В III—IV Государственной Думе Марков 2-й был одним из лидеров фракции правых и признанным ее оратором, выступавшим по большинству главнейших вопросов, обсуждавшихся в думских заседаниях. Выступая за внутреннюю консолидацию правых сил, Марков 2-й резко говорил против ориентации на Англию во внешней политике империи. Он предупреждал, со свойственной многим правым предусмотрительностью, об опасности войны с Германией. «Лучше, — говорил в Думе перед Мировой войной, — вместо большой дружбы с Англией иметь маленький союз с Германией… с Германией мы не воевали… со времени Елизаветы Петровны. У нас нет причин для войны; нужна война между Францией и Германией; нужна война между Англией и Германией, да, но между Россией и Германией не нужна ни для России, ни для Германии, это очевидно» (Стлб. 430—432. Государственная Дума. Созыв 4-й. Сессия II. Стенографические отчеты. Ч. IV).
Являясь с 1915 года членом Особого совещания по обороне государства (от Государственной Думы), Марков 2-й всеми силами пытался образумить обезумевших от жажды власти прогрессивных думцев, разлагавших своими речами фронт и тыл империи. «Господа, — взывал он, — вы не склонны еще понять всего ужаса положения, вы не склонны понять, что творится сейчас, какие опасности грозят России, и вы занимаете время государственного учреждения взаимными распрями, натравливанием одних на других, вы хотите вырвать последнее оружие, которое нас оберегает от неистовых полчищ врагов — германцев, это уверенность там, что сзади не предают. Если вы посеете уверенность, что сзади предают, сверху предают, этот день будет гибелью русского народа, ибо его расхватают на клочки и первые — вы, маленькие люди, погибнете» (Стлб. 200—202. Государственная Дума. Созыв 4-й, Сессия V. СПб., 1917).
«Нет, — говорил он в одной из своих последних думских речей, — если войска потеряют веру в государственную власть, они в атаку не пойдут, а в атаку пойдут немцы, и эту атаку вы подготовляете тем, что вносите в умы народа полное недоверие, полное даже презрение к своему высшему органу управления, государственной власти. Раз этой веры не будет, не будет и войны. Вы пораженцы, ибо вы повели народ и армию к потере веры. Верить перестанут, что сзади управляет благожелательная власть, а не враг, а если враг, то ради врага воевать никто не будет»…
Да, Марков 2-й не был тихим, кабинетным парламентарием, выше всего на свете чтящим законы о своей неприкосновенности. Он был агрессивным политическим практиком, считавшим, что сила, реальная политическая сила выше права и сама формирует последнее.
Большинство современников, даже из числа единомышленников, не принимали его активную и энергичную неустанную нацеленность на борьбу. Смысл его деятельности, направленность всей его жизни не был оценен и понят. О нем высказывали самые разнообразные и, после всего политического опыта уже окончившегося XX столетия, странно звучащие мнения. Так, одно из наиболее развернутых находим в воспоминаниях курского губернатора Н.П. Муратова, испортившего с Н.Е. Марковым отношения и ставшего его личным врагом.
Н.П. Муратов характеризует Маркова 2-го таким образом: «Это был несомненно умный, даже очень умный человек, с большим характером, твердой волей, убежденный, искренний, упорный в достижении цели, но не добрый, не мягкий, а, напротив, злобный и мстительный. Политически развитый, с достаточной эрудицией, доктринер, как всякий парламентский деятель, но не сухой, а с большой способностью к концепции, хороший оратор, с иронией в речах, всегда умных, тонких, порой очень остроумных и всегда интересных, Марков был политическим бойцом первого сорта, и Дума была его сферой… Если бы в наших четырех Думах было побольше деятелей, подобных ему, правое дело не было бы в таком загоне»{304}.
«Строгий догматик, — продолжал Н.П. Муратов, — он никаких уклонений от догмы не признавал: или союзник, или пошел вон и не просто вон, а с заушением, с улюлюканием. Формула, что все не сочувствующие Союзу русского народа или не разделявшие его исповедания веры — левые или кадеты, было чем-то незыблемым, проводимым в жизнь с неуклонным упорством, достойным лучшего назначения… Этот ригоризм нисколько не смягчался личным отношением Маркова к людям… Марков никогда посторонних политике разговоров не вел… Это было скучно. Он никогда не шутил, не смеялся, даже не улыбался, и если и кривила его красивый маленький рот усмешка, то не веселости, а иронии… Его заметная фигура, его недобрый взгляд, его ригоризм политического сектанта стесняли, становилось не по себе — и скучно, и нудно.
Смотря на Маркова, зорко наблюдая за ним, прислушиваясь к нему, я всегда думал: да, да, все это очень хорошо: и твердость, и непоколебимость, и упорство, и неослабное внимание, и бессменное стояние на посту, но нельзя же без передышки — до бесчувствия»{305}.
В нем видели фанатика борьбы «без передышки — до бесчувствия». А как можно было бороться с надвигавшейся революцией по-другому, без подобного напряжения всех имеющихся сил? Уговорами либеральных «пристанодержателей бунта» или исправлением и уступками социалистическим «эпилептикам от революции» снасти положение было невозможно. Так что же эта характеристика Муратова, как не близкий к идеальному образ последовательного и целеустремленного политика, находящегося за шаг до катастрофы и отдающего всего себя попыткам предотвратить ее!? Беда, что большинство тогдашних консерваторов Российской империи хотели «бороться» против разлагающего либерализма и погрома революции с размеренными передышками, с сытными банкетами и прочими радостями жизни.
Именно эта духовная расслабленность, подавляющая в массе лояльных граждан Российской империи волю к реакции и сопротивлению, и привела к победе революционных сил над русской государственностью…
После Февральской революции отделы Союза русского народа были разгромлены революционерами, многие лидеры и рядовые члены были убиты или арестованы. Н.Е. Марков был также схвачен и доставлен в Петроград для дачи свидетельских показаний Чрезвычайной следственной комиссии Временного правительства, искавшей, да так и не нашедшей, тех громких преступлений и измен «царского режима», о которых кричали «освободители» на каждом перекрестке и в каждом своем собрании до революции. Сам Марков 2-й так писал об этом: «Я был, как никак, свидетель, а не обвиняемый, и в качестве “неприкосновенного” члена Думы находился на “свободе”, правда, под присмотром трех любезнейших, но вооруженных офицеров революции и запертый в просторной и комфортабельной комнате дворца великого князя Владимира Александровича — с прекрасным видом на Петропавловскую крепость»{306}.
В одной из своих речей, рассматривая возможность борьбы в условиях установления республики, Н.Е. Марков говорил: «Я в республику запросов вносить не буду, — это безнадежное дело было бы, — я буду с ней бороться настоящими средствами» (Правые партии. Т. 2. М., 1998. С. 350). И слова эти не остались сотрясанием воздуха. Уже летом 1917 года, после освобождения, Н.Е. Марков организует в Петрограде подпольную организацию «Великая единая Россия» с первоначальной целью — спасения царя. Она действовала под видом трудовых артелей, для конспирации своей работы. В нее входили такие известные монархисты, как Г.Г. Замысловский (1872-1920), Н.Д. Тальберг (1886-1969), правые депутаты Государственной Думы и гвардейские офицеры. Н.Е. Марков руководил тогда одновременно и конспиративной организацией «Объединенная офицерская организация» с непосредственным возглавлением генералом Е.К Арсеньевым. Входил он и в «Комитет петроградской антибольшевистской организации» (великий князь Павел Александрович, бывший премьер-министр А.Ф. Трепов и т.д.)[50].
В это время он, по своему признанию, «переезжал из Петербурга в Москву и обратно, ночевал по пустым квартирам, каждый день рисковал быть узнанным на улице и арестованным»… вел «полуголодную жизнь, когда проходили целые недели без того, чтобы удалось хотя раз пообедать»{307}.
