Как только смерклось, снова пошли в поиск — на этот раз с разведкой отряда Константинова. Нас усилили не только своими пулеметчиками, но и бригадной разведкой. Поэтому в штурмовую группу попали братья Леонтий и Прокоп Кирилловы, другие знакомые мне ребята. Вышли из лесу и направились на деревни Рябчонки, Углы. Благополучно миновали гарнизоны в Быстрице, Сапегах, Муравьях, Плиговке, в Великом Селе. Слева от нас — Кульгаи. Везде идем по болоту, а на лесистых погорках, в деревнях стоят гарнизоны. Гитлеровцы то и дело пускают ракеты, бьют из пулеметов, хотя мы пока не обнаружены.
У железной дороги редкий осинничек обрывается, и ровное болото тянется до самой насыпи — метров триста. Ни кусточка, ни кочки, только в отсветах ракет холодно поблескивает вода. Но надо разведать огневые точки, и мы шагнули в болото. Вязкая, местами по пояс, колючая жижица коробила тело, а нельзя не идти. Пригнувшись, почти ползком пробираемся по редким шуршащим зарослям перезимовавшей осоки. Так добрались почти до самой насыпи.
Видимо, шорохи и случайные всплески насторожили охрану. Взлетели ракеты, послышались пулеметные и автоматные очереди.
Густо же укреплена дорога! Маленькие огоньки вспыхивали в полусотне метров друг от друга. С фланга они казались еще гуще, потому что как раз здесь, слева по ходу, дорога делала крутой дугообразный поворот. Если учесть, что и противоположная сторона дороги укреплена (а это, безусловно, так), то место вовсе неудобное для прорыва. Но лучшего не найдешь, да и некогда искать.
Когда утихомирилась охрана, отошли в лесок, расположенный в километре от «железки». Здесь осталась основная группа, чтобы обеспечить охрану близких подступов к дороге. В штаб отправили Ивана Киреева с двумя партизанами, в деревни — пикеты с проводниками. От деревни к деревне они должны привести сюда бригаду, раненых и гражданское население.
В полночь мы встречали своих. Наши разведчики и проводники благополучно провели отряды и население между вражескими гарнизонами и заслонами.
Иван Попов доложил комбригу о положении у «железки». Николай Александрович скрупулезно уточнил детали, а затем тут же развернул бригаду по фронту — и мы двинулись на штурм.
Шли молча, торопясь, но тихо. Впереди — бойцы с ручными пулеметами и автоматами, за ними — все четыре отряда бригады. Еще сотня шагов, а то и меньше, и нас приютит осинник, откуда и начнется настоящий штурм укреплений линии.
Вдруг автоматный огонь резанул нам навстречу. Это было так неожиданно, что в первые минуты в наших рядах произошло замешательство. Партизаны падали — то ли убитые, то ли раненые, то ли ошеломленные неожиданностью. Старики, женщины, дети, следовавшие за нами по пятам, бросились назад. В этот же момент оставшиеся позади гарнизоны открыли огонь из минометов. К счастью, он был неприцельным.
При свете ракет я увидел комбрига. Он высоко поднял автомат и крикнул:
— Кому жизнь дорога — вперед!
Партизаны бросились к осиннику, смяли засаду, выскочили к болоту и, проваливаясь по пояс в грязь, пошли на насыпь. Откос захлебом автоматных и пулеметных очередей встретил партизанскую лавину. Но ничто уже не могло остановить нас, даже мины.
Они густо месили болото впереди нас. Одна разорвалась рядом, и меня обдало липкой грязью. Протер глаза и вижу: как-то странно оседает в осоку Прокоп Кириллов. Бросился к нему: сражен наповал, а рядом лежит Леонтий, его 16-летний брат, тоже разведчик бригады.
Слева от меня Владимир Силивестров перевязывает кого-то из наших ребят. При свете ракеты вижу только белый бинт, который он быстро наматывает на чью-то голову. В следующее мгновение Володя отшатывается от раненого, валится на бок. К нему бросается его жена Лена, но не добежала: упала, сраженная пулеметной очередью. В этот момент черный столб встал между мной и Алексеем Денисовым, обдало холодным и липким. Смахнул грязь с лица и — странно: ничего не слышу. Звенящая тишина в ушах. Вижу, как Денисов оседает в болото. Подхватываю его и кричу, но сам не слышу своего голоса, а в голове — звон. Значит, контужен. Теперь уже Катя Лях и Фруза Станиславчик подхватывают Алексея, поддерживая, тащат к насыпи.
Бросился и я на крутой откос. Замечаю окоп, прикрытый сверху плащ-палаткой. Левой рукой сдергиваю ее; при вспышке взвившейся ракеты вижу троих, прижавшихся на дне. Автомат будто сам собой задрожал в правой руке и… возвратил слух. Треск выстрелов, уханье гранат, выкрики, стоны — все это на какое-то мгновение хотя и глушит меня, но зато приводит в нормальное состояние.
На самой насыпи уже мелькнул в длинной шубе Макар Фидусов. Еще миг — и он схватился врукопашную с тремя гитлеровцами. К нему торопится Евгений Матюшенко, но тут же, будто споткнувшись, упал на рельсы. Тороплюсь и я на выручку своему командиру, но меня опередил разведчик Михаил Михайлов. Прикладом автомата он ловко бьет по голове фашиста, с другим расправляется сам Фидусов, третий тоже катится в кювет.
Теперь на откос выскочили почти все уцелевшие из штурмующей группы. С противоположной стороны на насыпь хлынули гитлеровцы. Вспыхнула рукопашная схватка. Лишь изредка гремят выстрелы, короткие автоматные очереди. Возле меня падает Женя Краснова. Наверное, та же очередь тяжело ранила в предплечье нашего разведчика Ивана Булу.
К нему бросилась партизанка Рая Щербаковская. Рука у раненого болтается на сухожилиях. Рая второпях, видимо, не замечая этого, пытается изо всех сил стянуть его за насыпь, в безопасное место. Раненый от боли потерял сознание и свалился на землю. Я на ходу помог ей стащить Ивана с полотна и крикнул, чтобы выносила подальше. А сам опять залег между рельсов и открыл огонь по наседавшим со стороны Зябок фашистам.
На полотне лежали убитые и раненые. Не только знакомых из своего отряда, а всех раненых вытаскивали кто как мог. Рая, видимо, тоже не знала нашего Ивана Булу. А я-то воевал вместе: он, шестнадцатилетний паренек, упросил-таки взять его в разведку, и вот теперь…
Смотрю: Рая опять на полотне, снова кого-то тащит из-под огня. Смелая какая! Только потом она узнает, что в этом штурме погиб ее родной брат Абрам Борисович Щербаковский вместе с женой Фрузой Корнеевой.
Щербаковский одним из первых, еще в июле сорок первого, ушел в партизаны. Сначала их, активистов, было немного, а затем, когда из-за линии фронта возвратилась группа секретаря Сиротинского райкома партии В. М. Фролова и председателя райисполкома А. В. Сипко, они соединились и всю зиму 1941/42 года готовили в нашем районе силы для партизанской борьбы. Абрам Борисович был смелым и находчивым, участвовал во многих боевых операциях. Его высоко ценили и Василий Михайлович Фролов, и Антон Васильевич Сипко.
Я орудовал на насыпи. То прикладом автомата, то короткими очередями помогал товарищам, над которыми нависала смерть. Вижу: на рельсы взобрался Иван Парфенович Щукин. К нему тут же бросились два гитлеровца, правда, жидковатые для нашего высокого и плотного начальника штаба отряда. Схватив автомат за ствол, Иван Парфенович в мгновение уложил одного из них. Второго короткой очередью прикончил писарь Иван Фомин. Я бросился к Щукину:
— Уходите, Иван Парфенович! Вы такой… ну, неповоротливый.
— Неповоротливый, говоришь? — и тут же, полуобернувшись, резанул по гитлеровцу, бросившемуся с широким штыком навстречу какому-то партизану. — Вот так-то, Михась!
На насыпи все больше и больше накапливалось партизан. Заметил, как откуда-то из-за противоположного откоса секанула очередь. Только что бежавший рядом с Иваном Михайловым партизан вроде споткнулся и стал крениться к рельсам. На какой-то миг его поддержал Михайлов и тут же сам упал на откос. Убит?! Нет, отполз подальше и, не поднимаясь, легонько взмахнул правой рукой. Через несколько секунд из-за насыпи взметнулось пламя взрыва. Оказалось, гитлеровцы засели в водоотводной трубе и оттуда время от времени били короткими очередями по выскакивающим на полотно партизанам. Это заметил Михайлов, когда поддерживал смертельно раненного бойца, и швырнул, точнее, вкатил гранату в водоотводную трубу.
