Дом номер пять оказался жилым, что немного успокоило Дмитрия. Придав своему лицу, насколько это было возможно, спокойное выражение, он постучал в дверь квартиры номер один. Долго не открывали, и Митя стал от нетерпения бить ногами о пол, как лошадь на параде.

Неожиданно за дверью послышался шорох и неуверенный мужской голос спросил:

– Вам кого?

Митя, обрадовавшись тому, что хоть какая-то надежда замаячила, скоро ответил:

– К Соскачевым!

Потом, слегка поразмыслив, добавил:

– К племяннице ихней.

За дверью вновь послышалась возня, потом шлепанье тапок по полу, тихий разговор и затем громкий смех. Митя, не зная, что думать, снова постучался.

На этот раз голос из-за двери прозвучал вполне уверенно:

– Нет здесь таких! И никогда не было!

– Как?!

– Вот так! – ответил житель квартиры номер один и жизнерадостно засмеялся. Он боялся преследования за невыплаченные алименты, а стучащийся к нему чудак был явно по другому делу.

– Откройте! Откройте немедленно! – колотился в дверь Митя.

Все мечты его рухнули. Не будет теперь ни денег, которые он намеревался отнять у Соскачева, ни тех благ, которые можно было бы на них приобрести.

Дверь распахнулась и здоровенный кулак с наколотым на пальцах именем «Витя», мощно соприкоснулся с челюстью Шайкина. Его отбросило к стене и сквозь наползающий на глаза туман, он увидел небритого амбала в синей майке и старых трико, который довольно скалил зубы.

Очнувшись, Митя выскочил на улицу. От злости и бессилия Шайкин взвыл. Он награждал московского пенсионера-филателиста такими сочными и размашистыми словами, что вряд ли возможно найти их хоть в каком-нибудь орфографическом словаре.

А поминаемый Шайкиным дед, непрерывно икая, с интересом наблюдал через иллюминатор за извилистой береговой линией Черного моря.

Количество членов экспедиционного корпуса Тони возросло до трех человек – пришлось взять с собой учителя. Джабраил ночью, во время совместной пьянки, рассказал Крабову о деле. Рассказал без какого-либо намеренья, а так, случайно. Но в этом был и свой плюс – у Олега Семеновича была машина.

Еще не было и девяти часов, а старенькая «Вольво», уже ехала по грунтовой дороге, пробиваясь к шоссе. За рулем сидел Джабраил. На заднем сиденье находились Тони и учитель. Поскольку делать, до приезда в Сочи, особо было нечего, они вели умную беседу.

– Вы, американцы, погрязли в рационализме. Вам из этой ямы уже не выбраться, – бурчал не выспавшийся Крабов.

– У них, тьфу, у нас лучшая в мире демократия, – нехотя парировал Энтони и с удивлением заметил, что нападки на его родную страну вовсе не вызывали у него гнева или хотя бы раздражения. Раньше за такие слова он мог бы и в морду дать.

– Ну, ты скажешь! «Демократия»! Вы еще негра президентом выберете, совсем кирдык вам будет.

– Про негра это ты, конечно, загнул. А чем у вас лучше? Посмотри вокруг. Разруха одна. Земля заброшена, – в поле одиноко ржавел трактор, с которого уже успели снять гусеницы, наглядно подтверждая слова американца, – никто ничего не делает, только турецкое тряпье друг другу перепродаете.

– Это все временные трудности. Наладим рыночную экономику…

– Через пятьдесят лет. И так же «погрязните в рационализме»!

– С нами такого не случиться. Натура наша крепче против вашей.

– Кто бы говорил? – Тони перешел на личности, – Ты зачем школу бросил и всякую хрень теперь людям продаешь? Душевный порыв?!

Крабов от обиды закусил губу и отвернулся. Но тут же снова обернулся к Тони и, прищурив глаза, спросил:

– А ты, если такой уж чистокровный янки, почему водку пил, про церкви меня расспрашивал, «за жизнь» со мной и Джабраилом разговаривал? Да и еще две пачки «Мальборы» из буфета у меня своровал!

– Это… это не я, – покраснел Энтони.

– То-то! Попал в Россию, все! Конец твоей американской гнилости настал. Теперь ты наш, расейский!

Джабраил, сидевший до этого, как на иголках, поскольку не мог вставить в разговор ни единого слова, повернулся вполоборота и изрек:

– Я вот тоже жэну сэбэ рюский взял!

Машина, покачивая боками, натужно заурчала и выехала на шоссе. Качка пропала, и разговор перешел в более позитивное русло.

В то самое время, когда Екатерина Викторовна пробиралась к Сочи на катере, Энтони со своими помощниками – на «Вольво», а следователь Брыкин с дохлыми курами – на микроавтобусе, двигались в том же, южном направлении, дед Попугайкин подлетал к городу-курорту на самолете, а бедный Митя, гадко матерясь, бродил по ненужному ему Мурманску, Иван Никанорович Соскачев скучал, сидя в съемной комнате. Он даже и не подозревал какую гонку он спровоцировал своим бегством с краденными деньгами.

Его покой нарушила квартирная хозяйка. Войдя к нему, она, вместо приветствия, горестно вздохнула, уселась на табуретку и, неталантливо изображая безразличие, спросила:

– А что это вы, Иван Никанорович, все дома, да дома? Деньки вон какие выдались! Хош загорай, хош купайся, а хош с мужиками на набережной пиво пей.

– Нет времени на отдых, Ольга Евгеньевна. Я должен скоро уехать, – неопределенно ответил Соскачев.

Ольга Евгеньевна, к неудовольствию своему поняв, что разговора по душам не получится, еще пару минут посидев для приличия, резко встала с табурета, как будто вспомнив, что забыла посолить борщ и громко охая и скрепя своими пенсионерскими суставами, покинула помещение.

С одной стороны ее жилец неплохо платил за комнату, с другой же – он в корне отличался от тех веселых и беззаботных постояльцев, которые в сезон заполняли ее, напоминающий сказочный Теремок, дом.

«Может он академик какой, – размышляла Ольга Евгеньевна, – а может и шпион». Почему-то вторая версия ей понравилась больше и к постояльцу она стала относиться с очевидным трепетом, смешанным со жгучим интересом. Так же своими выводами она, не сумев себя сдержать, поделилась с соседками. Изнывающие от отсутствия тем для обсуждения в скучное предсезонье товарки, поклявшись, конечно же, хранить молчание, блестя глазами, разлетелись по городу.

Учитывая густонаселенность курорта и легкость на подъем его коренных жителей, вполне можно было бы предположить, что через неделю о «шпионе» будет знать весь Большой Сочи. Однако тогда мы недооценили бы возможности этого могучего города – все произошло гораздо раньше.

Удивительно, но первыми на слухи отреагировало неформальное объединение.

Уже вечером текущего дня в комнату к московскому беглецу зашли трое суровых парней. Одеты они были, как им и надлежало, в спортивные костюмы и кроссовки. Из-под распахнутых курток на мягкой ткани черных маек блестели надетые на шеи крупные золотые цепи.

Визит к москвичу был не запланированный, и рэкетиры действовали, полагаясь на свои импровизационные способности.

– Ну, че, чувак, страну нашу капиталистам продаешь? – гадко ухмыляясь, спросил бандит № 1.

От удивления Иван Никанорович уронил стакан с чаем и обжег себе ногу. Он широко раскрыл глаза и с трудом выдавил из себя:

– Что?!

– Ты тут целку из себя не строй! Мы все знаем! – подключился к разговору бандит № 2. Внешне они все были настолько похожи, что впору было бы нарисовать номера у них на спинах, как у футболистов.

– Может, вы ошибаетесь? Какая страна? Кому продаю?

– Понятно кому: Америке этой гребаной, – подошел и третий.

Положение было критическое. Соскачев не раз уже сталкивался с рэкетирами, и ничем хорошим это для него не заканчивалось. Ситуация была непонятной и глупой, но он решил: надо платить.

– Ребята, тут явно какая-то ошибка. Я – российский гражданин. Хочу совершить туристическую поездку… ну, допустим, в Болгарию. Но если и это облагается вашими налогами, то я согласен, в разумных пределах, их оплатить, – четким голосом спортивного комментатора сказал Тони.

– Ты нам тут пределы не устанавливай! – крикнул первый бандит, – «разумные», не «разумные» – это мы сами решим.