— Собирай манатки, драпаем сегодня.

Из-за занавески высунулась жилистая рука и крепко ухватила мальчика за плечо. Вслед затем показалось усатое лицо Горобца — отчима Виктора. Саня попытался было вырваться, да не тут-то было. Горобец подтянул его к себе.

— Погоди, постой, дружок. Драпать — так вместе. Куда же мы будем драпать?

— Пустите, Евгений Потапович, это я.

— Вижу, что ты. Куда же мы с тобой все же побежим, а?

— Никуда, Евгений Потапович, — пришел в себя Саня. — Бурундуков бить мы собираемся, на лесосеку. Папка меня отпустил, хоть на целый месяц. Я Виктора зову с собой, а вы меня сцапали.

— Бурундуков, говоришь, бить? А вот мы сейчас это дело проверим. — Горобец отпустил Саню. — Сходим к твоему батьке, а?

— Да зачем ходить? Вот он сам идет, на рыбалку собрался, — совсем осмелел Саня. — Это у нас слово такое — драпанем, значит, пойдем.

— А я думал — бежим.

Пока Горобец разговаривал с Дашутой, Саня успел договориться с Виктором, вышедшим к нему из дому. Тот сразу согласился идти с другом куда угодно. В характере Виктора была одна черта — разбуди его ночью, предложи ехать к Северному полюсу или лететь на луну, он не задумается, а лишь попросит минутку на сборы. Если Саня, прочитав несколько книг о геологах, мечтал стать геологом-разведчиком, то Виктор спал и видел себя на капитанском мостике океанского парохода, с золотым шитьем на рукавах и обязательно с биноклем. Хороший бинокль, в который можно рассмотреть пароходы, проходившие далеко в море, был его заветной мечтой. Саня знал, как быстро уговорить друга.

— Знаешь, я уже подсчитал. Если мы проохотимся месяц, то сумеем купить ружье и бинокль, ружье — мне, бинокль — тебе. Честное пионерское. Бурундуков, знаешь, сейчас много развелось.

— А если мы на нерпу будем охотиться у Чаечного мыса? — предложил Виктор.

— Нет, что ты...

— Эй вы, полуношники! — крикнул Горобец. — Идите в дом. Собирайтесь, коли спать не хотите. Вас теперь все равно не уложишь... охотники!

Над притихшим морем полз утренний туман, когда друзья покидали село. Впереди шагал Виктор. Саня еле поспевал за своим товарищем. Одногодки и одноклассники, они резко отличались один от другого не только внешне, но и по характеру. Виктор был выше, шире в плечах и отличался беззаботной удалью. В школе его считали неуравновешенным мальчиком, который может сегодня отлично знать урок, а завтра совсем не заглянет в книгу. На его немного широковатом, по-мальчишески красивом лице отражались все движения души. То оно становится угрюмым, то мечта осенит его своими крыльями, то словно веселый ветерок пробежит по нему и в серых глазах вспыхнут озорные искорки. Виктор легко увлекался любой интересной затеей и так же легко остывал. В одном он был постоянен — в дружбе. Никакие ссоры, размолвки не могли охладить его привязанности к Сане, а ссорились друзья частенько. Обычно, разойдясь обиженные друг на друга, они начинали скучать, и Виктор первый приходил мириться.

Большаков не ошибся, сказав, что Саня весь будет в Дашуту, — и ростом, и силой, и характером. Мальчик был упорен и настойчив. Задумав однажды дело, он никогда не отступал и обычно доводил его до конца. В классе был лучшим учеником, а в дружбе —верным товарищем.

Оба, живя на берегу бурливого моря, любили рыбачить и охотиться. Все близкие сопки, распадки, речки, ключи были ими изучены. В тайге они чувствовали себя как дома. Разжечь костер, снять шкуру с убитой белки или лисы, наловить рыбы, переночевать в лесу, пройти несколько десятков километров по таежным тропам — для них было привычным делом.

Саня не спешил, шел тихо. Он обдумывал, как лучше уговорить товарища на рискованное предприятие. Виктор строил планы будущего житья на лесосеке у деда, уверенный, что они и в самом деле идут охотиться на бурундуков и рубить жерди.

— А если дед нас не пустит в свою землянку, тогда мы построим шалаш, знаешь где? Около ручья. Там хорошо, верно, Саня? — заговорил Виктор.

Не пустит — не надо, мы к нему и не пойдем. — Саня, выбрав местечко, сбросил с плеч мешок, приставил ружье к дереву. — Привал!

Ребята повалились на еще мокрую от росы траву. Где-то за густой стеной деревьев всходило солнце. Его лучи окрашивали золотом вершины лиственниц и кедров. Издалека, со стороны села, доносился лай собаки.

— Давай, в самом деле, пойдем в другое место. На лесосеке все вырублено, одни пеньки торчат. Мы с тобой заберемся в такую глушь, в такую глушь, где людей нет. Знаешь, пойдем в Тигровую падь. Там козы водятся, сохатый. Как завалим одного, пудов на пятнадцать... Вот это будет дело, — глаза Виктора заблестели, и он, увлекаясь, стал рисовать картину привольной жизни в Тигровой пади.

Этот широкий и длинный распадок находился километрах в пятидесяти от села. В нем, конечно, никаких тигров не водилось. Свое название он получил задолго до революции, когда в районе села неожиданно появился уссурийский тигр, неведомо какими путями зашедший так далеко на север. Попав в непривычную обстановку, застигнутый суровой северной зимой, тигр стал выходить к селу и приисковым поселкам давить домашний скот. Встревоженный появлением необычного зверя, полицейский урядник написал донесение приставу. Урядник, коренной местный житель, не имел понятия о существовании тигров, вначале попытался было убить зверя с помощью охотников. Но при появлении полосатого чудовища, похожего своей расцветкой на осу, все охотники разбежались. Вот тогда-то урядник настрочил свое знаменитое донесение:

«В нашей волости появилось полосатое насекомое, которое истребляет домашний скот, оленей и людей».

Пристав понял, что речь идет о тигре, посмеялся над донесением своего подчиненного и размашисто наложил резолюцию: «Вот так зоолог! То не насекомое, а тигра».

Посланная команда казаков загнала тигра в неизвестную падь, где он и был убит. С той поры падь получила название Тигровой. Сюда-то и звал Виктор друга. Тигровая падь давно потеряла свою дикость, через нее лежала дорога в эвенкийское село Качанду, расположенное в двухстах пятидесяти километрах от побережья моря, в горах Джугджура.

Саня тотчас согласился с предложением товарища. Поход в Тигровую падь отвечал его планам, а он задумал ни мало ни много — присоединиться к геологической экспедиции. Ему хотелось открыться Виктору, но, подумав, он решил пока не говорить о своих планах. Надо сделать так, чтобы эта мысль исходила от товарища. Если Виктор сам надумает увязаться за геологами, то ему потом будет труднее пойти на попятную. Саня рассказал о Говорящем ключе, где золото прямо лежит наверху, и о маршруте геологической экспедиции.

После привала мальчики шли по-прежнему не торопясь, по хорошо протоптанной тропе к прииску. Эта тропа пересекала дорогу, ведущую на Качанду.

— Сам главный ихний начальник, товарищ Воробьев, звал меня с собой, да отец не пустил.

— Звал... Ох, ты и врешь! — Виктор даже остановился.

— Правда, звал. Я говорю: «Мы придем к вам», а он: Приходите к реке Накимчан, мы все лето будем там работать. Пустое, говорит, дело для таких молодцов пятьсот километров пешим пробежать».

— Пятьсот! — Виктор присвистнул.

— Прибавляет он. Они пойдут сперва в Качанду, а там недалече. Через Тигровую падь ихний караван, проходить будет.

— Вот бы попроситься к ним!

— Зачем проситься, надо сказать, будто мы в Качанду идем, к родным. Попутчики. А так вдруг не возьмут.

— А потом?..

— Придумаем. Пойдем, к примеру, сзади, по следам! До самой той речки. Здрасте, скажем, вот мы и пришли, товарищ Воробьев... вам помогать.

— Знаешь что? — загорелся Виктор. — Мы давай придем в Тигровую падь да дождемся там каравана. Они увидят, спросят: «А вы куда, ребята, собрались?» Тут ми к ним и присоединимся. Ведь здорово получится, а?

— Ладно... шагай живей.

— Пошли!

Друзья быстро зашагали вперед. Перед ними лежал далекий, заманчивый путь, на котором, наверное, встретится немало приключений. Оба совершенно не задумывались о том, что придется им вернуться домой и ответить за самовольный поступок. Слишком интересным, полным романтики неизведанного, казался затеваемый похода Он заслонял собой все, как утренние лучи солнца стираю с неба блестящие звезды.