— Назовите имена.
— Макгирт и Анчпен, Ваше Величество, — сказал он. — Оба из моего взвода, оба северяне и надежные люди. Я назвал двоих, потому что втроем мы будем не так бросаться в глаза. Больший отряд может привлечь ненужное внимание.
Он уже мыслил категориями путешествия, в котором могут встретиться всякие неожиданности. Королева записала имена.
— В этом вы разбираетесь лучше меня, — сказала она. — Выберите себе сами, каких нужно, лошадей, до подставы, дальше поедете по курьерской цепочке… Ваши мушкетеры будут сейчас же присланы к вам. Вы получите три тысячи карлинов в золоте и десять тысяч в бонах на генуэзское отделение конторы Ренара… Вот записка для Гроненальдо, он все сделает. Ему я доверяю, как вам. Вот письмо в Геную для графа Горна, возьмите.
Он принял записку и письмо. Жанна посмотрела на него.
После того случая с разбитой вазой между ними не было близости. И сейчас, конечно, даже мысль об этом казалась кощунством, и Жанна совсем не думала об этом. Но она не могла отпустить его просто так.
— Алеандро, — скорее подумала, чем прошептала, она, подойдя к нему, — ты меня еще любишь?
Маркиз де Плеазант взглянул в глаза своей государыне.
— Ну, что же ты? Скажи что-нибудь, не молчи…
Но он молчал.
«Девушка по имени Жанна, которую я люблю, и королева — не имеют ничего общего, — вспомнила она. — Но если королева наградит меня, я не приму награды, ибо для меня это плата за любовь».
Она его наградила, и он принял награду. Если бы он любил, он бы не принял. Значит, любовь кончена, так? Но ведь он должен был понять, что это совсем не за любовь. Она вынуждена его наградить. Она посылает его отнюдь не на прогулку. Неужели он не понял, или она плохо объяснила ему?
— Алеандро, — прошептала она, — ты же понимаешь…
Да, конечно, он понимал.
Он сразу понял, зачем его позвали так экстренно. Ноги, подчиняясь рефлексу дисциплины, несли его в королевские покои, а вся его душа, все его существо — бунтовали и возмущались. До самой последней секунды, стоя перед портьерой, он не был уверен в том, что он сейчас сделает. Он знал, что она не одна, что там пэры, но это не удержало бы его. Он не хотел, он не хотел. Он ненавидел и ее и себя. Но когда портьера поднялась и он увидел ее, услышал ее голос — он повиновался против собственной воли. Перед ним была его королева, она повелевала, ее совсем не занимало, чего он хочет и чего не хочет. Он повиновался, чувствуя себя втоптанным в грязь, ненавидя ее и все-таки восхищаясь ею, любуясь ею, своей Королевой.
Она доверила ему дело, важное и опасное дело. Он понял, что все эти грамоты, цепи и ордена предназначены не ему, а его делу. У него отлегло от сердца, и он принял верный, как ему казалось, тон: я — слуга королевы, она поручает мне нечто, и я приложу все силы, чтобы сделать это как можно лучше. Все просто и ясно; можно идти?
Оказалось, что нет. Королева соскочила с котурнов и засматривала ему в лицо снизу вверх, робко и умоляюще. Это было противоестественно, физически противно ему. Она, ко всему прочему, еще и любила его.
Разумеется, он все понимал, но это ничего не значило.
— Я все понимаю, Ваше Величество, — сказал он. — Я прошу вас разрешить мне выйти той же дорогой, которой меня привели.
— Да, конечно, конечно… Но скажи мне…
В ее глазах было даже что-то собачье. Следовало бы все же быть великодушным, но у него не хватило на это сил:
— Теперь не время говорить об этом, Ваше Величество. Дорога минута. Разрешите мне удалиться.
— Но ты вернешься, ты вернешься ко мне… живым?
Только сейчас она поняла, что расстается с ним, возможно, навсегда. Ей стало страшно, что его убьют там, в Генуе, и она не увидит его больше, как Вильбуа. Зачем она сделала это?
Он сделал движение к выходу.
— Постой, Алеандро, постой… дай хоть поцеловать тебя на прощанье…
Она пригнула к себе его голову, поднялась на цыпочки и прижалась губами к его холодным губам. Он стоял, как столб, опустив руки; но она не могла оторваться от него.
Это грозило затянуться. Маркиз де Плеазант отстранил от себя королеву, вежливо, но решительно. Слишком решительно — острые кончики его орденского креста поцарапали ей шею. Глядя на опустившуюся за ним портьеру, Жанна заплакала от боли и обиды, как маленький ребенок.
Но плакать было еще некогда. Она вытерла слезы, потрогала расцарапанное место и позвонила, приказала позвать капитана де Милье. Снова голос ее сделался холоден, вежлив и тверд, как подобает королеве. Пока она занималась с капитаном, ей доложили, что сиятельный герцог Марвы здесь и испрашивает аудиенции.
Жанна взглянула на часы: было уже около пяти, начало смеркаться.
«Неужели он поймал кого-нибудь? — подумала она. — Что-то уж слишком скоро».
— Пусть обождет.
Она скоро отпустила капитана. Вошел Лианкар.
Жанна видела, что в руках у него ничего нет, но ей было с самого начала ясно, что бумаги пропали безвозвратно. Поэтому она ждала, что будет делать сиятельный герцог Марвы.
Он подошел к столу, отстегнул шпагу, поцеловал ее и, встав на одно колено, протянул ее Жанне.
— Это все, что вы принесли? — спросила она.
— Ваше Величество, — сказал Лианкар, ища ее глаз, — я пришел с повинной. Я не смог выполнить того, что Ваше Величество поручили мне, и потому готов идти в тюрьму, на эшафот… Предаю себя в руки Вашего Величества. Вот моя шпага.
— А, хорошо, положите ее вот там, — нарочито небрежно сказала Жанна — Сядьте, мой герцог, и давайте побеседуем.
Он положил шпагу на стул и сел, пристыженный и смущенный Mort Dieu[102]. Ему ничего не стоило ее обмануть, показать ей каких-нибудь подставных лиц в виде убийц Вильбуа. Но он этого, конечно, не стал делать. Он приготовил для нее фокус потоньше. Он даже отрепетировал этот номер для девочки-королевы — а она сорвала его в самом начале, словно разгадав его игру. Впрочем, какая она, к дьяволу, девочка… И все же нельзя не признать, что потеря девственности пошла ей на пользу — она стала настоящей королевой.
— Скажите, что вы об этом думаете? — спросила она.
Он поднял на нее скорбный взгляд.
— Я должен сознаться Вашему Величеству — до сегодняшнего вечера я только подозревал, что Фрам и Кейлембар находятся в Виргинии. Теперь, увы, это не подлежит сомнению.
— Что же вы предлагаете?
— О Ваше Величество, надо подумать. Я сегодня не имел времени, я был занят розысками Мои люди переворошили весь город, я сам побывал в тысяче мест Я с самого начала подозревал, что убийцы ускользнули из города, но все-таки, на всякий случай, запер все ворота и заставы караулами.
Жанна едва ли не крикнула во весь голос «Немедленно снимите караулы!» Она едва сдержалась и произнесла как можно небрежнее:
— По-моему, это излишняя мера («Что делать? Послать его самого?») Если уж убийцы намеревались немедленно скрыться из города, они это немедленно и сделали («Он не должен иметь впечатления что это меня волнует».) Или же они укрылись в какое-то убежище в самом городе («Надо поскорее снять караулы! Боже мой, они, наверное, уже подъезжают к заставе!»)… укрылись в какое-то убежище, говорю я, и вы их там все равно не найдете. («Нельзя посылать его самого, он может затянуть дело! Ага, придумала!») Вы позовите дежурного и прикажите ему здесь же снять караулы, я не хочу прерывать беседы с вами…
Лианкар вызвал дежурного офицера и отдал приказ. Жанна подавила вздох облегчения.
Герцог Марвы тоже заметно успокоился. Речь его полилась с обычной Лианкаровой плавностью, он говорил об отозвании Викремасинга, о подготовке армии, об оккупации замков мятежных дворян… О Ломбардии он не поминал. Помалкивала и Жанна.
— Государственным секретарем будет принц Каршандара, — сказала она в заключение. — Я думала о вас на этом месте, но сегодня вы не оправдали моих надежд. К тому же, вы видите, место это опасное, а потерять после Вильбуа еще и вас было бы для меня слишком большим ударом.
