Подал сигнал, и разведчики осторожно, но быстро подползли к нам. Им не надо было втолковывать, что предпринимать дальше. Я поднял автомат и дал прицельную очередь в спину гитлеровца, лежавшего неподалеку. В ту же секунду ударили еще три ППШ. Наши пулеметчики послали длинные очереди по солдатам, лежавшим как на ладони. Помкомвзвода Григорий Гусаков швырнул гранату, а затем уже схватился за автомат.

Через полминуты мы изо всей силы уже неслись на позицию противника. Гитлеровцы не оказали никакого сопротивления, да и вряд ли кто из них остался живой и невредимый на этом тридцатиметровом участке обороны.

Зато в редком ольшанике, в котором оказались через пару минут, сразу же прижал к земле наш же «дегтярь». Буквально пропахивая носом, головой и руками глубокие борозды в рыхлом апрельском снегу, мы упрямо ползли туда, откуда доносился до боли знакомый пулеметный клекот. Ползли, и каждый, видимо, с горькой обидой думал, что вот-вот сейчас, ну, через секунду, срежет своя же, партизанская пуля. Первым не выдержал нервного напряжения Григорий Гусаков:

— Прекратить! Свои!

Видно, во время короткой паузы между очередями пулеметчик услышал это, что и спасло нас. «Дегтярь» замолчал, и мы во весь рост рванулись вперед. А через минуту на полном бегу свалились в траншею к пулеметчику. Пригнувшись, по траншее к нам бежали партизаны. Обнимают нас, хлопают по спинам в грязных маскхалатах, будто ощупывают, убеждаются: свои, черт побери, свои ребята!.. И улыбаются, во весь рот улыбаются…

Тем временем гитлеровцы пришли в себя, и на участок обороны, куда только что прорвалась наша группа, сначала несмело, а затем все чаще и чаще полетели автоматные и пулеметные очереди, прицельно ударили и минометы. Свист пуль и жужжание осколков заставили нас пригнуться, а затем и опуститься на дно траншеи, медленно сползла и радость с лиц только что улыбавшихся партизан.

— Ничего, ребята, — стараюсь перекричать грохот вспыхнувшей перестрелки, — вырвемся! Помогут вырваться!.. Скажите, где командир?

На миг оторвав глаза от прицельной рамки, пулеметчик метнул взгляд направо:

— Там…

Мы побежали на правый фланг. Еще издали заметил в траншее знакомую фигуру комиссара отряда имени В. И. Чапаева Леонида Казакова.

Он, увидев нас, заулыбался и, пожимая руки, спросил:

— Ну, как там наши?

— Держатся, Леонид Петрович. Вот что велел передать комбриг.

По мере того как я излагал суть предстоящей операции, на строгом лице Казакова постепенно разглаживались морщины.

— Отлично, — коротко одобрил он задуманное в штабе бригады. — Место прорыва как раз на нашем участке. Пошли к командиру…

Вскоре на участок обороны Петра Васильевича Алешки прибыли командиры окруженных отрядов. Они детально разработали план прорыва, согласовали взаимодействие своих подразделений, а когда начало смеркаться, стянули отряды к отрогу антуновского леса. Все было готово к напористому рывку на вражескую оборону. Мы, разведчики-проводники, лежа в первой цепи, до боли в глазах вглядывались в иссиня-черный просвет между деревьями. Ждали сигнала — двух зеленых ракет. А их все не было и не было. Небо бороздили, разгоняя темноту, только осветительные ракеты; иногда прошивали черную синь разноцветные пунктиры трассирующих пуль.

Пожалуй, ни с чем не выдерживает сравнения ожидание сигнала ночной атаки. До предела напряжены нервы, немыслимо тяжело гнетет душу какая-то болезненно щемящая неизвестность. Время будто замерло безразличным ко всему каменным истуканом, и кажется, что ты один на один с ожидающей тебя впереди смертельной опасностью. Это заставляло собрать всю силу воли, чтобы оторвать себя от спасительной земли и бросить вперед, навстречу вероятной смерти.

Две ракеты зеленой дугой медленно разрезали черный просвет между ольшаником. Хотя и ждал их, но как-то не поверилось, что это сигнал к атаке. Однако руки сами собой, вроде бессознательно уже подбросили тело, и указательный палец привычно скользнул на холодную скобу перед спусковым крючком автомата.

— Ура-а! — вырвалось из простуженного горла, и ноги понесли вперед продрогшее на снегу тело.

Шквальный огонь обрушился на вражескую оборону. Но он длился несколько минут. Затем, как и было договорено, дула наших автоматов и пулеметов взметнулись кверху. Прежде всего стреляли в воздух, чтобы во время прорыва не попасть в своих же, наступавших с противоположной стороны, и, конечно же, чтобы нагнать побольше страха на гитлеровцев.

Рукопашная схватка была самой короткой из всех, которые запомнились мне. И вот мы, проскочив, казалось, на одном дыхании ложбину-опушку, уже бежим к противоположному отрогу антуновского леса. Перемешались партизаны всех отрядов — и находившихся в окружении, и пришедших на выручку.

Гитлеровцы опомнились, когда последние группы оказались на самой опушке леса. Однако их огонь вначале был вялым, неприцельным. Но вскоре начали рваться мины, ударила артиллерия, и бежавшие впереди круто свернули в сторону.

В полночь комбриг разрешил небольшой привал, чтобы передохнуть и собрать отставших в пути. Затем мы снова зашагали впереди — нам было приказано вести колонну вместе с бригадной разведкой.

Гитлеровцы, видимо, предполагали, что, соединившись, партизаны двинутся дальше, поэтому они устремились вниз по Западной Двине, стараясь перехватить нас, не дать нам возможности вырваться из лесного массива.

Почти всю ночь мы шли ускоренным маршем. И все же возле Пукановки фашисты вырезались нам навстречу. Вспыхнул скоротечный бой. Наша разведка не принимала в нем участия. Мы уже «отдыхали» — шли в середине колонны со своим отрядом. Возможно, то была схватка с небольшим подразделением, вырвавшимся далеко вперед от основных сил. И мы снова устремились вперед. А по цепи все время передавали:

— Быстрей! Шире шаг!

Немного легче стало, когда свернули в сторону деревни Белое. Осторожно обошли ее и Плусы: обе уже были заняты вражескими подразделениями. Безусловно, если бы мы замедлили движение на марше, на рассвете противник преградил бы нам путь.

Когда колонна втягивалась в лес перед Пукановкой, по цепи передали:

— Разведку первого — в голову!

Нас по привычке, как летом и осенью, все еще именовали 1-м отрядом, хотя с декабря 1943 года в официальных документах значилось: отряд имени М. В. Фрунзе.

Поскакали вперед, присоединились к разведке отряда имени С. М. Кирова, которая шла в голове, и вместе повели огромную колонну. Теперь можно было считать, что бригада избежала окружения, притом удачно: с нами находился и госпиталь с больными и ранеными, на санях везли достаточное количество боеприпасов и необходимое имущество хозяйственного взвода; не растеряли мы и огромный обоз гражданского населения, уходившего из блокированной зоны.

С разведчиками отряда имени С. М. Кирова ехал на лошади комиссар Владимир Петрович Козловский. Оторвавшись от своих ребят, я нагнал его. Мы с ним и разговорились о делах минувших суток. В общем-то почти все сложилось удачно и для бригады, и для отсеченных отрядов. Правда, и в прошедший день не обошлось без жертв. По словам Козловского, в штабе бригады подсчитано, что за второй день блокадных боев погибло 26 партизан и 18 ранено. Но наши потери могли быть значительно большими, если бы расчлененные фашистами отряды не воссоединились.

Только я возвратился к своим разведчикам, как впереди неожиданно вспыхнуло яркое пламя и громыхнул взрыв. Затем еще один и еще. При очередной вспышке увидел, как медленно заваливается на бок лошадь с Владимиром Петровичем, как неестественно падают на землю разведчики отряда имени С. М. Кирова.

Что это — артобстрел? Мины? Так не слышно было характерного шелеста снарядов…

Вся наша разведка бросилась туда, где минуту назад вспыхивали столбы пламени. Теперь оттуда неслись людские крики и стоны, предсмертные всхрапы и ржание обезумевших лошадей.

— Помогите! — услышал я знакомый голос.

Вдвоем с каким-то разведчиком бросился на крик. Это звал на помощь Владимир Петрович Козловский. Упавшая лошадь придавила ему ногу, вторая неестественно откинута в сторону. Мы оттащили еще бившуюся в смертельном ознобе лошадь. Но Козловский встать уже не мог: одна нога висела на лоскутьях кожи и сухожилий. Невдалеке корчился в предсмертной агонии Василий Апанасенок, без движения лежал на спине Федор Романов. Как выяснилось, почти вся разведка отряда Константинова наскочила на минное поле… К раненым подбежали Михаил Федура — врач из отряда имени К. Е. Ворошилова и наш Владимир Силивестров. На марше обычно небольшая часть медперсонала оставалась при госпитале, остальные же шли в голове колонны. Они тут же стали перевязывать тяжело раненных партизан.