Хоуклин был выше О'Доннелла, и руки его были длиннее, однако О'Доннелл не уступал ему в скорости движений. Хоуклин боялся обнаженного кинжала в левой руке противника гораздо больше, чем сабли: до поры ему удавалось удерживать О'Доннелла на расстоянии, не доступном кинжалу. Левой рукой он выхватил из ножен и свой кинжал, однако он прекрасно знал, что в искусстве драки на ножах О'Дон-неллу не было равных.

Он был полон смертельной ярости и решимости покончить с О'Доннеллом. Вновь и вновь О'Доннелл оказывался на волосок от гибели, однако пока ему хватало опыта и умения отражать удары англичанина.

Развязка наступила неожиданно. Нога О'Доннелла слегка поскользнулась на гладком каменном полу, и на миг его сабля отклонилась в сторону. Хоуклин вложил всю силу в удар, и его клинок должен был пронзить тело О'Доннелла. Но О'Доннелл не совсем потерял равновесие, как показалось Хоуклину. Он увернулся от удара, и сабля англичанина прошла у него подмышкой, порвав халат и слегка оцарапав ребра. В какое-то мгновение клинок запутался в складках его одежды, и Хоуклин с яростным криком ударил противника кинжалом. Кинжал вонзился в правую руку О'Дон-нелла, и в тот же миг длинный узкий кинжал в его левой руке вошел англичанину между ребрами.

Крик Хоуклина многократно повторило эхо под сводами древнего замка. Он отпрянул назад, О'Доннелл выдернул свой кинжал из его тела, хлынула кровь, тело Хоуклина обмякло, и он упал замертво.

О'Доннелл бросил оружие на пол и, встав на колени, оторвал от халата полосу для повязки. Из раны в руке текла кровь, однако было ясно, что никакие важные мышцы или кровеносные сосуды не были повреждены.

Пальцами и зубами, затягивая на ране повязку, он взглянул на Запятнанного кровью Бога, который, казалось, внимательно смотрел на него и на убитого, распростертого перед ним англичанина. Он получил дань сполна, и О'Доннеллу померещилась злорадная ухмылка на лице идола. О'Доннелл поежился. Наверняка на этого идола наложено какое-нибудь заклятие. Сможет ли богатство, полученное таким путем, когда-нибудь принести счастье и удачу? Он отбросил эту мысль. Красный Идол принадлежит ему, он добыт потом и кровью, за него уплачена человеческая жизнь. Теперь надо взвалить идола на коня и бежать, спасаться от мести Якуб-хана. Той дорогой, которой он приехал сюда, возвращаться было нельзя, наверняка на ней его ждали джоваки. Ему придется наугад ехать по незнакомым горам, надеясь только на свою счастливую звезду.

— Руки вверх! — раздался повелительный окрик.

О'Доннелл вскочил на ноги и, обернувшись к двери, на мгновение замер.

Перед ним стояли два человека, один из которых целился в него из ружья. Этот человек был высокий, стройный, с рыжей бородой.

— Якуб-хан! — воскликнул О'Доннелл.

Второй человек показался ему знакомым.

— Брось оружие! — вождь джоваков усмехнулся.— Ты думал, что я вернусь в селение, не так ли? Глупец! Я отправил туда своих людей, чтобы они подняли всех, а сам, взяв с собой только одного, который не был ранен, следовал за тобой. Я уже был здесь и видел, как ты убил второго, который валяется на полу. Теперь настала твоя очередь, курдская собака! Назад! Назад! Назад?

Под прицелом ружья О'Доннелл сделал несколько шагов назад и оказался совсем рядом с краем черной трещины в полу. Якуб двигался к нему, на отводя ружья.

— Ты привел меня к сокровищу,— выговорил он, внезапно опустив оружие.— Я не знал, что в этом замке стоит такой идол. Если бы я знал об этом раньше, то давно завладел бы им. Яр-Мухаммед, забери его саблю и кинжал.

При упоминании имени О'Доннелл понял, кто был спутником Якуба. Когда Яр-Мухаммед подошел ближе и поднял с пола саблю, у него вырвалось восклицание:

— Аллах!

Во все глаза он смотрел на бронзовую рукоятку сабли в виде головы ястреба.

— Подожди! — воскликнул вазири.— Этому человеку я обязан избавлением от пытки. Он рисковал своей жизнью! Его лицо было закрыто, но я запомнил эту ястребиную голову! Это тот самый курд!

— Замолчи! — оборвал его вождь.— Он вор и должен умереть!

— Нет! — в голосе вазири послышалась решительность.— Он спас мне жизнь! Мне, чужестранцу! Что я получал от тебя, кроме тяжелых поручений и скудной платы? Я отказываюсь служить тебе, проклятый джовак!

— Пес! — выкрикнул вождь, прицеливаясь в Яр-Мухаммеда. Тот был без оружия и отскочил назад. Раздался выстрел, вазири выкрикнул проклятие и укрылся за постаментом, на котором стоял идол.

В момент выстрела О'Доннелл прыгнул к Якубу, но тут же понял, что не успеет схватиться с ним. Якуб с рычанием повернулся к нему, и смерть взглянула на О'Доннелла из черного ствола. Палец Якуба уже готов был нажать на курок, но в этот миг Яр-Мухаммед сбросил идола с постамента.

Тяжелая статуя сбила вождя джоваков с ног и увлекла за собой в широкую трещину. Падая,

Якуб выстрелил, но пуля не задела О'Доннелла. Со страшным криком джовак исчез в черной бездне.

Потрясенный О'Доннелл подошел к краю трещины и заглянул в глубину. Он долго прислушивался, но так и не услышал звука падения. Он поежился и отпрянул от края трещины при мысли о такой ужасной гибели. На его плечо легла тяжелая рука, и он увидел перед собой улыбающееся бородатое лицо Яр-Мухаммеда.

— С этой минуты ты мой друг,— сказал вазири.— Если ты тот, кого называют Али эль-Гази, правда ли, что под этой одеждой скрывается ференги?

О'Доннелл кивнул, внимательно глядя ему в лицо.

Яр-Мухаммед улыбнулся еще шире.

— Это не важно! Я убил своего вождя, и теперь его род будет мстить мне. Я должен выбрать себе другого вождя — я много слышал рассказов о делах Али эль-Гази! Позволишь ли ты мне следовать за тобой, саиб?

— Для тебя найдется место в моем сердце,— ответил О'Доннелл, протягивая вазири руку.

— Да благословит тебя Аллах! — воскликнул Яр-Мухаммед, пожимая протянутую руку.— А теперь нам надо быстро уходить отсюда. Скоро здесь будут джоваки, они не должны застать нас. За этим замком есть тайная тропа, и я знаю другие тайные дороги, по которым мы выберемся из долины, и они нас не настигнут.

О'Доннелл подобрал свое оружие и последовал за вазири. Они вышли из замка. Идол исчез навеки, успев принять не одну кровавую жертву. Но мир был полон других сокровищ, и они ждали неутомимого искателя приключений. В голове ирландца уже рождались планы поиска древнего золота, о котором он слышал сотни сказаний и легенд.

— Аллах велик и всемогущ,— сказал он и весело рассмеялся, когда они с вазири подошли к привязанным лошадям.

Любой, стоящий на дне ущелья, за уступами, похожими издали на неправильной формы каменные ступени, не заметил бы человека, карабкающегося по отвесному утесу. С далекого расстояния казалось, что на эту шероховатую скалу подняться очень легко, но уступы эти были из предательской глины, утыканной огромными камнями, за которые с трудом удавалось зацепиться руками и ногами.

Один неверный шаг, одно неверное движение руки — и храбрец свалился бы на дно скалистого каньона глубиной в триста футов. Но на утесе стоял не кто иной, как Фрэнсис Ксавье Гордон, и в его намерения вовсе не входило разбрызгивать свои мозги по Гималайскому ущелью.

Восхождение подходило к концу. Край последнего уступа находился всего в нескольких футах над ним, но это пространство как раз и было самым опасным. Он остановился, чтобы стряхнуть пот со лба, глубоко вздохнул, еще раз поглядел на последний барьер и крепко вцепился в него. Снизу доносились крики, переполненные ненавистью и жаждой крови. Верхняя губа Гордона ощерилась, как у пантеры, заслышавшей голос охотника, но вниз он не посмотрел.

Он вцепился пальцами в скалу так, что из-под сломанных ногтей показалась кровь. Гордон был почти у цели, но почва уходила из-под его ног ручейками осыпающегося гравия. Ощутив прилив взрывной энергии, он зарычал, оторвал ноги от опоры и резко подтянулся вверх. На мгновение, когда он на одних пальцах повис над бездной, а галька и камни грохочущей лавиной сыпались с утеса, Гордон ощутил дыхание вечности. Затем мощным усилием железных бицепсов он подтянулся и секунду спустя перевалился через последний уступ, сел и пристально посмотрел вниз.