Примотанная к импровизированному кресту за руки и ноги, Лиля сохранила свободу движения тела. С каждым ударом она извивалась змеей, словно пытаясь увернуться, ускользнуть от невыносимой боли. Гере отчаянно хотелось куда-нибудь спрятать глаза. Не просто отвести в сторону, а вынуть скользкие белки, засунуть их в коробку, а коробку утопить в море, предварительно обмотав цепями. Где-то внутри, там, где обычно разрастался комок леденящего ужаса, парализующий мышцы, сковывающий суставы, отнимающий всяческую волю к сопротивлению, сейчас угрожающе тлели багровым угли разгорающейся ярости. Герка Воронцов не отрывался от дисплея и смотрел, впитывая Лилину боль. Каждый крик, каждая слезинка, и выражение муки на остреньком личике, и конвульсии покрытого синяками тела, и потекшая тушь, и прокушенные губы — во всем этом не было ни капли фальши, не было игры. Спасая его, Лиля знала, какая кара ее ожидает, но тем не менее не колебалась ни секунды. И Герке хотелось быть хотя бы вполовину таким же стойким и мужественным, когда придет время отдавать долг. Все Лилины муки он собирался вернуть сборщикам сторицей. С огромными процентами. Потому что внезапно понял: что бы ни произошло между ним и Лилей, каковы бы ни были их отношения, он никогда и никому не позволит безнаказанно причинять ей вред.

А Остен, заложив руки за спину, расхаживал по комнате, похожий на цаплю. Зычным, театральным голосом он декламировал стихи, рваный ритм которых удивительным образом совпадал с ударами молотка.

И он вышагивал сухим, чеканным шагом, то заслоняя собой палача-Скомороха, то исчезая за пределами экрана.

Стучал молоток, позвякивая о широкую шляпку гвоздя. Глухо стонало дерево, принимающее в себя его острый хищный нос. Обиженно чавкало раздираемое мясо. На пол падали крупные частые капли рубинового цвета. Весь этот шум, неслышный, но громоподобный, вторил Остену: она не придет назад! Ты не придешь назад! Никто не придет назад!

Тук! Спасенных нет. Тук! Спасенных — нет. Тук! Спасенья нет.

Воронцов понимал, что сейчас испытывает ментальное давление, сродни тому, что применяли Лиля и Юдин, только не мягкое и незаметное, а тяжеловесное, точно бульдозер, и точно так же прущее напролом. Менее деликатное, зато более эффективное. Всего две минуты. Всего два гвоздя. И Герка не выдержал.

— Да хватит уже! Хватит! — закричал он. — Все! Я вас понял! Довольно!

От крика сова на капоте нервно замахала крыльями. Новиков даже не вздрогнул, продолжая спокойно крутить «баранку». Остен прервался, задумчиво глядя в камеру, но экзекуция при этом не остановилась ни на секунду.

— Нет, Герман Владимирович, не довольно, — Остен цыкнул, будто от досады. — Довольно будет, когда вы принесете мне монету, а пока… мы только начали!

Соскользнув со шляпки гвоздя, молоток с размаху ударил Лилю в запястье. От раздавшегося хруста девушка вскрикнула. У Герки в который уже раз противно свело живот.

— Понимаю, что такое непростое решение требует серьезного осмысления, и потому даю вам два дня на раздумье, — Федор Михайлович великодушно взмахнул рукой. — Но рекомендую поторопиться, иначе вы рискуете получить вашу подружку частями. На этом наш разговор предлагаю считать отложенным ровно на сорок восемь часов. А сейчас простите, Герман, у нас еще много дел… Впрочем, вам на них смотреть необязательно.

Длинные холеные пальцы Остена щелкнули, погрузив экран телефона во тьму, из которой нехотя принялся проступать привычный рабочий дисплей, в левом углу которого тревожно мигала иконка разряженного аккумулятора. В правом же неторопливо отсчитывал минуты циферблат часов. Две минуты четвертого.

Времени оставалось даже чуть больше, чем достаточно. Гера не стал говорить Остену, но он и сам думал о том, чтобы явиться к нему еще до заката следующего дня. Он заснул, обдумывая план спасения, а проснулся… О да, он проснулся, преисполненный решимости выпутаться из этой истории, куда его затянуло странное чувство юмора госпожи Фортуны. И не просто выпутаться, а выйти победителем, как и подобает такому удачливому сукину сыну, как он. Оставалась сущая малость — провернуть нечто невероятное. Нечто дикое, безумное, рассчитанное на совершенно сумасшедшую удачу. И возможно, как и советовала судица Жива, проделать это несколько раз.

— Может, тебя в центр подбросить? Или до метро хотя бы? На метро-то всяко быстрее, чем автобусом. Пробок нет, опять же…

Герка отрицательно мотнул головой. Да, Мишка Новиков мыслил вроде бы правильно — каждому приезжему нужно в центр. Там жизнь, движение, самые интересные достопримечательности и развлечения, которых лишены провинциальные города. Но именно там промышляет больше всего сборщиков. Воронцов прекрасно понимал: там его найдут гораздо раньше, чем он отыщет то, что ему нужно. Вовсе ни к чему, чтобы все сборщики Санкт-Петербурга бегали за ним по пятам. Пока ни к чему.

— Не, Миш, спасибо. Ты и так очень помог. Ты поезжай, у тебя дел куча, а я уже дальше сам.

Сдержать улыбку не получилось. Очень уж забавно вытягивалось Мишкино лицо, когда тот натыкался взглядом на вспоротый капот и треснувшую лобовуху. Удивление, смешанное с мучительным желанием вспомнить, пробегало ото лба до губ, придавая Новикову уморительно серьезный вид. Он честно пытался сосредоточиться на Герке, но раз за разом возвращался глазами к уродливым, глубоким шрамам, топорщащимся разодранным металлом. Пройдет совсем немного времени, и Мишка начнет задаваться вопросом, почему он не отвез Воронцова домой, а потащил с собой в Питер. Еще чуть позже в голову Новикова полезут сомнения, «а был ли мальчик»? Действительно ли пропавший сосед всю ночь проспал на пассажирском сиденье? И уже вечером, по дороге домой, Мишка достанет из бардачка недокуренный «косяк» и вышвырнет его в окно, чтобы больше никогда уже не прикасаться к этой дряни. Но сейчас все мысли Мишки Новикова, предчувствующего скорую взбучку от родителей, занимали царапающие глаз борозды на капоте. Воспользовавшись случаем, Гера хлопнул своего нечаянного водителя по плечу и поспешил скрыться во дворах.

В Северной столице Воронцов бывал нечасто, и все больше в центре — Невский проспект, Эрмитаж, Казанский собор, Спас-на-Крови… — стандартный набор любого туриста. Сейчас же юноша явно находился где-то на задворках Санкт-Петербурга. Названия окраинных улиц не говорили ему ни о чем. Впрочем, заблудиться Воронцов не боялся. Дойдя до первой попавшейся остановки, он сел в случайный автобус. Со стороны могло бы показаться, что Гера действует без всякого плана. На деле же план присутствовал. Простой, как все гениальное, он заключался как раз в том, чтобы ехать куда глаза глядят. С одной маленькой поправочкой: положившись на удачу.

Держась подальше от центральных улиц, Гера хаотично перемещался по окраинам Питера: пересаживался с автобусов на маршрутки, с маршруток на троллейбусы, с троллейбусов на попутки. Он выходил в самых неожиданных местах, людных и не очень, знакомых и впервые увиденных. Рассчитавшись за проезд, спонтанно выбирал новый маршрут, абсолютно не заботясь, куда тот ведет. Гера искал. Настойчиво, методично, точно просеивая крупную породу через мелкоячеистое сито. Еще в машине Новикова, сразу после звонка от Остена, в голову юноше пришла мысль о помощнике. Его-то и пытались выловить в потоке пассажиров Геркины глаза. Пару раз ему даже казалось, что он нашел именно то, что нужно. Но то же самое чутье, что приводило его к потенциальному помощнику, нашептывало — проходи, не задерживайся, следующий будет лучше.