Однако успеть нужно. Быстро распределяем инструмент и объекты работ. У нас уже имеются «узкие специалисты»: одни особенно энергично колют ломами лед, другие, запрягаясь попарно в табогены, превосходно отвозят большие глыбы, третьи же специализировались на «паркетно-чистовой» работе и лопатами, деревянными колотушками тщательно заравнивают те места, где другие только что раскололи и откатили прочь большие льдины.

Машинисты, научные работники, матросы, кочегары, строители быстро освоили технику аэродромостроения, и каждая бригада, соревнуясь, ревниво следит за тем, у кого быстрее, чище и лучше хаос льдин превращается в ровные площадки.

Четыре дня напряженной работы — и превосходная площадка (№ 3) в 700х120 метров готова для приема любой машины. Но сохранить в целости сразу два аэродрома нам опять не удается. Пока готовили площадку № 3, образовалась метровая трещина на старом аэродроме и перерезала пополам всю площадку № 2. С утра 28 марта [217] бригада Колесниченко начинает ремонт и два дня забивает льдом трещины, засыпает их снегом, сбивает льдины, счищает заструги, наметенные за эти дни.

Три дня метет пурга. Сидим в палатках. У нас «выходные дни» поневоле. Самолеты где-то близко, и со дня на день ждем их прилета в Ванкарем.

— Мы не можем допустить, чтобы из-за отсутствия аэродромов самолеты не смогли снять со льда людей, — говорит Отто Юльевич. — Нужно срочно готовить запасные площадки.

И на другой день, 2 апреля, в пургу очередная бригада боцмана Загорского начинает расчищать новую площадку № 4, найденную Погосовым.

К вечеру пурга становится совсем неистовой, и на другой день работу приходится опять прекратить. Опять сидим в палатках, в десятый раз перечитываем уцелевшие книги, дремлем в уютном тепле. Но где-то в глубине сердца сосет червячок: а как там аэродром? не ломает ли его?

И вдруг одна за другой две радостные новости:

— Два «Р-5» прилетели в Уэллен!

— Водопьянов, Доронин и Галышев в Анадыре!

И в тот же день в лагере другая — увы! — новость: аэродромы опять сильно поломало, особенно площадку № 3.

В густую пургу, когда еле-еле видны были соседние палатки, Бобров, Колесниченко и еще двое ушли обследовать аэродромы, тщательно проверить сохранившиеся остатки площадок. А вечером в бараке короткая информация Отто Юльевича:

— Самолеты уже на расстоянии одного перелета до Ванкарема. Сумеем ли их принять? Надо во что бы то ни стало привести аэродромы в порядок!

6 апреля утихло. Ясное небо, солнце. По по льду метет поземка, ветер сдувает с торосов сухой снег и гонит его по низу, наметая новые сугробы. В первую очередь чиним наименее поврежденный аэродром № 2. С утра и до темноты работают посменно все три бригады, расчищая северный конец аэродрома, чтобы удлинить площадку. И к вечеру мы имеем 400 X 100 метров. Только на сто! Торошение еще более сузило ее и окончательно разрушило самую старую нашу площадку № 1, ту, где месяц назад столь удачно сел Ляпидевский. [218]

С утра работает моя бригада. Нужно закончить новую площадку № 4. Гоним во-всю, без отдыха расчищаем лед — самолеты близки!…

25° ниже нуля, рвет северный ветер, но ребята посбрасывали кожанки и ватники, в одних свитерах, мокрые с головы до ног, колют лед ломами, наваливают горой на санки, увозят прочь, и уже к середине дня аэродром вчерне готов. В тот момент, когда должна была притти нам на смену бригада Загорского над вышкой подняли сигнал: самолет вылетел в лагерь.

8 апреля ветер поворачивает к северу, и принимать самолеты на площадках № 2 или № 4, ориентированных на юго-запад, нельзя. Нужно срочно готовить другое направление, расширить вправо площадку № 3 — все, что осталось от этого, еще недавно великолепного аэродрома.

Там, где в течение четырех дней напряженным трудом 60 человек появился «воздушный порт», за 45 минут нанесло разрушительную гряду торосов в два-три метра высотой, и они отхватили целую треть площадки. Плиты льда улеглись по краю трещины, а немного дальше огромные глыбы взгромоздились одна на другую, и уже с трудом находишь среди них дорогу из лагеря на аэродром.

С утра работает бригада Загорского, с полудня — моя. Гоним во-всю.

Над вышкой опять флаг: самолет вылетел в лагерь. Принимать его будем здесь, на этом самом аэродроме, где еще так много льдин и бугров.

Быстро сбиваем ропаки один за другим, размельчаем льдины, увозим последние санки с осколками.

— Аэродром готов! Успели! — невольно вырывается у кого-то из ребят, и уже с нетерпением смотрят все на юг, откуда в лучах яркого солнца должен показаться самолет.

Вдруг к нам бежит Саша Погосов:

— Ребята, нужно еще сбить вот те ропаки на юге, иначе самолету негде сесть!

Оказывается, трещина, пересекавшая с утра аэродром, сейчас как нарочно разошлась до полутора метров, оторвав более сотни метров от длины площадки.

А самолет вот-вот покажется!

Опять ломами, лопатами, уже совсем взмыленные, забыв об усталости, разбиваем новую гряду ропаков, стараясь отвоевать еще хоть несколько десятков метров ровной площадки.

С тревогой поглядываем на юг, но в небе пустынно и безмолвно. [219]

Самолет не прилетел в тот день. Попав в туман, он не нашел лагеря и вернулся в Ванкарем.

На утро снова сильное сжатие льдов. Огромный вал раздавил в лагере барак, придвинулся к самым палаткам. На аэродроме окончательно уничтожена площадка № 2. Всюду по дороге выросли новые горы торосов, разошлись широкие трещины.

Аврал по спасению горючего, вельбота, стройматериалов… Два часа отдыха, и бригада Загорского отправляется опять на аэродром.

В 11 утра — второе сжатие. На этот раз вал двинулся прямо на лагерь, расколол во многих местах нашу льдину. Опять оттаскиваем подальше горючее, стройматериалы.

10 апреля рано утром начинаем приводить в порядок площадку № 3, почти не поврежденную вчерашним сжатием. Быстро кипит работа. Уже к 12 часам дня, когда показались сразу два самолета, все было готово.

— Ребята, забирай скорее инструменты с аэродрома, самолеты летят! [220]

Пока в лагере шло строительство, в трех милях к востоку был найден чудом уцелевший аэродром вполне достаточных размеров: 600 метров на 150. Надо было приставить к этой находке сторожей, подготовиться к приему самолетов. 16 февраля я и Валавин — бортмеханик Бабушкина — переселились на аэродром.

Уже с первых дней нам сопутствовали небольшие приключения. Во-первых, в поисках аэродрома Валавин и Гуревич, возвращаясь в лагерь, сбились со следов и, застигнутые темнотой, заблудились в сугробах. Поднятая в лагере тревога и сигнальные огни показали им направление, и вскоре они, мокрые и усталые, приплелись в лагерь.

На следующий день был организован пеший караван для переброски на аэродром нашей палатки и всего необходимого. Наш передовой отряд во главе с Валавиным снова запропастился и долго нырял со льдин в сугробы. Наконец был найден кратчайший и лучший путь из лагеря на аэродром. [221]

В его западном углу мы выбрали льдинку покрепче и на скорую руку поставили палатку, даже не укрепив ее в снегу, — некогда было. Приволокли нарту с кукулями (спальными мешками), малицами, примусом и продуктами, и я с Валавиным остались на ночь.

Памятная ночь! Палатку продувало со всех сторон, вдобавок она оказалась прожженной в двух местах, причем камелька еще нет — не доставили. Несмотря на кукули и малицы, мы эту ночь почти не спали. За палаткой — пурга. В палатке почти то же. Пол ледяной. Холод пронизывает сквозь меха. Через каждый час мы заваривали чай и, согретые кипятком, пытались заснуть, но, разбуженные холодом, вновь принимались за чай.

Мы пытались согреться и по способу Валавина: налили в банку бензин и подожгли. Стало теплее. Но минут через 15 сам «изобретатель» не выдержал и бросил банку в пургу. В палатке стояла такая копоть, что мы друг друга не видели. Когда, продув палатку, мы посмотрели друг на друга, то хохотали несколько минут до колик, до боли в животе — на фоне черной палатки и «негритянского» лица белели только зубы и белки глаз соседа.