизации! — Слезы струились по ее измученному лицу.— Афганца убить невозможно! Если доставить его сейчас в больницу, он будет жить! Слышишь? — она схватила Харрисона за руку. Где-то вдалеке гудела моторная лодка. Наверняка, это был полицейский катер, приплывший на грохот взрыва.

Джоэн разорвала на себе остатки одежды, чтобы остановить кровь из ран Хода-хана. Внезапно произошло чудо: опухшие губы афганца зашевелились. Харрисон нагнулся к нему и уловил обрывки слов: «Проклятие Аллаха… монгольская собака… свиное мясо — мой иззат».

— Не беспокойся больше за свой иззат,— с усмешкой оглянувшись на груду развалин, под которыми остались навсегда монгольские преступники, сказал детектив.— После сегодняшней ночи тебе не надо идти в суд — несмотря на всех монголов на свете.

Не простая горячность заставила Кирби О'Доннелла ввязаться в эту драку, на которую он так неожиданно наткнулся в вечернем сумраке. В этой аллее запретного Шахразара было слишком темно для того, чтобы опрометчиво вступать в уличную схватку, а кроме того, О'Доннелл, при всей своей ирландской любви к потасовкам, вовсе не был расположен бездумно рисковать достижением своей тайной цели.

Однако мелькнувшее перед глазами бородатое лицо, покрытое шрамами, заставило его забыть обо всем на свете; его захлестнула волна ярости. Он действовал, повинуясь инстинкту.

О'Доннелл с кинжалом в руке впрыгнул в самую гущу дерущихся, слабо освещенную отдаленным фонарем. Он сразу понял, что дерутся трое или четверо против одного, однако все его внимание сосредоточилось на одном высоком здоровом человеке, чья фигура смутно вырисовывалась в полумраке. Длинное узкое лезвие его кинжала вонзилось в эту фигуру, пробило одежду, высокий человек взвизгнул от боли. Что-то ударило О'Доннелла по голове — то ли ружейный приклад, то ли дубинка, он повернулся и сцепился с кем-то, кого даже не успел разглядеть.

Его рука схватила цепочку, висевшую на бычьей шее, и он рванул ее на себя, одновременно выбросив вперед руку с кинжалом. Удар кинжала распорол одежду, кожу и мышцы живота противника. У жертвы вырвался крик, и кровь залила руку О'Доннелла.

Тело противника обмякло и свалилось на землю. Американец увидел перед собой удалявшееся широкое бородатое лицо отходящего в иной мир человека, но это было не то лицо, которое заставило его ввязаться в драку. В следующее мгновение он отпрыгнул от умиравшего и ударил сплеча прямо перед собой по расплывчатому силуэту. Еще несколько секунд звенела сталь, потом несколько человек побежали прочь по темной аллее. О'Доннелл, у которого кровь стучала в висках от ярости, распаленный жаркой схваткой, споткнулся о скорчившееся на земле тело и растянулся во весь рост рядом с ним. Он поднялся, бормоча проклятия, и увидел рядом с собой высокого человека с длинной изогнутой саблей в руке. Незнакомец часто и тяжело дышал, рядом с ним на земле лежали три бездыханных тела.

— Пошли отсюда, мой друг, кто бы ты ни был! — выдохнул по-туркменски высокий незнакомец.— Они сбежали, но они вернутся и приведут с собой других. Пошли отсюда!

О'Доннелл не ответил. Принимая на время дружбу с туркменом, которого послал ему случай, он последовал за этим высоким человеком, уверенно побежавшим по аллее, будто все здесь было ему знакомо. Молча они нырнули под ка-кую-то низкую темную арку. За нею сплетение аллей внезапно обрывалось, и открывалась широкая площадь, слабо освещенная светом нескольких небольших костров, вокруг которых беседовали и пили чай люди в тюрбанах. Тяжелый запах потных, немытых человеческих тел смешивался с запахом коней и верблюдов. Никто не обращал внимания на двоих людей, молча стоявших в тени грязной обшарпанной стены.