Голова его вырвалась на поверхность. Он с такой быстротой глотнул воздух, что сразу закашлялся. Это неважно. Ничего не имеет значения, кроме того, что он снова может дышать.

Сокольничий оставался в таком состоянии оцепенелой эйфории, пока его не подняли над водой. Если он хочет избежать ранений на этой последней стадии пути, ему еще предстоит работа.

Как делал во время спуска, он с помощью ног отталкивался от стены. Поучалось труднее. Усилился ветер.

Он яростно рвал воина, угрожал сбросить вниз, даже так близко от безопасности.

И дождь тоже мог сорвать с веревки. Он падал, казалось, сплошной стеной. Эта стена словно наносила сильный удар по телу.

В редкие моменты затишья Тарлах прислонялся лбом к веревке. Он был бесконечно рад, что ему не нужно по-настоящему подниматься самому.

Он все равно не смог бы это сделать. Слишком долго пробыл в воде. Мышцы его утратили гибкость, обычно проворное тело казалось тяжелым и неуклюжим, словно было сделано из плотной тропической древесины. Даже если бы воин потребовал от него усилий, тело не послушалось бы его. Он был прав, когда приказал, чтобы пловцов поднимали сверху.

Подъем занимает слишком короткое время, чтобы холод при нынешней температуре стал серьезной опасностью, тем не менее его нелегко выдерживать, как будто сама природа мстит за жертвы, которые вызовут его действия этой ночью. Холод проникал сквозь разорванную одежду, как когти тех злобных сущее! в, что обитают в Большом Зале Демонов.

Руки Тарлаха онемели, но он еще крепче цеплялся за веревку. Если разожмет их сейчас, упадет и, вероятно, разобьется о скалы.

Кончится ли когда-нибудь этот утомительный подъем?

Тарлах заставлял себя терпеть, подавлял нетерпение.

На неудобства он перестал обращать внимание, решив, что их все равно не избежать. Ему нужно терпеть, и он намерен это делать, как подобает сокольничему. Как бы ни было трудно, он знал, что когда-нибудь это кончится.

И действительно. Тарлах увидел над собой в нескольких дюймах край карниза. К нему протянулись руки, подняли его и поставили на ноги. И он стоял на прочной поверхности, тяжело опираясь на Бреннана. На него набросили плащ, поднесли к губам фляжку. Спиртное полилось в рот, и приятное тепло начало разливаться по застывшему телу.

Здесь же был и Рорик. Он принял на себя часть тяжести пловца.

Два лейтенанта заставили Тарлаха пройти к крутой тропе, ведущей в долину.

Но капитан сопротивлялся. Он еще не может…

Брениан понял, что его держит.

— Уна уже в долине, — закричал он, чтобы Тарлах услышал его сквозь рев ветра и грохот прибоя. Можно было не опасаться, что услышат враги. — Ты один из последних.

Тарлах благодарно кивнул. Он пошел с товарищами, позволил почти нести себя к месту, где ждала его лошадь. Его посадили в седло.

Бреннан тоже сел верхом, и два наемника поехали к круглой башне, оставив Рорика заканчивать работу наверху.

Тусклый сероватый свет заполнял комнату, когда капитан проснулся. За покрывавшими его тяжелыми одеялами воздух холодный, слышен приглушенный вой ветра и удары дождя, оглушительные раскаты грома. Гром сопровождался яркими белыми вспышками, которые заставляли на время зажмуриться, пока глаза не привыкнут к освещению.

Тарлах вздрогнул, подумав о тех, кто может сейчас оказаться в воде, когда на нее обрушиваются эти удары молний.

Его затошнило. Он и его товарищи хорошо справились с делом, и сейчас в таком беспомощном положении должно находиться немало людей.

Не обращая внимания на холод, он сел.

У окна стоял Бреннан. Он смотрел на мир снаружи, на то немногое, что видно сквозь дождь и бурю, но повернулся, услышав, как пошевелился командир.

— Можешь снова ложиться. Госпожа Уна приказала пловцам еще несколько часов провести в постели. Она хочет, чтобы все отдохнули и пришли в себя, прежде чем начнется нападение.

— Сама она тоже так поступила? — саркастично спросил Тарлах.

— Она не ранена, и кто-то должен распоряжаться.

— Она не может руководить войной!

— Мы с Рориком присматриваем за положением. Все под контролем. Ничего не произойдет, пока продолжается буря, но на всякий случай наши люди на стене, и подкрепления готовы. — Он нахмурился. — Оставайся на месте! Никогда не подумал бы, что предпочту женщину своему командиру, но у нее хватает здравого смысла.

Позже не будет времени для сна, так что воспользуйся возможностью сейчас!

Бреннан подошел к постели. Сел на край.

— Как ты? Ты получил сильный удар по голове.

Мы боялись, что ты серьезно пострадал.

Тарлах улыбнулся.

— Для этого у меня слишком толстый череп.

Он рассказал о случившемся.

Слушая рассказ, лейтенант поджал губы.

— Тебя спасло то, что ты был в воде, — сказал он, когда командир кончил. — Тебя не раздавило, а просто погрузило под воду. Но все равно тебе невероятно повезло.

— А как остальные?

— Все в порядке. Несколько серьезных порезов, но ничего такого, что помешало бы участвовать в бою. Большинство, вероятно, все еще спит.

— Где Бросающий Вызов Буре? — спросил Тарлах, неожиданно заметив пустой насест у кровати.

— Дуется вместе с Солнечным Лучом и Брейвери.

Им не понравилось, что их ночью закрыли в круглой башне.

— Соколы не дуются!

— Очевидно, кошка научила их. — Выражение лица Бреннана стало тревожным. — Госпожа Уна связана с ней, верно?

— Да, — спокойно ответил Тарлах.

— Ты давно это знаешь?

Сокольничий кивнул.

— Я боялся реакции наших, когда это станет известно. Нам в Морской Крепости нужно единство.

— Я уже говорил тебе, что нужно больше нам доверять, Тарлах. — Бреннан встал, подошел к окну и встал, повернувшись к командиру спиной.

Горный Сокол опустил голову. Ему стало стыдно.

Выговор он заслужил, особенно ввиду недрогнувшей поддержки этого человека, всего отряда.

— Прошу прощения, друг мои. В последнее время я иду незнакомыми путями и боюсь, что часто мои суждения бывают недостаточно взвешенными.

— Я это знаю, — устало ответил Бреннан. — Мы все в таком положении, но ты должен вести особую войну, мы все хотим принять в ней участие, точно так же, как выполнить свой долг на стене.

Тарлах вздохнул.

— Хотел бы я…

Он прижал пальцы к глазам. У него хватает забот и без этого.

— Который час?

— Три часа пополудни.

Глаза капитана потемнели. День почти закончился.

— Как дела на флоте?

— Как мы и предполагали, судя по тому немногому, что можно было увидеть. — Лейтенант посмотрел в окно. — Может, даже хорошо, что мы не все видели. Не считаю себя изменником, говоря это. Смотреть на такое нелегко.

— Ты прав, — мрачно согласился Тарлах. — Кем бы они ни были, нельзя спокойно смотреть, как гибнут люди от силы, с которой ничто человеческое не справится.

Весь остаток дня и всю следующую ночь ярость бури не стихала. Перед рассветом, однако, море начало успокаиваться, и буря прекратилась так внезапно, что на утро остался только сильный дождь. К этому времени видимость улучшилась, и предводители Морской Крепости собрались у окна помещения для советов.

Физически близкий к товарищам, Тарлах чувствовал себя изолированным от них, от всего окружающего мира. Тело его было напряжено, лицо застыло без выражения. Он смотрел на берег и море за ним.

Океан был почти лишен судов, оставшиеся выглядели жалко, как обломки крушения, которые никогда больше не смогут плавать. Могучий флот Султана был уничтожен. Не оставалось ни одной шлюпки.

Берег был усеян обломками и другими предметами. Море начало отдавать свои жертвы.

Не все тела на берегу принадлежат морякам с кораблей. Большинство как раз нет. Буря со страшной яростью обрушилась на берег, и значительная часть армии захватчиков не смогла уберечься от страшных голодных волн.

Тарлах опустил голову. Возможно, погибла половина армии султанитов — во всяком случае, не менее трети, — но что означает это массовое убийство для Морской Крепости? Противостоящие силы так ничтожны, что вряд ли могут считаться препятствием.