Прошло пять лет. Одним весенним утром Лен Кристофер, помощник смотрителя Большого зоологического сада Нью-Йорка медленно шел вдоль ряда клеток с большими кошками. Внезапно он остановился и уставился на огромное металлическое сооружение, сверкавшее в лучах восходящего солнца.

— Забавно, — пробормотал он, — клянусь, что ее не было еще прошлой ночью. Интересно, когда ее успели…

Он замолчал. Волосы встали дыбом, безуспешно пытаясь отделиться от головы. Несколько секунд он стоял, разинув рот, глядя на сине-зелено-желто-красное существо из ночного кошмара, который колоссальной фигурой смутно вырисовывался за металлическими прутьями толщиной в четыре дюйма. А потом…

Потом он со всех ног бросился, вопя, к кабинету управляющего.

В одной небольшой клетке… было заперто… чудовище.

У СЕВЕРНЫХ БЕРЕГОВ АЛЯСКИ ОБНАРУЖЕНЫ ОБЛОМКИ КИТОБОЙНОГО СУДНА

«29 июня 1942 г. Сегодня в Беринговом проливе американским патрульным судном был обнаружен китобойный корабль „Альбатрос“. Военные власти получили удивительный отчет о том, что палуба и борта шхуны имеют повреждения, которые не могли быть вызваны ни бомбами, ни торпедами, ни снарядами, ни каким-либо другим видом оружия, а какой-то неизвестной силой. Камбузная печь в момент обнаружения была теплой. В том районе в течение трех недель штормов не было. Объяснений случившемуся не последовало.

„Альбатрос“ под командованием капитана Фрэнка Уорделла вышел из порта на западном побережье Америки в начале марта, имея на борту экипаж в составе восемнадцати человек. Никого из них обнаружить не удалось».

Капитан «Альбатроса» без особой радости вспоминал о трех месяцах без толку потраченных в поисках китов. Он начал осторожно вводить шхуну в укромную бухту в северной части Аляски, когда увидел на мелководье вблизи берега подводную лодку.

В это мгновение он потерял сознание. Когда он пришел в себя, его рефлексы автоматически уже успели сработать. Указатель машинного телеграфа встал на «ПОЛНЫЙ НАЗАД», а в голове уже ясно представлялся простой план.

Он уже открыл было рот, чтобы закричать рулевому, но тут же снова закрыл его, сам подошел к штурвалу и умелыми движениями развернул корабль вдоль лесистого мыса. С лязгом якорь пошел вниз, послышался всплеск воды, эхом откликнувшись в безветренном утреннем воздухе.

Потом воцарилась тишина; поверхность Северного моря нарушал только тихий плеск беспокойных вод, мягко ударявших о корпус «Альбатроса», тогда как дальше, на мелководье, волны возрастали, и время от времени слышался гул, когда какая-нибудь огромная волна с яростью накатывалась белой пеной на торчащую скалу.

Уорделл, возвратившись на маленький мостик, стоял совершенно неподвижно, позволяя своему сознанию отрешиться от всяких мыслей… Он прислушивался.

Но ни один незнакомый звук не доносился до его слуха, и, как он ни напрягал свой слух, не раздавалось ни шума дизельных двигателей, ни едва заметного гудения мощных электрических моторов. Тогда он начал дышать более спокойно. Он увидел первого помощника, которого звали Приди, тот бесшумно проскользнул к нему.

Приди тихо произнес:

— Не думаю, что они заметили нас, сэр. Ни видно ни одной души. Кроме того, они, по всей видимости, не собираются погружаться.

— Почему ты так думаешь?

— А вы разве не заметили, сэр, что у них нет боевой рубки? Наверное, ее оторвало взрывом.

Уорделл промолчал, пораженный тем, что сам не обратил на это внимания. То смутное восхищение, которое начало охватывать его, когда он с таким спокойствием управлял кораблем, исчезло.

В голове мелькнула еще одна мысль, и он нахмурился из-за постыдного намерения утаить другие доказательства своей ненаблюдательности. Но все же он ворчливым тоном начал:

— Забавно, что сознание запечатлевает предметы, не существующие в действительности. — Он замолчал на несколько секунд, потом продолжал: — Я даже не заметил, повреждено у них палубное орудие или нет.

В этот раз промолчал помощник. Уорделл бросил быстрый взгляд на его вытянутое лицо и понял, что помощник тоже пытается скрыть ту же смесь потрясения и раздражения, что было у него самого, и он быстро произнес:

— Мистер Приди, созывайте людей.

С сознанием собственной значимости Уорделл спустился на палубу. С огромной осторожностью он начал осматривать противолодочное орудие, что стояло рядом с гарпунной пушкой. Он слышал, как сзади собирались люди, но не поворачивался до тех пор, пока они не стали беспокойно переминаться с ноги на ногу.

И тогда он обернулся и посмотрел на них, переводя взгляд с одного грубого обветренного лица на другое. Пятнадцать мужчин и юнга: почти весь экипаж, кроме механика-моториста и его помощника — и каждый из них выглядит оживленным, выдернутым из лап скуки, которая за последние три месяца наложила свой заметный отпечаток на всю команду.

В голове Уорделла промелькнули воспоминания о долгих годах, которые он провел с некоторыми из этих людей; он кивнул удовлетворенно самому себе и начал:

— Похоже, мы наткнулись на поврежденную японскую подлодку. Ваш долг понятен. Военные оснастили нас трехдюймовой пушкой и четырьмя пулеметами, и…

Он замолчал, хмуро глядя на одного из ветеранов.

— В чем дело, Кеннистон?

— Прошу прощения, капитан, но эта штука — вовсе не подлодка. Я служил в военном флоте в восемнадцатом году и с первого взгляда могу определить, взорвана там боевая рубка или нет. Знаете, у этого судна борта вроде бы покрыты темной чешуей… неужели вы не заметили этого? Да, сэр, мы наткнулись здесь на нечто, но это вовсе не подлодка.

Из-за каменистой гряды, где он залег со своей небольшой экспедицией, Уорделл внимательно изучал странный корабль. Чтобы добраться до этого наблюдательного пункта, понадобилось совершить долгий и удивительно трудный переход, который занял больше часа. И теперь, когда он здесь, что же он видит?

В бинокль он хорошо рассмотрел судно: сигарообразный, остроконечный корпус из сплошного металла лежал неподвижно на мелководье. В небольших волнах, накатывавших на берег залива, переливались лучи солнца. Не было видно никаких признаков жизни. Тем не менее…

Уорделл неожиданно замер, осознав свою ответственность за всех этих шестерых людей, находившихся сейчас рядом с ним, у двоих из которых были драгоценные пулеметы, и за остальных, оставшихся на шхуне.

Это какой-то чужеродный корабль, его длина просто огромна, вдруг понял он, и от этой мысли по телу побежали мурашки. Темный чешуйчатый металлический корпус. Сзади кто-то нарушил тишину этих безжизненных скал:

— Если бы только у нас был радиопередатчик! Во что бы превратил бомбардировщик эту цель! Я…

Уорделл лишь смутно осознавал, почему голос вдруг перестал доходить до сознания. Он упорно думал: «Два пулемета против этого. Или, вернее (даже помимо воли он вынужден был признать мысленно огромную силищу, против которой они сейчас выступили), четыре пулемета и одна трехдюймовая пушка. В конце концов, придется применить все вооружение, имеющееся на „Альбатросе“, хотя шхуна и находится очень далеко. Он…»

Мысли его оборвались. Он вздрогнул, заметив на плоской темной палубе движение: большая металлическая плита повернулась, потом резко откинулась, словно отброшенная пружинами, силу которых ничто не могло сдержать. Через люк выбралась какая-то фигура.

И это была фигура… какого-то зверя. Тварь выпрямилась на ороговелых сверкающих ногах, и в лучах утреннего солнца блеснула чешуя. Одна из четырех рук сжимала хрустальный предмет плоской прямоугольной формы; другая — небольшую вещицу с тупым концом, которая в ослепительных солнечных лучах сверкала малиновым отблеском. В остальных двух руках ничего не было.

Чудовище стояло под теплыми лучами земного солнца на фоне чистого сине-зеленого моря, высокомерно откинув назад голову на короткой шее, с такой гордостью и уверенностью, что Уорделл ощутил боль в затылке.