В 1554 году была присоединена Польша, тремя годами позднее — Богемия. Король не пустил туда кардинала и его псов-мурьянов. «Именем Бога одерживаете вы победы, Ваше Величество, но посвящаете их себе, а не Богу!» — в запале восклицал Чемий, сверкая глазами. «Кесарево — кесарю, — отвечал этот великолепный монарх, — а кесарь — я, ваше преосвященство».

Но Чемий не желал мириться с этим. Он убеждался, что король коснеет в своих заблуждениях, и его посетила мысль, что государь поражен безбожием. Он не ужаснулся в душе своей, поняв это, ибо прошли те времена, когда он ужасался. Он стал терпеливо накапливать доказательства одержимости короля Диаволом, а их было предостаточно. Ересь вольнодумства распространялась все шире, несмотря на все усилия церкви. Мурд в свое время говорил об отмене Индекса, и этот пункт был даже внесен в его проект, но король вычеркнул его. Возможно, Мурд имел в виду Индекс, утвержденный Римом; но кто теперь мог знать, что он имел в виду? Первым делом Чемия было формальное провозглашение Индекса, который он значительно расширил против католического. Король подписал этот указ, но он плохо проводился в жизнь. Не только свободно ввозились, но даже свободно печатались в Толете и иных городах книги самого соблазнительного содержания; издателей нещадно штрафовали, но что могли изменить несколько обломанных ветвей, когда требовалось рубить под корень? Наряду с церковной цензурой, существовала еще цензура королевская, которая зачастую имела совершенно противоположный взгляд на вещи.

Чемий попытался объявить королю открытую войну. В 1558 году он обнародовал указ о введении в Польше и Богемии католиканской инквизиции. Удар был хорошо подготовлен. В тот же день указ был оглашен в главных городах Виргинии, а также в Варшаве, Кракове и Праге. Трибуналы открылись сразу же после оглашения указа. Чемий хотел поставить короля перед фактом: машина была пущена в ход. Но он не на того напал. Карл ответил тем же: он поставил перед фактом церковь. Кардинал Мури был объявлен изменником, отрешен от своей должности и отправлен в глухую провинцию, в Понтом, на остров Ре. Пожар, который пытался зажечь этот неразумный пастырь, был затоптан в зачатке. Церковь ошеломленно смолчала.

Для Чемия начались долгие годы ссылки. Место князя церкви занял кардинал Флариус, креатура короля, личность во всех отношениях ничтожная. Ему, однако, подчинялись, так как он принадлежал к числу доктринеров, соучастников «чуда, сотворенного каноником Мурдом», и при всем своем ничтожестве был достаточно умен, чтобы время от времени вырывать у короля парочку еретиков или ведьм для сожжения и осторожно препятствовать герцогу Фьял отменить Индекс, над чем сей славный муж трудился очень давно.

Чемий был забыт более чем на десять лет, забыт, казалось, всеми. Но он не пал духом. Этот человек всегда знал, чего он хочет. В эти годы он на свободе предавался размышлениям и вел обширную переписку со многими церковниками за границей.

У него отнюдь не было мысли о возвращении виргинской церкви в лоно Рима. Он вынашивал и развивал другие мысли. Всех — католиков, протестантов, католикан и даже греческих ортодоксов — объединяла, по его мнению, вера в Христа. И в этой вере все они едины пред адским ликом неверия. Только в единении всех верующих во Христа — реальная сила.

И эти мысли были не новы для него. Впервые они возникли у него еще тогда, когда он носил красную мантию кардинала Мури. Еще тогда он списывался с польскими католическими прелатами и, ссылаясь на то общее, что было у них и у него, предлагал извлечь из могилы прах Николая Коперника, спалить его и развеять по ветру, дабы погибло еретическое лжеучение. Из этого плана ничего не вышло, но мысли, родившие его, не исчезли. В тишине понтомского уединения они развились в стройную, безупречную систему, венцом которой был тезис: безбожный монарх долженствует быть низвергнут силою земной, и церковь благословит этот подвиг.

Ему не довелось увидеть падения Карла, но он пережил этого еретического короля, конец которого был ужасен. Узнав о смерти Карла, он служил в своей капелле благодарственный молебен, служил открыто, ибо вокруг него снова были его приверженцы. Флариус все-таки добился того, что Чемия вспомнили все истинные католикане, слуги Бога живого.

Не вспомнила о нем только королева Иоанна, его крестница. Вернее, она просто не знала о его существовании: ее наставник, герцог Фьял, считал его сыгранной картой и не называл ей его имени, а когда она стала королевой, ей также никто не напомнил о нем. Одни этого не хотели, другие забыли, а третьи, хотя и помнили, но опасались — опасающихся, как всегда, было большинство. Но Чемий и не надеялся, что о нем вспомнят. Он даже не хотел этого. Он исподволь сделал очень много, чтобы искоренить безбожие в Виргинии, и был уверен, что сумеет напомнить о себе сам.

Он зорко следил за развитием событий и видел, что юная королева идет по стопам отца. Она издала книжку стихов противоестественного Ланьеля, она допустила небывалый скандал на диспуте в Университете, когда пятеро замаскированных еретиков во всеуслышание издевались над святой верой и затем скрылись неведомо куда; наконец, она отменила Индекс. Это было словно ее ответом на казнь колдуна, которого епископ Понтомский зажарил на железном стуле, на страх и потеху толпе. Однако дело этим не кончилось. Чемий получил в конце июля собственноручное письмо королевы, в котором она резко выговаривала ему за своеволие и предостерегала повторять подобные акты впредь. Епископ прочел письмо вслух своим ближним. «Теперь вы видите, что королева Иоанна продала себя Диаволу и даже подписалась в этом. Ее отец позволял жечь колдунов».

Расследование по делу смутьянов-монахов было запрещено, но церковь вела его на свой страх и риск, впрочем, безуспешно. В зале Сферы, после бегства еретиков, подобрали несколько бумажек, оброненных ими в суматохе. Архидиакон Басилар Симт, назначенный в тайную розыскную комиссию, хранил их у себя. На них были набросаны архиеретические мысли, но о том, чьей рукой это было сделано, листочки говорили Симту не больше, чем халдейские письмена.

В июле Симт получил письмо, написанное прекрасным почерком:

Симт сравнил почерки. Сомнения не было — некоторые еретические заметки были написаны лично королевой Иоанной. Значит, это она выступала его оппонентом на диспуте… Потрясенный этим открытием, он не решился поведать тайну своим коллегам по комиссии. Он препроводил записки королевы и присланные анонимом бумаги Аврэму Чемию с собственным трепетным письмом.

Путь до острова Ре был неблизкий. Три недели Симт провел в страшном беспокойстве: что, если документы пропадут по дороге? Наконец пришел ответ из Понтома собственно, это был не ответ, а вопрос:

Это успокоило Симта Уже недрогнувшей рукой он приписал ниже вопроса: Nemo — никто, и послал обратно гонца, еще не успевшего как следует отдышаться.

Тридцатого августа тот же лист бумаги вернулся к нему. После его Nemo стояло еще несколько слов подлинного князя церкви:

CABALLERO MANCHEGO[82]