– Да, – сказал я без особой уверенности, – ты все правильно говоришь и про деньги, и про свитера. Но мне казалось…

– Ты был уверен, что я хочу стать актрисой? Нет, их много, и симпатичных много, симпатичные и талантливые тоже есть, и потом я думаю, пятьдесят процентов, если не больше, раскроет актер свой талант или нет, зависит от режиссера. Ты что, отговаривать меня собираешься? – вдруг спросила Настя. – Это бесполезно, я уже документы подала и эссе написала, скоро экзамены будут…

– Круто, – сказал я.

– И это все?

– Я просто не знаю, что сказать. Ты совсем другая – юная, красивая, уверенная в себе, всегда знаешь, чего хочешь, и, наверное, почти всегда добиваешься…

– Угу, – она согласно кивнула головой, – почти всегда.

– Можно спросить, кто твои родители? Ты вообще откуда такая взялась?

– Откуда? – переспросила она. – Из Москвы. Хотя я уже сама не знаю, из Москвы я или откуда. Мама там живет, они с папой лет десять назад разошлись, а он здесь, в Англии, у него семья, дети, мальчик с девочкой.

– Вы общаетесь?

– Конечно. Я половину времени у них живу, когда в Англии. Он вообще говорит, чтобы я к ним переезжала. У них дом большой, там здорово. Они прикольные. Это, кстати, его идея была, ну, про режиссерский.

– Бизнесом занимается?

– Занимался. Теперь понемножку деньги вкладывает туда-сюда. Здесь таких много.

– Ну да, – сказал я, – Березовский, например.

– Например, – спокойно согласилась Настя.

– Ты его знаешь? – Совсем я не был уверен, какой ответ хочу услышать.

– Папа знает, он его партнер в каком-то бизнесе, а я просто видела у папы на дне рождения, потом еще как-то. А тебе зачем?

– Просто. Ну и как он в жизни? Такой вот демонический, как говорят?

– Не знаю. Мне не понравился. Какая разница. Я тебе рассказала свою самую главную тайну, а ты меня про Березовского спрашиваешь. Пойдем лучше спать, тебе еще вещи собирать и вставать завтра рано. Только я к себе поеду, а то ты не выспишься и я не высплюсь.

– В самолете высплюсь, – сделал я слабую попытку протестовать.

– А я где? – улыбнулась Настя. – Я отпросилась на один день. День прошел. Мне было очень хорошо. Я загадала, что если сегодняшний день пройдет хорошо, ну так, как я хотела, то мы с тобой долго будем вместе. Ты не сердись, но я так загадала.

– Почему я должен сердиться?

– Потому что сам знаешь. Все. Вот такси. Я сажусь в первую машину, ты во вторую. Обними меня и ничего не говори.

Я ничего не сказал. Мое состояние вполне можно было описать как смущение и смятение. Не успев еще толком привыкнуть к мысли, что я изменяю жене с очень молодой и очень привлекательной девушкой, к тому же успешной моделью, свободно разъезжающей по всему миру, чего в совокупности и так было для меня с избытком, я обнаружил к тому же, что девушка эта хочет со мной долгих отношений, имеет очень амбициозные жизненные планы и папу мультимиллионера. Что означало полную несостоятельность моей непонятно на чем основанной теории о драматическом разрыве с пузаном-банкиром или пузаном-нефтяником. И о том, почему ее встречали в аэропорту. И о том, почему у нее квартира в центре Москвы.

А теорию я выстроил потому, что сам подвержен стереотипам. И становились понятными Настины слова, что ничего я о ней не знаю и не понимаю. Тогда еще более непонятным оказывался ее интерес ко мне. Окруженная самыми разными celebrities и сама почти знаменитость, влюбилась в средних лет маркетолога, на которого и внимания не должна была обратить. Это было за пределами моих представлений об окружающем мире. Мне было стыдно за свои нелепые домыслы и тревожно от проникновения на неизведанную территорию. Но это в том случае, если она говорила правду. Все, я устал от этих мыслей. Всего этого слишком много для меня. И неожиданно сильно захотелось домой в привычную жизнь, где просыпаешься утром в теплой постели, подушка, на которой спала Ирина, пропитана запахами ее духов и кремов, она встала на полчаса раньше, чтобы успеть сделать свои упражнения и принять душ, закрыть окно, сохраняя в комнате накопившуюся свежесть холодного апрельского утра… Кофе, тосты, апельсиновый сок, фрукты – мы с ней не едим много утром.

– Что у тебя сегодня?

– Я задержусь, ты поужинаешь где-нибудь?

– Что-нибудь интересное?

– Да нет, обычная ерунда, все интересное я оставлю для тебя…

– Ты уже второй день обещаешь.

– Да неужели? И ты это терпишь? В любом суде это признают достаточным основанием для развода.

– Ну, не в любом, мы такие молодые, энергичные, привлекательные, пара на загляденье, все складывается как нельзя лучше – только вот детей почему-то нет.

– Кто это сказал? – А, это я сам себе и сказал, просыпаясь в самолете, который заходит на посадку. Ирина хочет подождать, я тоже могу подождать.

– Я рожу в тридцать, сейчас это нормально.

– Давай в двадцать девять.

– Ты хочешь поторговаться?

– Нет.

– Тогда не спорь.

А я и не спорю. В привычной жизни мы нервничаем на работе и пытаемся расслабиться дома. Я понимаю, что мы с Ириной живем той жизнью, которую не многие могут себе позволить. У нас есть квартиры и служебные машины, мы не платим даже за бензин, мы не платим даже за мобильные телефоны и ноутбуки, не говоря уже о медицинской страховке, и при этом наш совокупный годовой доход с учетом бонусов или премий примерно четыреста тысяч евро на двоих. То есть по любым меркам мы относимся к upper middle class[30]. И это в нашито годы. Мне нравится. Ирине, кажется, тоже стало нравиться. Конечно, у нас нет и никогда не будет своей яхты, не говоря уже о самолете, и виллы на Лазурном Берегу, но дом где-нибудь в Тоскане или на севере Франции мы вполне можем себе позволить, хотя сейчас не очень понятно зачем. Мы можем путешествовать столько, сколько хотим, и туда, куда хотим, и останавливаться при этом в тех местах, которые выбрали, не думая, сколько стоит номер в гостинице.

Но мы не можем позволить себе и вряд ли в ближайшее время сможем виллу с большим бассейном и прислугой за пять тысяч евро в день. Мы не можем позволить себе всегда летать бизнес-классом. Мы не можем позволить себе ездить на тех машинах, которые нам нравятся, хотя у нас неплохие машины. Я покупаю Ирине на день рождения и на Новый год ювелирные изделия, но не могу и еще долго не смогу купить что-нибудь дороже двадцати тысяч евро. И так далее. Это и есть ограничения, накладываемые средним классом на себя самого, в какой бы верхушке его ты ни находился. И этот короткий монолог может вызвать негодование у девяносто восьми процентов тех, кто его услышит, но это правда. У нас с Ириной очень хороший бюджет, но у нас бюджет. И если ничего принципиально не изменится, он будет у нас всегда, больше – но бюджет. Для меня это нормально, мне не нужна другая жизнь, меня вполне устраивает эта, но Ирине после рассказов старых приятельниц о вечеринке в Сардинии, Антигуа или на яхте становится грустно от того, что ее там не было и уже никогда не будет, а может, радостно, что никто ее с этой яхты не выставит. Может, грустно, а может, нет. И я не знаю, грустно или нет, потому что она никогда мне этого не скажет. Иногда мне кажется то так, то эдак, но она первая сказала бы, что все это комплексы.

Может, и комплексы, но правда в том, что мне моя жизнь нравится. Я хороший, востребованный специалист и делаю для своего возраста хорошую карьеру. Подчеркиваю, не отличную, но хорошую. При отличной я был бы уже вице-президентом крупного банка и персонажем той самой хроники, о которой можно прочесть чуть выше. И я знаю таких. Это вполне реальные люди. Но вот что меня всегда интересовало – и что дальше? В тридцать шесть – вице-президент крупного банка, потом, может быть, президент банка или не банка, скажем, лет в сорок. Все, это конец карьеры и стремиться уже не к чему, если, конечно, не ставить целью уйти в политику или стать министром, но это для меня пока такой же маргинальный случай, как и любой downshifting[31]. Только представить, в сорок лет, не обладая и половиной того профессионального и жизненного опыта, который необходим в этой области, оказаться на государственной должности… И я опять спрашиваю: что дальше? Нарушается преемственность поколений, опыт теперь можно набирать только за счет собственных ошибок, спину подпирают те, кем ты сам был еще вчера. Так что остается только повторить: мне нравится моя жизнь представителя верхней части среднего класса. Я знаю свой следующий шаг, когда придет время его сделать, начну планировать следующий с шагом примерно в три года. И не факт, что в этой компании.