Уиллоби посмотрел на мертвеца. Как и клялся Гордон, вражде пришел конец. Американец все время был прав. Впрочем, для Уиллоби было новым и не слишком приятным испытанием то, что его в этой игре использовали, как пешку — точно так же, как он сам использовал стольких мужчин и женщин.

Британец криво усмехнулся.

— Будь я проклят, Гордон, вы все время меня обманывали! Вы позволили мне поверить, что нас осаждает только Бабер Али, а Афдал-хан защитит меня от своего дяди! Вы поставили ловушку на Афдал-хана, а мной воспользовались, как приманкой. Меня не покидает мысль, что, не придумай я эту комбинацию с письмом и телескопом, вы бы предложили ее сами!

— Я дам вам эскорт до Газраэля, где больше не осталось оракзаев,— помолчав, предложил Гордон.

— Черт возьми, приятель, если бы на протяжении последних сорока восьми часов вы не спасали мою жизнь так часто, я бы поговорил с вами по-другому! Но Афдал-хан был негодяем и заслужил то, что получил. Не могу сказать, что мне нравятся ваши методы, но они эффективны! Вам следовало бы попробовать себя на секретной службе. Несколько лет таких успехов — и вы станете эмиром Афганистана!

ПРИЛОЖЕНИЕ[2]

Фарнсуорту Райту

июль 1930 года

Дорогой мистер Райт!

Я уже давно мечтал прочесть книгу Лавкрафта «Крысы в стенах» и, должен сказать, она полностью оправдала мои ожидания. Я был поражен силой его воображения. Не столько размахом и полетом фантазии, потому что это ха-…

…многих его произведений, но тем, какую странную и невообразимую задачу поставил он перед собой в этой книге. Несомненно, на этот раз он пошел по совершенно неведомому доселе пути, мысль о котором не могла прийти в голову ни одному философу или писателю — неважно, древнему или современному. Он создал невероятную словесную картину, изобразить которую на холсте мог бы разве что Доре. Он будит в нас мысль о невероятной чудовищности, о которой мы можем догадываться, глядя на «Лесное привидение» Кубина[3].

Кульминация этого произведения говорит о том, что Лавкрафт — непревзойденный, единственный в своем роде писатель; нет ни малейшего сомнения в том, что из всех людей, живущих на земле, он обладает самым необыкновенно устроенным мозгом.

Он может создать туманную, полную неясностей картину, которая будет выглядеть до ужаса реальной. Что касается кульминационного момента, то в воплях обезумевшей жертвы слышится вечный ужас, который удаляется и удаляется от нас, и, наконец, пропадает в непроницаемом сером тумане, висящем над новорожденной Землей — там, куда человек не решается перенестись даже в мыслях. Кроме того, я хочу сказать, что герой Лавкрафта говорит на гаэльском языке, а не на языке кимвров, — это значит, что речь идет об эпохе друидов и о том, что он придерживается теории Люида[4] о завоевании Британии кельтами.

Обычно с этой теорией не соглашаются, но я не думаю, что ее когда-либо сумели опровергнуть, и именно на ней основывался сюжет моего рассказа «Потерянный народ»[5] о том, что кельты опередили кимвров в завоевании Британии. Они проникли туда из Ирландии, а позже кимвры вытеснили этот народ из их владений. Бакстер[6], ученый муж, автор Британской энциклопедии, поддерживает эту точку зрения на том основании, что бригантам, которые считаются первыми кельтскими поселенцами в Британии, был незнаком звук «п», который не использовался в Британии до тех пор, пока в нее не пришли кимвры и бритты. Судя по всему, бриганты были из племени кельтов, что доказывает справедливость суждений Люида. Лично я придерживаюсь теории о том, что раньше появились кимвры, и полагаю, что до прихода кельтов племена бриттов населяли не только Британию и Шотландию, но также и Ирландию. Мне кажется, что происхождение светловолосых бриттов скорее всего арийское (кельты появились позднее), после чего они смешались с урало-алтайскими или средиземноморскими народами. Впрочем, каждый человек держится за свою собственную точку зрения, а писатель имеет право использовать в своих произведениях любые теории, как бы противоречивы они ни были. Быть может, однажды я напишу рассказ, в котором буду опираться на какую-то научную теорию, документы, антропологию — на все, что угодно, а на следующий день напишу историю, в которой будет утверждаться нечто абсолютно противоположное. Автор художественных произведений, задача которого развлекать и забавлять читателей, должен отдавать должное каждой теории. Но хватит об этом, я и так уже отнял у Вас слишком много времени.

Искренне ваш,

Роберт Говард

Лавкрафту

9 августа 1930 года[7]

Дорогой Лавкрафт,

Для меня большая честь получить от вас письмо. Я уже много лет читаю ваши произведения и с полной искренностью могу сказать, что ни один писатель, античный или современный, не сравнится с вами, когда речь заходит о царстве фантастической литературы. Я понимаю, что благодарные читатели часто сравнивают любимого автора с Эдгаром По, но их сравнение редко основывается на каких-либо фактах или тщательном анализе. Но после длительного изучения произведений По, я был вынужден прийти к выводу, что по части «страшных историй» его превзошел Артур Мэйкен, но ни одному из них не удалось достичь высот поистине вселенского ужаса и открыть новые, необыкновенные тропы в царстве воображения, так как это удалось вам в «Крысах в стенах», «Изгнаннике», «Ужасе в Ред Хуке»,«Зове Ктулху» — я бы мог перечислить все ваши рассказы, которые я прочел, не рискуя ошибиться.

Большое спасибо за присланные вами стихи. Я бы с удовольствием прочел еще несколько. Особенно заинтриговало меня стихотворение «Обитатель», поскольку в нем есть те же черты, которые характерны для ваших произведений в прозе: внезапные открытия в совершенно неожиданных местах, полные какого-то непонятного безумия, стремящегося вылиться в протяжном крике и прочно запечатлеться в голове читателя.

Я действительно польщен тем, что вы оценили мою работу в журнале «Сверхъестественные истории» и благодарен за ваши комментарии к моим рассказам.

Я собираюсь отнять часть вашего драгоценного времени, чтобы доказать вам, что первыми поселенцами Британских островов были кимвры. Я не так серьезно знаком с данным вопросом, но он интересует меня чрезвычайно, быть может, потому, что в моих жилах течет толика галльской крови. Большинство авторитетов по этому вопросу противоречат друг другу и самим себе, и, возможно, под воздействием прочитанного мои взгляды тоже стали странными, даже абсурдными. Но я все-таки начну.

Разумеется, ваша теория, изложенная в письме, логична, прекрасно обоснована, ее весьма трудно опровергнуть (вернее, для этого недостаточно моих скудных знаний). Тем не менее, мне кажется, что в последнее время большинство исследователей склоняются к мысли, что отделение кельтов от бриттов произошло до завоевания Британии, а язык бриттов принадлежал к семье гаэльских языков, на которых разговаривали на континенте. Есть разница между бриттским и гаэльским, она уходит корнями в античные времена. Что касается современного кельтского языка, я придаю ему гораздо меньше значения, чем большинство ученых. Использование буквы «с» в гаэльском, в отличие от бриттского, говорит о том, что разница наметилась после того, как бритты отделились от кельтов, будь то на континенте или в Британии. Вы правы, говоря, что уэльский или кельтский имеют гораздо большее отношение к арийской языковой семье, нежели современный гаэльский язык. Я думаю, что кельтский язык настолько смешался со средиземноморскими, латинским, саксонским и скандинавскими языками, что в нем сохранилось очень мало от древнего кельтского языка. Но я считаю, что смешение произошло сравнительно поздно, и что язык древних галлов и бриттов был так же близок к арийским языкам, как и кельтский, за исключением того, что звукосочетание «qu» сохранилось у кельтов дольше, чем у бриттов. Я говорю это к тому, что бритты раньше отделились от арийской языковой семьи и смешались с другими народами раньше, чем кельты.