Литмир - Электронная Библиотека
A
A

А кто же тогда? – спросил капеллан.

Сам человек, – ответил Фил.

57

– Что у вас нового в штабе? – спросил Иван Егорович у полковника Педерова – его с женою усадили на места отсутствующих сыновей генерала Макарова.

– Все в ожидании, товарищ генерал-лейтенант, – с готовностью ответил Харитон Самойлович. – Ждем перемен…

А почему ты решил, что они будут, перемены? – спросил Макаров. Он раза два или три говорил Педерову, чтоб звал его по имени и отчеству, а не по званию, на что полковник неизменно отвечал, что для него Иван Егорович всегда останется генералом. Ну что с ним поделаешь… И Макаров махнул рукой – пусть зовет, если так ему удобнее.

Ну как же… Новая грядет метла. Начнет мести и вытряхивать.

Не думаю, – возразил Иван Егорович. – Наши войска особые, и дадут вам в главкомы толкового человека, иначе нельзя. А тот в свою очередь поймет, даже если будет не из ракетчиков, что сильны мы особой слаженностью. Хоть и разбросаны друг от друга на тысячи километров, а представляем единый организм, одно целое. Великая мудрость была в том, что нас выделили в отдельный вид вооруженных сил – первый среди равных. И человек, который сменит нынешнего Главкома, прекрасно поймет эту истину. Другого просто быть не может. Вот разве что бездельников и разгильдяев, до которых еще не добрался маршал, за одно место подвесит, провялит их на солнышке. В этом смысле кое-кому есть резон и потрястись.

Генерал говорил вообще, по Харитон Самойлович принял это на свой счет и покраснел. Вера Ивановна, следившая за их диалогом, тут же отвлекла внимание гостей.

– Предлагаю тост за наших славных соседей, Харитона Самойловича и Музу Григорьевну.

Она подняла бокал с гранатовым соком.

– Андрюша, – попросила Вера Ивановна племянника, – поставь пластинку, пожалуйста. Дедушкину любимую… Отведайте моих пирогов, Харитон Самойлович. Муза, положи и себе. С рыбой вроде ничего получился.

Внук выбрал пластинку, включил проигрыватель, и комнату заполнили энергичные мужские голоса: «Земля в иллюминаторе видна…»

Песня нравилась всем, и ее прослушали с удовольствием.

– Вот куда нам силу надо направить, – задумчиво проговорила бывшая невестка Макаровых. – Вместе на Марс с американцами лететь, на Венеру, а не кнопки нажимать…

Иван Егорович сердито хмыкнул.

Дались вам эти кнопки, – сказал он. – Их уже и в помине нет… Последние были на средних ракетах СС-4.

Эта одна из них стоит у вас в городке? – спросил Андрей.

Она самая… Чудесные были штучки! Совершенная техника для тех времен, шедевр. Я их когда-то давно на вооружение ставил, осваивал боевое применение. Так вот что о кнопках хотел сказать. Помните, разговор затеялся несколько лет назад? Выступил некий пацифист-писатель и заявил, что он не нажмет кнопку, даже если будет знать: на нас летят «изделия» супостата.

Призывая отказаться от ответного удара, от идеи возмездия, – заметил полковник Педеров.

Верно, – кивнул Макаров. – Обзывал нас всех, готовых выполнить боевой приказ, сторонниками старого мышления. Конечно, и мы, ракетчики, ратуем за мир, вовсе не самоубийцы. Но как не понять этому литератору, по слухам вроде бы имевшему некое отношение к прошлой войне: он и жив еще вместе с нами только потому, что я, Иван Макаров, всю жизнь положил ради меча возмездия. Именно эта идея в основе стратегической концепции РВСН привела к Договору о РСД-РМД и вот теперь к предстоящему Пакту ласточек мира.

Именно, – поддакнул Харитон Самойлович. – Если армия не верит в победу, ведь, по существу, к этому призывал горе-стратег из литературного мира, то армия такая заранее обречена. А вместе с нею и нация, которую она призвана защищать.

Пусть бы он лучше в Вашингтон поехал, – сказала Муза Григорьевна, – и призывал там янки на кнопки на ихние не нажимать. Ведь мы-то давно заявили, что первыми удара не нанесем.

Политическое невежество, если не сказать недомыслие, некоторых писателей просто удивительно, – проворчал генерал. – Хватит с нас восторженных книг о «первых ударах», расшибающих в прах Германию на ее территории, появившихся в канун сорок первого года. И теперь… Договор договором, а уши надо держать востро. Всегда быть начеку. Нам же ихний Рейган напомнил: доверяй, но проверяй.

Хватит о военных проблемах, товарищи полководцы, – мягко остановила отца Вера Ивановна. – И когда мы, русские, отвыкнем говорить о политике за столом? Окажите лучше внимание моим пирогам.

Ой, Веруша! – воскликнула Муза Григорьевна, отведав угощения. – У тебя пироги всегда на пять баллов. А мне все с плитами не везет. Харитон уже третью ставит, на этот раз финскую достал, а все одно снизу подгорает, а сверху не печет.

А ты в моей духовке попробуй, – предложила Вера Ивановна.

А что? Это идея…

Ради бога, – шутливо сложил у груди руки и взмолился Педеров, – не позволяйте ей этого, Верочка. Ведь если и у вас пироги подгорят, ей не на ком будет злость вымещать. А так я для Музы вроде громоотвода. Уж лучше я ей новую плиту добуду, из Мозамбика.

Все рассмеялись.

Да, тебе хорошо о громоотводе рассуждать, – отозвалась жена полковника. – У вас другие порядки. На тебя начальник рявкнул, а ты на улицу вышел, заметил лейтенанта, который не так четко козырнул тебе при встрече, и сам на него рявкнул. Вот и разрядился. А на кого я рявкать буду, если вызывает меня на ковер наша директриса и отчитывает: «У вас, милочка, увеличилось в классе число трудных подростков». А что мне ей ответить? У нее муж генерал, а у меня полковник. На кого рявкать? На трудных учеников?

На меня, Музочка, – предложил под общий смех Харитон Самойлович.

Только и остается… И вообще, разве плохо, если у меня в классе есть трудные? – спросила Муза Григорьевна. – Лично я считаю – в таком классе интереснее работать. Не надо только путать понятия – трудновоспитуемый и нравственно запущенный ребенок. И далеко не всякий трудный педагогически запущен. Трудные ребята, если хотите, это нестандартные личности. И если сопротивляются нашим воспитательным усилиям, значит, усилия эти не стоят того, иные мерки нужны для таких. Это значит, что у них собственные позиции, которые надо понять, разобраться в них, а для этого изначально уважать ребенка, ценить его чувство достоинства, а не только наши учительские амбиции.

Да, – согласилась с нею дочь генерала Макарова, – как часто требуют от нас, чтобы мы изо всех сил втискивали ершистого мальчишку в педагогический штамп «благополучного» ученика!

Лжепедагогический, – уточнил Иван Егорович. – В армии эта проблема получает уже свое завершение. Но мы, увы, принимаем от вас, школьных учителей, тех, кого вы нравственно искромсали.

Вы уж слишком, Иван Егорович, – отозвалась Муза Григорьевна. – Будто все мы инквизиторы какие. Хотя, конечно, бывает и так, что калечим ребячьи души. Чего добиваемся? Чтобы были послушны, сдержанны, не перечили старшим, исполнительны… Тихие, одним словом.

А в тихом омуте черти водятся, – вклинилась репликой Маргарита Иосифовна.

И еще кое-что пострашнее, – согласилась с актрисой Педерова. – Помните тот страшный случай на Урале? О нем еще в газетах писали. Девятиклассник одной из лучших школ убил старушку, чтобы завладеть ее серебряными вилками, их он собирался сменять на коллекционные монеты. Каково? А ведь был из благополучной семьи! Послушный, вежливый, увлекался нумизматикой, общественной работой занимался. А вот на вопрос следователя: «Тебе не жалко было ее убивать?» – равнодушно ответил: «Она все равно старая».

Так это же монстр какой-то! – возмутилась Ксения, мать Андрея, и беспокойно глянула на сына: надо ли ему слушать эту жуткость?

Муза Григорьевна пожала плечами.

– Отнюдь, – сказала она. – В его характеристике была такая фраза: «Мальчик с честными и добрыми глазами, он просто не способен на дурные поступки…» И вот нравственное его уродство никто не рассмотрел именно потому, что не был он «трудным».

63
{"b":"207898","o":1}