В восточном вопросе он предлагал ограничиться занятием проливов Босфор и Дарданеллы, «которые суть не более, не менее как ключи к нашим воротам» (повторял он мысль знаменитого русского дипломата графа Н.П. Игнатьева). «Мы… — писал Башмаков, — не стремимся владеть миром, но стремимся только открыть пути русской расе, ищущей моря и солнца»{241}.
Основу славянского единения он видел на культурно-племенной почве, без государственного единства. Естественные границы России, по его мнению, были бы нарушены, включи она славянские народы Балкан в свои государственные пределы. «Славянская идея» для него это «такая линия, по которой средства русского государства, отстаивая русские интересы в европейской политике, были бы направлены к тому, чтобы всячески содействовать, вне России, росту славянских племен, в которых инстинктивно живет чувство солидарности с русским племенем»{242}.
Ратуя за национальное просвещение в духе национализма, он видел в нем систему, основным ориентирующим положением которой «является прежде всего сознание, коренящееся в чувстве, в сердце целой русской расы как исторической особи, за тысячи лет взрастившей в себе чувство своего единства, своей духовной мощи, своего права повелевать на своей земле и необходимости своих же детей воспитывать для усиления и поддержания этих заветов, которые чувством народа считаются священными.
Эта идея русской родины в ее высшем выражении подымает наш дух до чувства солидарности не с одними сейчас живущими русскими, но с непрерывной совокупностью всех русских, прежде существовавших и будущих граждан нашей земли»{243}.
Считая своим общественным служением публициста и политического деятеля изобличение ложных идеалов и определение верного направления для национальной энергии, А.А. Башмаков не потерял бодрости духа и во время революции 1905 года. Когда в Москве, отрезанной революцией от всей страны в октябре 1905 года, М.О. Меньшиков, рассуждая о необходимости отдачи всевозможных свобод, взывал поискать нечто лучшее, нежели «Перехватать, перестрелять! перевешать!», А.А. Башмаков в своей газете «Народный голос» решительно заявил: «Мудрое и сильное правительство должно выработать себе твердую программу такого рода: народу дать и реформы, и попечение, и законы, обеспечивающие его развитие и благосостояние, а для бунта существует картечь, и тут вилять нечего»{244}.
Для реформ необходимо было сначала сохранить империю, подавить влияние революционных сил, а уж затем приступать к обновлению государственного строя. «Я неизлечимо заразился “черносотенством”», — писал он, консолидируя контрреволюционные силы и организуя в начале 1906 года Русскую партию народного центра. Партия была предшественницей Всероссийского Национального союза и стояла в русском политическом спектре левее Союза Русского народа и Русского собрания, но правее октябристов. Это были правые центристы, или, как их еще называли, умеренно правые. Сам А.А. Башмаков считал своими непременными союзниками все партии, находящиеся на правом от его партии фланге политического спектра и считающие, что «национальная политика должна во всякое время быть мерилом государственной деятельности внутри и вне империи. Все остальное есть дым. Сознание, что эта простая и краткая формула более всякой другой способна ныне группировать мыслящую Россию, придает нам бодрость и уверенность, столь необходимую для того, чтобы отваживаться, без самонадеянности, но и без шатания в разные стороны, на то, чтобы формулировать те современные политические идеалы, которые каждый в себе чувствует, жаждая их отчетливого выражения»{245}.
Политическая и публицистическая деятельность А.А. Башмакова не прошла незамеченной в правительственных кругах, и с приходом в правительство П.А. Столыпина Башмакову было предложено место главного редактора газеты «Правительственный вестник». Возможно, что Столыпин был знаком с Башмаковым еще в Прибалтийском крае, где у него было имение. Их обоюдное желание поддержать и укрепить господство русской народности в империи и одновременное неприятие революции послужили почвой для сближения. Будучи известным публицистом, к тому же имеющим особое положение — сначала чиновника Министерства иностранных дел, а затем Министерства внутренних дел (в чипе действительного статского советника и члена Совета министра внутренних дел), А.А. Башмаков выражал нечто большее, нежели свое мнение, поэтому к нему многие и прислушивались…
Подавив революцию с помощью сильного антиреволюционного народного движения, называющегося и по сей день «черносотенством» или «союзничеством», правительство продолжало начатые и неоконченные реформы государственной системы, формирование представительных учреждений.
Во времена А.А. Башмакова некоторые слова и понятия — подобные «традиции» — были презираемыми обществом. Но мы, растеряв все внутринациональные и государственные скрепы, способны оценить важность для нации традиционных устоев. В начале же XX века писали так: «Когда общественному деятелю наших дней приходится подступать к теме, над которой значится слово “традиция”, он подходит к вопросу с некоторым опасением, как бы сразу не растерять симпатий своих слушателей. Ведь у нас это слово почти запретное. Ему грозит охлаждение живых людей, его слушающих, и упрек ему: в такое время, когда все жаждут освобождения от всех традиций, добрых и злых, — кто дерзнет всплывать против течения?»{246}
Они же, эти дерзкие правые, не только изредка «всплывали», но плыли против течения, пока все вокруг не превратилось, не по их вине, в жуткий всепоглощающий «революционный водопад».
Говоря о личности А. А. Башмакова, нельзя не сказать несколько слов о нем как об этнографе. Интерес к этой науке сложился у него из многих компонентов, среди которых были и панславизм, требующий изучения славянского суперэтноса; и любовь к путешествиям (он посетил несколько раз Балканы, был на Алтае, во многих европейских странах, в африканском Судане), после которых часто выходили книги и серии статей, описывающих историю и современность разных народов; и политические интересы, которые зачастую формировали интересы этнографические[46].
Значительная и разнообразная жизнь уместилась в промежутке между 1858 и 1943 годами. Пастер и бактериологическая станция; участие в русификаторской политике и законодательном творчестве по гражданскому уложению; панславизм и юрисконсульство в МИДе империи; публицистика на французском и русском языках; опасные путешествия на Алтай и Балканы, к границам славянского мира; занятия этнографией в период «имперский», начиная с царствования Александра II и кончая (в эмиграции) правлением коллаборационистов маршала Петена; членство во многих русских, французских и болгарских научных обществах; жизнь деятельного черносотенца внутри России и славянского деятеля вне ее, монархиста в России и в эмиграции, редактора правительственных газет и участника правых съездов — вот только часть деятельности А.А. Башмакова.
После революции 1917 года и эмиграции во Францию жизнь А.А. Башмакова не становится менее насыщенной. Он все так же занят общественно-политической деятельностью в среде русской эмиграции, в частности участвует в двух крупнейших съездах эмиграции — Рейхенгалльском (1921) и Парижском (1926), не переставая отстаивать идеи монархического национализма и неизменного своего пристрастия — панславизма. Как старейший представитель этнографической науки в эмиграции, он продолжал заниматься ею (прославился книгой на французском языке «50 веков этнического развития Причерноморья», изданной в Париже в 1937 году), преподавал — вплоть до самой своей смерти в 1943 году — во французской Школе антропологии на кафедре палеонтологии черноморских стран и во французском Институте палеонтологии человека…
