Между тем Россия в 1721 году заключила со Швецией мир, по случаю которого Бестужев 1 декабря устроил грандиозный праздник и приём иностранным дипломатам и первым лицам датского королевства. Перед своим домом он велел выстроить прозрачные картины, на которых был изображён бюст Петра с латинской надписью: «Шестнадцать лет ознаменовав подвигами, затмившими деяния Геркулеса, он заключил 30 августа 1721 года славный мир в Нейштадте, заставив безмолвствовать зависть и даровав Северу давно ожидаемое спокойствие». На приёме русский резидент раздал всем гостям памятную медаль с приведенным выше изречением, по собственной инициативе выбитую в Гамбурге. В Дании чеканить монету отказались из-за слов «даровав Северу давно ожидаемое спокойствие», найдя её предосудительной. Зависть бывшего союзника далеко не безмолвствовала! Но зато Бестужев получил от царя, находившегося в этот момент в Дербенте, собственноручное письмо с изъявлениями благодарности.
В 1723 году царь Пётр I послал за Бестужевым в Копенгаген специальный фрегат, чтобы срочно доставить его в Ревель, где у царя были важные дела. По всей видимости, Алексей Петрович понадобился царю для консультаций по скандинавским делам. В Ревеле император наградил дипломата собственным портретом, украшенным бриллиантами. Эта награда была обещана Бестужеву ещё в 1721 году, сразу после подписания Ништадтского мира, но тогда у царя готового портрета под рукой не оказалось. Бестужев очень дорожил царским подарком и всегда носил его на груди.
В круг интересов русского посланника входила не только политика и дипломатия. Пребывание в Копенгагене ознаменовалось для него научным изобретением, принесшим в конечном итоге мировую славу. В датской столице он сильно увлёкся (ал)химией и изобрёл ценные «жизненные капли» — tinctura tonico-nervina Bestuscheffi, спиртоэфирный раствор хлористого железа, лечащий истощённые нервы и надолго вошедший в историю медицины под названием «капель Бестужева».
Как часто бывало с русскими изобретателями, их изобретения стали жить своей собственной жизнью и под другими именами. Такая же история произошла с каплями Бестужева. Помогавший ему местный химик Лембке (или Ламбке) продал секрет капель французскому бригадному генералу Ламотту в Гамбурге, который представил капли французскому королю и получил за них большую награду. Во Франции капли стали известны под названием «elexir d'or» и «elexir de Lamotte». Позднее, когда Бестужев открыл свой секрет одному петербургскому аптекарю, а потом поделился их составом с академиком Российской академии наук Моделем, секрет капель перешёл к аптекарю Дуропу. Вдова Дуропа продала его за 3000 рублей Екатерине II, по повелению которой рецепт был опубликован в «Санкт-Петербургском вестнике» за 1780 год с указанием авторства Бестужева. «Бестужевскими каплями» на протяжении 200 лет пользовались потомки великого канцлера — в основном нервные русские дамы и женственные кавалеры.
«Капли Бестужева» характеризуют нам будущего канцлера Российской империи совсем с другой стороны. Мы видим в нём человека широких взглядов, образованного и любопытного, не чуждого творческих порывов. И кто знает: посиди министр-резидент Петра чуть больше над тайнами химии, глядишь и вышел бы из него свой, русский Луавазье, не хуже французского. Но научная карьера, судя по всему, мало прельщала молодого честолюбца. Химия, капли — это так, побочный продукт то ли временного безделья, то ли хандры, то ли приступа неожиданного любопытства…
В 1724 году датский королевский двор признал наконец Петра I императором, но, как доложил Бестужев царю, он сделал это исключительно из страха. Тем самым Алексей Петрович косвенно давал понять Петру I, что его совет пугать Копенгаген голштинским жупелом оказался вполне действенным. Заключение в 1724 году благодаря усилиям старшего брата Михаила между Россией и Швецией военно-политического союза заставило датский двор не на шутку всполошиться, а мнительному датскому королю стала снова мерещиться шведская экспедиция в Норвегию, и он даже от волнения заболел и стал чаще смотреть в сторону Петербурга.
Пётр I оценил дипломатическую ловкость посланника и в том же 1724 году, во время коронации своей супруги Екатерины Алексеевны, пожаловал ему придворное звание камергера. Но высочайшему покровительству скоро пришёл конец, император Российской империи Пётр Великий почил в Бозе, не назначив после себя наследника. Россия вступала в период нестабильности, смуты и беззакония.
В год смерти Петра Дания ещё колебалась между англо-французским союзом и союзом с Россией, но надежда датчан на ослабление России со смертью Петра быстро привела их, по выражению Бестужева, «в добрый гумор». «Из первых при дворе яко генерально и все подлые с радости опилися было», — докладывал он в Петербург о реакции датского двора на смерть Петра I. В датских водах появился британский флот, и тень голштинского герцога перестала восприниматься с таким страхом, как прежде. Копенгаген присоединился к так называемому Ганноверскому, то есть англо-французскому, союзу, и от русского посланника в Копенгагене стали шарахаться, как от чумы.
Кажется, здесь, в Копенгагене, Бестужев женился. Его женой стала Анна Ивановна, урожд. Бёттихер (Беттигер), дочь бывшего русского резидента в округе Нижняя Саксония и наставница цесаревны Елизаветы Петровны. Резидента Беттиге-ра в своё время часто навещали Пётр I с женой Екатериной.
Своим положением в Дании Бестужев стал тяготиться и по другим причинам: его темпераменту и опыту уже было тесно в «тихом датском омуте», его сильно потянуло домой, на новые политические просторы, где разгоралась борьба партий, где могли со всей силой развернуться его честолюбие и ловкость и где, возможно, его ждало быстрое возвышение. Он был уже в возрасте Иисуса Христа, а решительного прорыва к власти так и не достиг. Нужно было торопиться. Там, в Петербурге, были давние связи семьи Бестужевых-Рюминых с двором покойного царевича Алексея Петровича, а теперь их друзья — Авраам, Фёдор и Исаак Веселовские, знаменитый арап Петра Великого Абрам Ганнибал, Пашковы, сенатор Ю.С. Нелединский, кабинет-секретарь И.А. Черкасов (1690—1752), сплотившиеся вокруг сестрицы Аграфены, княгини Волконской, и воспитателя царевича Петра Алексеевича и бывшего пажа Екатерины I и учителя Петра II С.А. Маврина. Их опорой был также влиятельный цесарский посланник в Петербурге граф Амадеус фон Рабутин-Бусси. Великосветский салон А.П. Волконской располагался на Адмиралтейском острове в доме по Греческой улице. Туда, скорей туда, в Петербург!
Россией в это время правил Пётр II, сын царевича Алексея Петровича. Австрийский посланник и в самом деле добивался «доставить» Аграфене Петровне или, как её звали в кружке Маврина, Асечке, звание обергофмейстерины при царевне Наталье Алексеевне, любимой сестре Петра II, и Алексей Петрович решил обратиться к австрийцу с просьбой выхлопотать отцу графский титул. Эти титулы присваивались тогда лишь указами императоров Священной Римской империи, а потому Рабутин был именно тем человеком, который мог бы замолвить словечко при венском дворе. Себе же наш «скромный» герой официально просил — теперь у Петра II — «за семилетние свои при датском дворе труды» ранга полномочного и чрезвычайного посланника и прибавки жалованья. Он почему-то был самонадеянно уверен в том, что «награжденье его чрез венский двор никогда от него не уйдёт», а потому спешил заручиться милостью собственного государя. Кстати, в кружке Маврина А.П. Бестужев получил кличку Козёл.
Напрасно он так считал: Рабутин в 1727 году неожиданно «помре», а враги Бестужевых-Рюминых — Меншиков и облепившие русский трон, как мухи, голштинцы — остались. Как мы уже сообщали выше, кружок А.П. Волконской, сосредоточившийся первое время вокруг С.А. Маврина, попытался было начать и против них интригу, но светлейший князь был начеку и принял меры.
Началось всё с дела Антона Мануиловича Девиера, зятя Меншикова и генерал-полицмейстера Петербурга (1673— 1745). У него обнаружили крамольное письмо, в котором он высказывался против того, чтобы дочь Меншикова Мария была выдана замуж за Петра II. Такого всесильный Меншиков не мог простить даже близкому родственнику. По указу от 27 мая 1727 года Девиера арестовали, обвинили в намерениях устранить Петра II с трона, били кнутом, лишили дворянства, чинов и кавалерии, то есть наград, и сослали под караул в Мангазею[20]. В личных бумагах Девиера власти нашли и письма Бестужевых, в которых те выступали против всесильного камергера двора Рейнхольда Фридриха-Казимира (Рейнхольда-Густава) Левенвольде и вице-канцлера Андрея Ивановича Остермана. Этого было достаточно. Бестужевы давно мешали Меншикову, а теперь вот стали врагами голштинцев и немцев. П.М. Бестужева и княгиню Волконскую, как мы уже сообщили ранее, отправили в ссылку в подмосковную деревню.
