Сэди налила в две рюмки новозеландского белого вина и подтолкнула одну через стол к Бетт. Кухня размещалась в цоколе. Она оказалась в точности такой, какой Бетт ее себе представляла. Облупившаяся краска на дверцах буфета. Детские рисунки на стенах. Голубовато-желтые французские занавески.

Сэди закурила.

— Неужели вы думаете, вы — первая?

— Нет. Я думала, я — последняя.

Сэди добродушно рассмеялась.

— О Господи. Я имела в виду работу… Разве вы не знали, какая у Сэма репутация?

— Я верила, что со мной по-другому. Он сам это говорил. Можно вас кое о чем спросить?

— Валяйте.

— Вы знали о нас с Сэмом?

— Не о вас конкретно. Но, увидев вас на крыльце, я сразу смекнула, что к чему. Сколько вам лет? Двадцать три?

— Да.

— Ага. Слушайте, Бетт, скажу вам правду — он ведь не скажет. Сэм никогда не бросит меня ради вас. Он всегда стремился иметь и то и другое. Меня, дом, детей — и хорошенькую, робеющую перед ним и поэтому покладистую девушку на стороне.

— Мама говорила то же самое — слово в слово.

— Естественно. Это одна из причин, почему он бегает за молоденькими. С ними риск меньше, чем с женщинами моего возраста. Хотя, должна сказать, с вами он просчитался, не правда ли? Требуется немалое мужество, чтобы явиться сюда и сказать, что у вас связь с моим мужем.

— Я не хотела, чтобы это сошло ему с рук, — пробормотала Бетт, изо всех сил стараясь не расплакаться. Ей было здорово не по себе. Цинизм и хладнокровие Сэди выбили ее из колеи. «Я готовилась услышать один ответ, а услышала совсем другой. Села в лужу, как Сэм недавно».

— И не сойдет, будьте покойны, — заверила Сэди, наливая им обеим еще вина и предлагая Бетт сигарету. — А кстати, почему вы пришли именно сегодня?

Бетт почувствовала, что ее, как Сэма, захлестывает жалость к себе.

— Потому что у меня обнаружили рак груди. Во вторник будут удалять опухоль.

— О Господи. Где?

— У меня в груди.

— В какой больнице, дурочка?

— А… «Сент-Мэри».

— Ясно. Где живет ваша мать? Где-нибудь поблизости? Она сможет за вами ухаживать?

— Моя мать месяц назад ограбила сейф и сбежала в Италию с любовником моего возраста.

Сэди не сразу поняла, что Бетт и не думает шутить. Какое-то время женщины колебались между антипатией и невольным восхищением. И вдруг Сэди расхохоталась. У нее был приятный смех — глубокий и манящий.

— Ваша мать — потрясающая женщина.

— О да!

Сэди настояла на том, чтобы Бетт рассказала ей эту историю. К тому времени, когда девушка закончила свой рассказ, бутылка была пуста, а у Бетт возникло ощущение, словно она обрела нового друга. В голове не укладывается. Она сидит с женой Сэма в его кухне, навеселе и в отличном расположении духа. Она отставила рюмку.

— Ну, мне пора.

— Спасибо, что пришли. Ну-ну, не делайте такое лицо. И не расстраивайтесь. Вам повезло, что вы от него избавились. Уж поверьте.

За легким тоном Сэди Бетт уловила грусть. Она кивнула и шмыгнула носом, стараясь не заплакать.

— Надеюсь, операция пройдет удачно. Вам, конечно, много раз это говорили, но при маленьком сроке болезни шансы на выздоровление от рака груди довольно велики, и они постоянно увеличиваются. Примерно месяц назад мы давали в газете серию очерков на эту тему, так что я познакомилась со статистикой. Хотите, пришлю? Вы еще очень молоды. Вы выкарабкаетесь.

— Да, конечно, — прошептала Бетт.

Уже спустившись с крыльца, она услышала за спиной:

— Держите меня в курсе!

Бетт ни за что не рассчитывала на такую душевную теплоту и поддержку со стороны друзей и сослуживцев. Подруга по секретарским курсам сама отвезла ее в больницу и одолжила красивый махровый халат. Еще две подруги и женщина из конторы навестили ее в первый же вечер после операции. На ее тумбочке стало тесно от цветов. Оказалось, что она вовсе не одинока, просто одержимость Сэмом мешала ей это понять.

— Мой палатный врач говорит, что ничего не осталось, — уверяла она посетителей. — Но они хотят провести курс облучения, чтобы перестраховаться.

Но на следующий день проснулась в слезах — реакция на наркоз — и полная скверных предчувствий. Откуда они знают, что ни один чертов метастаз не заблудился в ее тканях? И где Сэм?

Она лежала на боку, спиной к двери, барахтаясь в волнах отчаяния. По коридору, а затем и по палате дробно застучали высокие каблуки — какое ей дело? Однако каблуки остановились возле ее кровати.

— Вы спите?

В полотняном костюме, с букетом белых лилий в одной руке и красочными журналами в другой рядом стояла Сэди.

— Сестра говорит, с вами никаких проблем, — весело объявила она, убедившись, что Бетт не спит. — Я потребовала подробнейший отчет. Через пару дней вас выпишут, чтобы вы никогда больше не оскверняли это место своим присутствием.

Бетт попыталась сесть. Но доброта Сэди так на нее подействовала, что она снова повалилась на подушку; из глаз хлынули соленые потоки.

Сэди далеко не сразу удалось разобрать, что между рыданиями и икотой пытается сказать Бетт. Но наконец она поняла:

— Я хочу к маме. Пусть мама приедет!

— У вас нет ее телефонного номера?

Бетт взяла с собой в больницу небольшую пачку писем. На первой странице первого письма значился номер.

— Это на экстренный случай.

— Так позвоните. Неужели вы думаете, что она не захочет быть с вами в такой момент?

— Telefono! — крикнула снизу квартирная хозяйка.

Джесс вышла на лестницу и перегнулась через перила. Дверь в квартиру хозяйки была открыта. Сама синьора, тучная, с могучими плечами, обтянутыми черной материей, задрав голову, смотрела на нее.

— Si, signora. Telefono.

— Vengo, grazie[4].

Джесс сбежала на первый этаж. Недавно ей удалось устроиться садовником на богатой вилле за городом на неполный рабочий день. Возможно, это они звонят. Только бы не сказали, что отказываются от ее услуг!

Задыхаясь, она втиснулась в каморку хозяйки.

— Мамочка, это ты?

Этих слов и голоса было достаточно, чтобы у Джесс защипало в горле.

— Бетт, что случилось? Говори сейчас же!

Пока Бетт рассказывала, Джесс словно воочию видела перед собой молодого полицейского, пришедшего к ней ночью со страшной вестью, сестер и врачей из палаты, где лежал Дэнни. Их лица навсегда запечатлелись у нее в памяти и вот теперь ожили, как свидетели новой катастрофы.

— Почему же ты раньше не сказала? Бетт, почему?

Все ее существо трепетало и вибрировало от решимости сражаться и спасти свое дитя, потому что Бетт — это все, что у нее осталось.

Девушку душили слезы.

— Я на тебя сердилась. Но я прошу тебя приехать. Пожалуйста, мамочка, возвращайся домой!

— Как только смогу. Даже скорее.

— Ты приедешь?

— Вопрос не в том, приеду ли я, а в том, как быстро. Пусть попробуют меня остановить.

— Я буду ждать тебя дома. Ты мне так нужна!

Вечером Джесс с Робом в сгущающихся сумерках медленно прошлись к порту. Был июнь, они пробыли в Италии два месяца. Под деревьями на площади, где владельцы кафе для туристов выставили на улицу складные столы и стулья, носились стрижи, поражая взор крутыми виражами. Еще немного — и в барах и пиццериях будет яблоку негде упасть от отдыхающих.

— Тебе нужно ехать, — сказал Роб, хотя чувствовал прямо противоположное. Перспектива ее отъезда вернула его в детство, к обшарпанным стенам, где клочки обоев складывались в загадочные острова, и к атмосфере страха. Содеянное встало перед ним во весь рост и затмило свет. Вернуться в Англию означало немедленно подвергнуться аресту. Остаться здесь означало одиночество.

— Прости, — произнесла Джесс в отчаянии. — Я не должна была тащить тебя сюда.

Однако сомнений не было. Ее главной заботой стала Бетт; ей приходилось даже скрывать свое нетерпение попасть домой, приласкать дочь. И это полнейшее отсутствие внутренней борьбы удручало Джесс еще больше.