— Я вижу, ты сам едва избежал раны. На этот раз было близко.

— Мне было бы очень неприятно, если бы острие оказалось чуть ближе, — признался Бреннан.

Тарлах заметил белое пятно. Левая рука лейтенанта вся в толстой повязке. Так целительница не перевязывает легкие раны, и улыбка тут же сползла с лица командира.

— Что с тобой случилось?

— Напоролся на меч, — лаконично ответил Бреннан. — Ничего страшного. Придется некоторое время держать в левой руке только щит, вот и все.

— Поэтому вчера вечером Уна выполняла мою работу вместо тебя?

Бреннан пожал плечами.

— Бывают раны и посерьезней. Мне кажется, было уже поздно, когда помощники целительницы занялись мной. Да и работу они кончили не скоро.

— Тебе кажется? Тебя усыпили? — Только? в случаях, когда необходимо хирургическое вмешательство, или при самых тяжелых ранах применялось усыпляющее. Должно быть, рука повреждена серьезно.

— Пира заверила меня, что рука не потеряет подвижности, — улыбнулся Бреннан. — Идем, друг, а то я начинаю смущаться! Приготовим утреннее приветствие гостям.

Рассвет был невыразимо прекрасен и обещал не менее прекрасный день.

Прекрасные декорации, которые так контрастируют с жестокими делами, мрачно размышлял Тарлах, глядя на разворачивающуюся перед ним сцену. Ему казалось, что он уже целую вечность ежедневно видит ее перед собой.

Нет, в огромном войске, собравшемся на берегу, чувствовалась какая-то перемена.

Султаниты накануне ударили изо всех сил. Отступая, они признали, что стена по-прежнему стоит, но не ожидали, что и утром на ней будет тот же спокойный, решительный и смертельно опасный гарнизон, как и в самом начале осады. Разум по-прежнему утверждал, что они должны одержать победу, но теперь, глядя на этих стойких страшных воинов, султаниты дрогнули. Впервые за все время они усомнились в своей победе.

Но это не имело значения. Они тоже собрались, и их командующий поднес к губам сигнальную трубу.

Но не отдал сигнал.

Другой сигнал разорвал ясный утренний воздух, высокий, сильный и чистый. Так может звучать только боевой рог сокольничьих.

Неожиданно на высокогорной тропе, ведущей в долину, показались одетые в черное всадники. Их было очень много, но это только авангард армии сокольничьих.

Они остановились, казалось, на целую вечность, но потом послышался новый сигнал — в атаку, и всадники по крутому спуску понеслись к стене и к цели за ней.

Волна за волной накатывались всадники. Застывшим от неожиданности захватчикам и их противникам казалось, что всадникам нет конца.

Над ними летели соколы, тысячи птиц, от них почернело небо.

Тарлах на мгновение сузил глаза. Воинов не может быть так много…

Он гордо поднял голову. Женщины! Все женщины присоединились к армии для защиты своего мира.

Тарлах смотрел, как они приближаются, воины и боевые птицы. Это его народ. Никто не видел его в полной силе с тех пор, как сокольничьи в далеком прошлом пришли с севера. Теперь появилась достойная цель для силы и мужества этого народа.

Но противников было не меньше. Впервые Тарлах по-настоящему оценил, что сотворили с армией захватчиков буря и мечи защитников. Если считать соколов, армия Морской Крепости теперь численно превосходила чужаков.

Султаниты тоже поняли, какой удар нанесла им судьба. Позиция их стала неожиданно крайне уязвимой и опасной. Но они были опытными бойцами и торопливо перегруппировались, построились в квадрат, который позволит отразить нападающих. Но в то же время они понимали, что их усилия бесполезны. Султаниты смотрели на войско сокольничьих и видели, что пришла их судьба.

Тарлах приказал каждому третьему своему воину отойти, уступить место вновь прибывшим. Те оставляли лошадей перед стеной. Капитан не разрешил своим солдатам спускаться на берег. Даже сейчас, когда пришли спасители, он не позволил ослабить оборону стены, пока еще у врагов остаются силы.

Лицо его оставалось бесстрастным. Он придвинулся к Уне, которая оборонялась рядом с ним, но они не касались друг друга и не разговаривали.

Горный Сокол не смотрел на столкновение двух армий. Ему хотелось вообще уйти со стены. Бойни в таких масштабах ему никогда не приходилось видеть, даже в сражениях с Ализоном, и он надеялся, что больше никогда и не увидит. От всего сердца он молился, чтобы никогда не участвовать в таком.

Воины-султаниты были храбры и искусны. Они дорого отдавали свои жизни, но положение их было безнадежно. Тяжелые потери у стены, потери во время бури в океане, трудности, в которых они жили и сражались последнее время, — все это говорило, что победить они не могут. Они устали, у них не было никаких защитных сооружений, только собственные тела и щиты. Иного конца не могло быть.

Несмотря на все это, несмотря на то, что сокольничьи были свежими вопреки своему долгому маршу, захватчики могли бы продержаться долго, если бы не боевые птицы. Они сражались, как отдельная армия, не испытывая страха. Чужаки с самого начала относились к ним с суеверным страхом: они никогда не заключали боевого союза ни с птицами, ни с другими животными.

Не было ни сдачи в плен, ни пощады. Сами султаниты не считали это возможным. Масштаб их поражения, последствия этого поражения для всего их народа делали жизнь для них невозможной, хотя они и не давали противнику достичь быстрой и легкой победы.

Если бы сокольничьи их пощадили, они убили бы себя собственными мечами.

Наемники скоро поняли это и приняли неизбежность бойни. Они испытывали уважение и сочувствие к противникам и дарили им быстрое и почетное избавление от жизни.

Уна из Морской Крепости опустила голову и отвернулась от бойни внизу. Несмотря на ненависть к убийствам и глубокую физическую и духовную усталость, она была полна удивлением. Все кончено, и они победили. Они преодолели невозможное и выжили — большинство.

Прошедшие недели показались ей нереальными.

Словно это колдовской кошмар.

Но сознание возразило: это была не иллюзия. Уна знала, что она изменилась. Теперь она стала тем, кем не думала и не хотела стать: опытным воином с таким количеством крови на мече, что не могла бы сосчитать, сколько жизней отняла.

Женщина из долины вспомнила своего первого убитого — тот день, который был, казалось, целую вечность в прошлом, когда она впервые встретилась с сокольничим Тарлахом. Немного погодя после этого наемник сказал ей, что вскоре убивать становится легче, но нужно остерегаться людей, которым убийство приносит наслаждение. Она содрогнулась в глубине сердца: до какой развращенности нужно дойти, чтобы находить удовольствие в этом ужасе.

Тарлах не такой. Она чувствовала его отвращение к тому, что он вынужден был наблюдать, его желание уйти отсюда, хотя звание и положение не позволяли ему уйти, прежде чем битва не закончится и последний султанит не падет мертвым.

Не могла уйти и она. Да она и не оставила бы его, Он нуждается в ней, в том слабом утешении, которое дает ее присутствие.

Уна посмотрела на человека, который стал всей ее жизнью. Испытание тяжело отразилось на нем. Насколько глубоко, она боялась даже подумать. И дрожала, думая о том, что еще его ждет, на этот раз от собственного народа, от тех самых людей, которые спасли их всех.

Капитан снова посмотрел на огромный костер, который разжигали на берегу, и содрогнулся, хотя с точки зрения его народа пламя — самое чистое и подходящее одеяние для воина.

Он уже давно распустил свой отряд, и большинство воинов спустилось со стены. В этой части оставались только они с У ной.

— Присмотришь здесь, госпожа? — спросил он. — Мне нужно поговорить с Варнелом.

Уна улыбнулась и кивнула.

— Не работай слишком много, Горный Сокол. Я приду к тебе, как только смогу, и вместе мы сможем справиться легче и быстрее.

Тарлах уже некоторое время находился в своей комнате в круглой башне и сидел за столом, погрузившись в мысли, когда резкий стук и открывшаяся дверь сообщили о появлении главнокомандующего Варнела.