– Ты все еще подмечаешь разницу? – засмеялся я, и разговор пошел в другую сторону.

Теперь я понимаю, что Ирина не понравилась ни ему, ни Тессе. Наверное, они были разочарованы моим выбором, но приняли его гораздо терпимее, чем я когда-то принял выбор отца.

Интересно, что мать, догадываясь, по-видимому, что я общаюсь с отцом, никогда не задавала мне вопросов. Он просто перестал для нее существовать одновременно с Советским Союзом и со всем прежним укладом жизни. Она была очень принципиальная, мама, и если бы кто-нибудь попросил меня сформулировать ее главный принцип, я озвучил бы известное: «кто не с нами, тот против нас».

Итак, отец старел, но время задело его только внешне, почти не изменив сущности. То есть в некотором смысле он представлял собой прямую противоположность известному портрету, увековеченному замечательным английским писателем. Братья росли в своей совсем не американской семье, по непонятному стечению обстоятельств поселившейся в Америке. И вот теперь, как следовало из заявления отца, всему этому пришел конец.

– У тебя случилось что-то? – спросил я. – Как ребята?

– С ребятами все в порядке, с Тессой тоже, и со мной, в принципе, ничего не случилось. То есть не так: случилось, но не со мной.

– Ты мне откроешь тайну?

– Я думаю, ты ее уже знаешь, сын, не разочаровывай меня.

– Ты хочешь сказать, что уехал из-за кризиса? – спросил я после некоторой паузы.

– Если тебе угодно так называть, то да.

– А как ты это называешь?

– Скажи лучше, когда ты сможешь приехать ко мне. Ты мне расскажешь свою историю, я тебе свою.

– Звучит заманчиво. И где же тебя искать в Европе? Как близко ты от меня?

– По правде сказать, близость к тебе не была основным критерием при выборе места жительства, – засмеялся он, – так что не очень близко. Но место в целом неплохое.

– И называется оно?

– Мы в Италии, Костя. Конкретнее, в Тоскане, еще конкретнее – где-то посередине между Флоренцией и Сиеной. Точный адрес давать не буду, поскольку надеюсь в аэропорту встретить. Очень соскучился и очень хочу поговорить с тобой, ведь ты мой главный оппонент – был и остался. Ну, приедешь?

– Конечно, приеду, – сказал и почувствовал, что улыбаюсь.

– Когда? Можно уже через пару недель, я думаю, что через пару недель мы тут уже окончательно обустроимся. По крайней мере, Тесса обещала.

– Как она?

– Хорошо. Передает тебе привет.

– Спасибо, скажи ей, что я очень хочу приехать.

– Значит, ты теперь безработный? – сменил он тему.

– Похоже, что так.

– И что собираешься делать?

– Пока не знаю. Может, ты подскажешь. Да и не безработный я по сути. Попросил год отпуска за свой счет для учебы – они и дали. Так что через год вполне могу вернуться.

– Ну да, им тоже хорошо – целый год деньги не платить.

– Ты меня всегда недооценивал.

– И ты вправду собираешься возвращаться?

– Не думаю.

– Вот и хорошо. Сначала в компанию свою дурацкую не вернешься, а потом, может, подумаешь и вообще не вернешься.

Это не было продолжением нашего старого спора. Тот мы уже отспорили, и оба это знали. Слишком многое изменилось в мире, чтобы почти пятнадцать лет спорить на одну и ту же тему. Но это вовсе не означало, что на тему нельзя шутить.

– То есть не веришь ты, отец, что будет и на нашей улице праздник?

Он засмеялся: «Ты ведь знаешь ответ?»

Я много раз был в Италии и, конечно, был во Флоренции и в Сиене тоже был. Ирина любила ездить в Италию. Мы брали машину, поэтому все эти тосканские красоты остались в памяти просто живописными картинками в одном ряду с долинами и замками Луары, альпийскими лугами, норвежскими фьордами. Мы охотно отвечали: «Да, был там, да, знаю, да, видел», а по сути это такой туристический фастфуд, разве что на ином уровне потребления.

В начале марта увидел совсем другую Италию. К этому времени я уже вполне освоился с новым ритмом жизни и поэтому, приехав к отцу, не испытал дискомфорта, который, безусловно, дал бы о себе знать еще год назад. Отец жил в обычном серо-желтом итальянском доме обычной тосканской деревни. Ну, может, дом был чуть побольше других. Наверняка внутри, благодаря стараниям Тессы и вложенным средствам, все было лучше, чем у соседей, но все равно это была обычная деревня, главной достопримечательностью которой стало соседство с продвинутой спа-гостиницей. По-видимому, это был компромисс между уединением и цивилизацией. «Да нет, – сказал отец, – просто тяжело было найти дом, какой мы хотели, вот и оказались здесь. А гостиница что – она никому не мешает, сейчас тут не очень много гостей, а будет еще меньше». Это было уже на следующий день. Светило солнце, но было прохладно, мы шли без цели мимо таких же серо-желтых домов по узкой дороге, по бокам росли высокие деревья, названия которых я не знал, иногда мимо проезжали машины, один раз встретился фермер на тракторе, быстро свернувший к своим еще не успевшим зазеленеть угодьям. “Buenos journo, dottore”, – помахал он отцу рукой. “Buenos journo, Leonardo”, – ответил отец. Потом с нами поздоровался старый священник, с тревогой наблюдавший за тем, как еще более старый работник, стоя на высоченной лестнице, пытается отпилить засохшую ветку почти у верхушки дерева. Кажется, они вяло переругивались, пока священник не увидел нас.

– То есть ты стал типа местный? – спросил я безо всякого желания подколоть.

– Нет, – серьезно ответил отец. – Не стал, не стану и не уверен, что хочу стать.

– Тогда зачем все это?

– Тебе не нравится?

– Гулять нравится. Жить – не уверен. Я вообще не очень понимаю, как здесь жить.

– Ну да, – охотно согласился отец, – очень правильное замечание. Но более важный вопрос – это как вообще жить, то есть зачем жить. Если на него ответишь, то с выбором места жительства становится проще. В обратном порядке можно сильно запутаться.

– И ты хочешь сказать, что определился со смыслом жизни?

– Исключительно для себя, – улыбнулся он и обнял меня за плечи. – Я уже говорил, как рад тебя видеть?

– Да, вчера после второй бутылки вина.

– Поэтому так важно повторить это сейчас, пока я трезвый.

– Спасибо, – я обнял его. – Я тоже очень рад, что приехал.

– Все заканчивается так, как должно закончиться, – неожиданно сказал он, додумывая какую-то свою мысль.

– Наверное. И в чем же твой смысл? Ты приехал сюда работать в тишине и покое, потому что не хочешь больше суеты, не хочешь больше слышать гавкающих американцев. У тебя, наверное, достаточно денег для того, чтобы дожить здесь на природе до глубокой старости и написать еще несколько книг, но ведь это же чистейший эгоизм, папа. Что здесь будет делать Тесса, что здесь будут делать ребята? Я совсем не против, чтобы ты делал то, что хочешь, но было бы лучше, если б ты объяснил.

Предыдущий день окончательно примирил меня с Тессой. В непривычной тишине старого дома со скрипучими лестницами я смог разглядеть в ней то, что отец разглядел пятнадцать лет назад, – женственность, защищенную от сиюминутных рекомендаций маркетологов всего мира. Теперь, когда ей было почти сорок и она была матерью двух подростков – сыновей, Тесса выглядела женщиной с фотографии середины прошлого века, когда все лица были непохожими, а глаза еще обладали способностью светиться от счастья. Нет, конечно, она следила за собой, занималась спортом и делала массажи, была недовольна доставшимся по наследству неравномерным распределением веса. «Ты не думай, Костя, твой папа и в шестьдесят пять, и в семьдесят найдет молодую, если захочет. Ничего его не остановит и никто. Ни я, ни ты, ни дети». – «Мне кажется, ты просто льстишь ему, чтобы он вот так вот сидел перед нами и самодовольно улыбался». – «Костя, Костя, – с усмешкой качала она головой, – ты, оказывается, не только в женщинах плохо разбираешься, но и в мужчинах». – «Наверное, это оттого, что я еще плохо разбираюсь в себе».