— Хорошенькая неувязка! — хмыкнул Одинцов.
Чего ж тут гадать?.. На фронте обычно, как плохая погода, так откладывали боевые действия и наши, и немцы. Ждали, пока разъяснится, солнышко выглянет… Насмешка заставила комбата смутиться.
— Намек понят, — пробормотал он.
— Что, неважны первые заезды? — спросил полковник, испытующе глядя на Загорова, на замерших лейтенантов.
— Наводчики второго взвода не выполнили упражнение.
— Плохо, комбат. Видимость вполне подходящая… А чьи танки сейчас на дорожках?
— Лейтенанта Русинова.
— Били почти залпами, должны быть попадания.
Одинцов достал папиросу, закурил и присел на табуретку в молчании: ждал результатов стрельбы. Наконец их объявили.
— Первый экипаж: поражены все мишени, первая — тремя снарядами. Второй экипаж: поражены все мишени, первая двумя снарядами. Третий экипаж: поражены все мишени, первая — тремя снарядами.
Одинцов обрадованно вскинул густые брови, молодцевато поднялся.
— И никакой неувязки! Просто надо уметь стрелять… Заехал я, комбат, сообщить тебе желанную новость: пришел приказ на Королькова. Убывает из части через три дня. Так что пусть Приходько принимает у него дела… А кандидатура на должность командира второй роты у тебя та же, не передумал?
— Передумал, товарищ полковник. Роту примет лейтенант Русинов.
Евгения будто жаром обдало. Его только что обошли, пренебрегли им, как недостойным. Одинцов глянул на него почти с презрением. И упрек, и несбывшееся ожидание читались в его многоопытном взгляде.
— Не возражаю, — согласился он. — Русинов парень хваткий. Пусть впрягается.
Танки возвращались из глубины полигона: яснее выступали из тумана их широкие приземистые корпуса, победнее орали моторы. Вот пятьдесятпятки развернулись и замерли на исходном.
— Ну ладно, продолжайте стрельбу. Я буду на инженерном озере, у Станиславского? У него нынче подводное вождение, — сказал Одинцов.
Едва он уехал, вбежал Анатолий. Вытер платком вспотевшее, улыбчивое лицо, доложил, что экипажи построены.
— Хорошо, Русинов, — одобрительно сказал комбат. — Замечаний нет. Давайте теперь наводчиков.
Анатолий стремительно вышел. Прыти ему не занимать, — он за все берется с какой-то неудержимой, взрывчатой силой. А тут еще такая удача! Евгений тоже покинул огневой класс. Пока готовилась к стрельбе очередная смена, он раздраженно и нетерпеливо прохаживался по влажной, грязно затоптанной асфальтовой дорожке. Внутри у него все кипело. Нет, он не уйдет отсюда, пока не изъязвит насмешками выскочку… Так вот чего лез из кожи Русинов! Почуял, что освобождается должность ротного и решил обойти конкурента…
О себе, павшем, думалось жалостно, со слезой. Дышать было трудно, точно кто-то сдавил грудь. Подошедшего Русинова встретил кривой, вымученной улыбкой:
— Торжествуешь?.. Оркестр, туш герою! Ораторы, где ваши поздравления? Слава победителю, слава!
— Ты чего, Женя? — Анатолий глянул на него серьезно.
— А то, что друзья так не поступают.
— Это как же?
— А так, как мистер Русинов… Чего ты полез в ура-патриоты? Захотелось доказать, что твой взвод может успешно вести огонь при любой погоде? Об этом и так все знают.
Разумеется, об этом никто не знал, — лишь сегодня начали убеждаться. Несправедливое обвинение больно задело Анатолия.
— Разве я для показа выполнял упражнение?
— Для чего же еще?.. Других причин не вижу, Не выпендривался бы ты, стрельбы похерили, только и всего. Ротный уже настроен был да и комбат колебался… Эх, ты, друг!
О том, что говорил командир полка, Евгений почему-то умолчал. Благодушие сошло со смуглого лица Русинова, он уязвленно закусил губу.
— Ну, знаешь ли!.. Что я должен был ответить, что боюсь стрелять в такую погоду? Не для того мне офицерское звание присвоили, чтобы прятаться в кусты от трудностей да опасностей.
— Прав! Всегда прав Русинов. Браво! Только мне хочется спросить тебя: как можешь теперь считать себя честным перед товарищем?
— Сначала надо быть честным перед самим собой, — парировал Анатолий, раздражаясь и начиная жестикулировать. — Служба — мое дело, Женька. Ты это знаешь… Дело, без которого я себя не считаю человеком. Понял?
— Ого, хватил! — с сарказмом воскликнул Евгений. — Ты начинаешь изъясняться так же высокопарно, как Загоров.
— Подражать достойным образцам не считаю зазорным.
— Еще раз браво! Найден новый образец. Евгений Дремин — уже пройденный этап. Ведь он скоро переходит к тебе в подчиненные.
— Ты о чем! — набычился Анатолий.
— О том самом, ради чего ты прошелся сегодня по мне грязными сапогами. Ну и нюх у тебя, овчаркам на зависть…
Слова потонули в орудийном грохоте. Наводчики Русинова били так же дружно, как перед этим сам взводный и командиры экипажей. Евгений намеревался уйти, да вдруг раздумал: захотелось узнать результаты заезда. Быть может, завалится кто-нибудь из стреляющих! Это облегчило бы душу, хоть немного…
Молча стояли под сеющимся дождем, смотрели в сторону гудевших в тумане танков, словно ждали ответ на свой взвинченный разговор. Объявили результаты: все три наводчика стреляли отлично.
Лицо Анатолия расцвело в улыбке.
— Не лезь в бутылку, Женя! Я же тебе говорил, что в службе, как в атаке… Сегодня пятерка моя, завтра — твоя.
— Сегодня ты-ы, а завтра яа-а, — фальшивя, пропел Евгений.
Ему показалось, что товарищ улыбается издевательски, нагловато. Опять сдавило грудь, глаза застлало горячими, тяжелыми слезами.
— Поздравляю…
Круто повернулся и пошел прочь. Не хватало еще, чтобы увидели идиотские слезы у него на глазах. Русинов долго еще стоял на том же месте и грустно смотрел ему вслед.
Лене с утра не давал покоя мотив песенки. Из глубины сознания наплывали задумчивая мелодия и слова «Где-то есть город, тихий, как сон…» С тех пор, как побывала в гостях у лейтенантов, в душе поселилось томление и беспокойство, которые никак не объяснить. Раньше было просто любопытство, желание общества забавных и милых парней. Теперь она тосковала, мучилась ожиданием.
Недавно Лена дозвонилась до танкистов, упросила дежурного передать Анатолию, что его срочно просит актер Русинов дать знать о себе. Дежурный пообещал выполнить просьбу не раньше, как дня через два, — лейтенанта снова не было в части!
Два дня прошло, и сегодня девушка с утра сидела в гостиной на диване с книгой, то и дело поглядывая на телефон. Книгу держала скорее для отвода глаз. Надо же показать отцу, что занята чтением!
Борис Петрович встал поздно. Из театра вернулся далеко за полночь, пока выпил чаю да улегся, проглотив снотворное, прошло около часа. Вот и проспал до одиннадцати утра. Теперь брился в своей комнате: доносилось жужжание электробритвы.
Лена не знала, зачем просила, чтобы позвонил Анатолий. И вообще не хотела задумываться над этим, даже отмахнулась от докучливой мысли. Не все ли равно!.. Вообще-то следовало бы вызвать Евгения. Пыталась убедить себя, что Анатолий слишком груб, невоспитан — и не смогла. И чем больше думала о нем, тем сильнее завладевал он ее воображением.
Он вовсе не такой, каким кажется. А главное — с ним чувствуешь себя легко, непринужденно. Неужели ее влечет к разбитному парню глупое девичье любопытство? То самое, с каким поехала в гости к лейтенантам, с каким выслушивала объяснение Евгения… Вряд ли. Русинов не тот человек, с которым можно играть в кошки-мышки.
Если говорить честно, Лена тогда очень хотела, чтобы и он объяснился ей в любви (нравится же она ему!). Однако Анатолий сказал только обидные слова. Он словно из другого мира: решителен, прям, предприимчив. И догадлив, как бес, — от него ничего не скроешь не утаишь.
«Интересно, как он пронюхал, что Женя признался мне в любви? — гадала она. — Наверное, просто смекнул. Он же так растерялся, так задумался, когда вошел И увидел меня со своим дружком наедине…»
Странны и противоречивы девичьи поступки. Искать в них логическую взаимосвязь — напрасный труд. И самый здравомыслящий человек подчас беспомощно разведет руками, если попытается на основании одного поступка юной проказницы предугадать следующий.
