Как бы там ни было, а ценные сведения для командования отряда и бригады мы от «языка» получили. Принесли и трофеи, и личные документы. Все данные, выведанные при допросе «языка», мы с Поповым обобщили, изложили письменно со своими выводами и предположениями.

В сведениях о боевой деятельности бригады за ноябрь 1943 года это отражено кратко и сухо:

«1-й отряд. Разведка гарнизона в Бешенковичах (захват „языка“). Разведка 4 человека под руководством т. Федотова поймала предателя из гарнизона Бешенковичи… Трофеи — одна винтовка, две гранаты, 60 патронов».

В начале зимы 1943/44 года не было дня, чтобы партизаны не нападали на транспорт, питавший всем необходимый улльский аэродром.

Как-то раз к нам, разведчикам, заглянул комбриг Николай Александрович Сакмаркин. Возвратившись из дальнего поиска — вели разведку в сторону Полоцка, — мы, немного передохнув, занимались разными житейскими мелочами. Одни пришивали пуговицы, другие штопали прохудившееся, третьи вместе с хозяйкой хаты возились у печи. Иван Попов, сунув валенок с полупришитой подошвой под стол, быстро вскочил со скамьи, взмахом левой руки отбросил пшеничного цвета прядь волос со лба — хотел доложить о результатах поиска. Николай Александрович мельком глянул на ноги командира взвода разведки, аккуратно обернутые портянками, сказал с улыбкой:

— Вольно, казак! Докладывай сидя, — и сам присел.

Почему-то Сакмаркин, всегда дотошно интересовавшийся любым поиском, даже не принесшим существенных результатов, сегодня не вникал в подробности, не переспрашивал и не уточнял. Молча кивал, соглашаясь, порой невпопад, с тем или иным предположением нашего командира. Иногда он почему-то пристально посматривал на галифе Ивана Митрофановича. Буквально накануне поиска тот нашил новые леи. Теперь они были заметно обшарпаны — пришлось немало поелозить по-пластунски.

Комбриг вдруг перебил Попова:

— Все ясно… Теперь давай-ка выйдем, подышим кислородом. Федотов, — обернулся он ко мне, — ты хочешь глотнуть свежего воздуха?

Всем стало понятно, что комбриг хочет поговорить с командиром и политруком разведки наедине. Но когда ребята по одному стали исчезать из крестьянской хаты, он повысил голос:

— Неужели не ясно: я сказал подышать свежим воздухом вместе со мной только двоим.

День был морозный, дул северный ветер. Комбриг печатал шаг сосредоточенно и молча.

Минули концевую хату. Впереди, на берегу озера, маячили двое часовых.

— Нет, ни от кого не спрячешься, — Николай Александрович весело улыбнулся. — Да и, видно, не стоит прятаться. Разведчики моментально определят, о чем был у нас разговор. — Он вдруг приостановился, сказал отрывисто: — Гарнизон в Больших Бортниках следует немедленно порешить. Поэтому, Иван Митрофанович, все внимание — на Большие Бортники. Все должны узнать до мелочей. Докладывать лично мне. Понятно?

Он, кадровый командир, по привычке выпрямился перед нами. Мы тоже вытянулись по стойке «смирно».

— Да ладно вам, — досадливо махнул комбриг рукой. — У меня это неискоренимо. А вам-то зачем привыкать?..

Вот так был определен для нас постоянный объект разведки — гарнизон Большие Бортники, вклинившийся в нашу партизанскую зону. Предстояло изучить там расположение огневых точек, наличие живой силы и вооружения. Между прочим, это вражеское гнездо находилось примерно в трех-четырех километрах от места расположения нашей разведки. Насолило оно нам, как говорится, до чертиков, и мы с большой охотой и старанием принялись выполнять приказ командования бригады. Предполагалось, что, разгромив здесь противника, мы при благоприятных обстоятельствах с ходу могли бы смять гарнизон в Фролковичах и атаковать аэродром. Такая перспектива нас радовала, и наша разведка тут же включилась в работу. Тактика обычная: постоянное наблюдение — и день, и ночь не спускать глаз с гарнизона. Однако проникнуть туда не удавалось: слишком строг контрольно-пропускной режим. Поэтому чаще всего проводили разведку боем, выясняли наличие огневых точек. Правда, таким способом добычи информации не увлекались, он сопряжен с жертвами, а кому хочется терять друзей-товарищей?..

Как и раньше, ходили в поиск посменно: то Иван Попов, то я с группой бойцов. Отправлялись на задание хорошо экипированными. Надевали все теплое, шерстяное: на ногах — чулки-самовязки, валенки, поверх тулупов или полушубков — маскхалаты, чтобы быть незаметными на белом снегу. Вооружались до зубов. Брали автоматы, диски, гранаты, вещмешки набивали патронами. Меньше всего сухарей или хлеба. Подползали к гарнизону метров на 200–250. Не подползешь — не увидишь и не услышишь, что там творится. Ближе подберешься — могут заметить при вспышках ракет и смешать тебя со снегом и мерзлой землей.

Через неделю мы уже разведали места, куда гитлеровцы заглядывали в первую очередь, куда изредка. Нашли и две точки, откуда удобнее всего было вести наблюдение (патрули туда вовсе не заходили). Первая — напротив деревни, где располагался гарнизон. Строилась деревня незадолго перед войной — улица прямая, широкая, просматривалась из конца в конец. Эта точка и стала главной при наблюдении. Вторую точку, откуда можно было следить за гитлеровцами, выбрали в тылу противника, то есть со стороны Уллы. Это оказалось еще более безопасное место: здесь гитлеровцы меньше всего ждали нас. Чтобы не выявить себя, мы все же вели наблюдение то с фронта, то с тыла.

Однажды лежу со своей группой и вижу: бежит прямо на меня целая рота во фронтовой форме. Поднял бинокль: нет, не те, что постоянно несут охрану. Те — в годах, а эти — лет по 18–19, не больше…

Мы буквально слились со снегом, не шелохнемся. А они все ближе, уже ползут по-пластунски. Затем раздались команды, и солдаты, спешно окопавшись в снегу, открыли бешеную стрельбу по опушке, где мы находились. Стреляли по соснам. Пули взвизгивали над нашими головами, глухо врезались в деревья, иногда срезали ветви и взвывали рикошетируя… Резануть бы из двух пулеметов — и добрая часть гитлеровцев осталась бы навечно неподалеку от этой заснеженной опушки!

Но тут в голову пришла мысль, которую позже подтвердили наши связные: это же недавно призванные — новое пополнение, которое обучают для фронта и, видно, заодно и для борьбы против партизан.

Нет, мы и намека не подали, что находимся в каких-то ста метрах от того места, где шли тактические занятия. Доложили командиру отряда, а он — комбригу. Николай Александрович Сакмаркин дал «добро»: следует проучить гитлеровцев не на теории, а на практике.

Через день, когда новобранцы пошли в наступление на опушку, мы, взяв с собой и третий ручной пулемет, открыли огонь. Не поняв сначала, что случилось, они продолжали бежать, а когда стали падать убитые и раненые, когда увидели кровь на снегу, остановились как вкопанные и все рухнули на землю.

Минут через десять в гарнизоне, видно, поняли, что произошло, и открыли по опушке минометный огонь. Разведчики подхватили оружие и — в лес.

Больше в этом гарнизоне новобранцев не обучали.

К началу 1944 года Полоцко-Лепельская оперативная группа во главе с секретарем Лепельского подпольного райкома КП(б)Б Героем Советского Союза полковником Владимиром Елисеевичем Лобанком объединила 16 партизанских бригад. В их боевой состав на 15 января 1944 года входило 119 отрядов общей численностью более 17 тысяч партизан. Народные мстители контролировали и были полными хозяевами огромной территории в тылу врага — Полоцкого, Лепельского, Ушачского, Бешенковичского, Чашникского и других районов. Партизаны постоянно нарушали или блокировали коммуникации противника, препятствовали оперативному маневру силами и средствами, вынуждали его держать огромные охранные подразделения, отвлекать фронтовые части на борьбу против партизан.

Опасаясь наступления Красной Армии на этом направлении, командующий 3-й немецкой танковой армией генерал-полковник Рейнгардт зимой 1943/44 года решил обезопасить свои тылы и начал активную разведку обороны партизанской зоны, нащупывал слабые места.