Глядя на маячащую впереди спину, Герка подумал, что точно так же могли возвращаться домой семь гномов, уже знающие, что глядеть на Белоснежку они отныне могут только через крышку стеклянного гроба. Вернее, только два гнома — пятерых оставшихся, должно быть, завалило в алмазных шахтах. Только оказавшись внутри домика-улья, усевшись за стол, на котором в беспорядке валялись остатки Лилиной трапезы, Герка вернул себе способность мыслить здраво.

— А почему они у тебя засаду не устроили? Я бы на их месте первым делом здесь пару человек оставил.

В глазах Юдина мелькнуло нечто такое, что заставило юношу на секунду поверить в существование придуманной им самим засады. Он даже представил, как отъезжают в сторону створки платяного шкафа, впуская в комнату рыжебородого карлика с огромным тесаком. Но нет, створки остались недвижимы, а карлик, медленно коченея, лежал на мосту несколькими метрами выше. По какой-то причине помоечный житель Юдин не собирался сдавать Воронцова сборщикам удачи. Пока не собирался.

— Чего им у меня делать? — буркнул бомж, собирая со стола тарелки и перетаскивая их к сверкающей новеньким хромом мойке. — С ними я свою часть уговора выполнил: дал Лильке Ирландии временное убежище, сборщиков на свалку провел — с меня взятки гладки. Им и в голову не придет, что я тебя укрываю…

Юдин тонко хихикнул в кулачок, совершенно по-женски.

— Только смотри, это до утра, — обеспокоенно предупредил он. — Отоспишься, оклемаешься немного и поутру умотаешь отсюда как можно дальше. Мне проблемы ни к чему…

— Так зачем ты вообще ввязался? Пересидел бы в своей берлоге, подождал, пока меня нагонят, — ни забот, ни хлопот! Для чего тебе это понадобилось?

Герке даже стало интересно, какую выгоду ищет этот опустившийся человечишка, какие преимущества надеется урвать? Безмолвствующий Юдин тщательно собирал влажной губкой крошки со стола, словно не слышал вопроса.

— Это не мне, это ей понадобилось, — сказал он наконец. — А я ей задолжал… да, задолжал.

Говоря «ей», бомж закатил глаза куда-то под потолок, так что Герка не сразу сообразил, о ком идет речь.

— Лиля? Ей — это Лиле? Но… но зачем?!

— Хрен пойми этих баб, — глубокомысленно изрек Юдин, со вздохом опускаясь на свободный стул. — «Да» у них значит «нет», «нет» значит «может быть», а «рада тебя видеть» означает «я убью тебя, как только представится возможность». Лилька-то нормальная бабенка была, без всей этой вот…

Он неопределенно покрутил в воздухе шершавой пятерней и внезапно выдал:

— Это ты виноват! Такую девку испортил! — Юдин расстроенно зацокал языком. — И не отпирайся, скромник, нечего мне тута глаза пучить. Если уж сама Лилька Ирландия, Лилька Тень из-за тебя против Хозяина пошла, значит, чем-то ты ее крепко зацепил… Ты хоть знаешь, сколько через нее таких, как ты, прошло, салага?

— Таких, да не таких, — огрызнулся, чтобы скрыть смущение, Герка.

— Молодец, пацан, не теряешься, — одобрительно кивнул бомж. — Уж в чем в чем, а в этом деле Лильке равных нет. Всякий, у кого между ног член болтается, сам ей свою удачу подарит да еще и душу на оберточную бумагу пустит. Да и с бабами она ладила — сутки, двое максимум, и тоже сдавались, со слезами умоляли, чтобы Лилька у них удачу забрала. Так что, твоя правда, обычный лох вряд ли продержался бы так долго. А ты уже почти две недели бегаешь, весь город на уши поставил… Вывод?

— Вывод? — повторил Гера, понятия не имеющий, какой вывод можно сделать из всего этого.

— Ты — лох необычный! — И Юдин рассмеялся неожиданно приятным и заразительным смехом. Грубая ладонь хлопала по столешнице, отчего неубранная в мойку вилка подпрыгивала, раздраженно дребезжа. Он хохотал, непрестанно повторяя: — Необычный, понял, да? Но все же лох! Но необычный, это точно!

Герка сам не заметил, как присоединился к хохочущему бомжу. Шутка была не ахти, но лучшего повода, чтобы сбросить напряжение, не предвиделось. Приходилось смеяться, всхлипывая, глотая слезы, с трудом удерживаясь на скользкой грани, отделяющей натужное веселье от полноценной истерики.

— Плачь-плачь, пацан! — хохотал всклокоченный Юдин. Но глаза его оставались тоскливыми, а в уголках век поблескивали набухшие капли. — Если боль в себе держать, прогоркнешь весь!

— Это как?! — Слово «прогоркнешь» неожиданно показалось Герке невероятно забавным, вызвав новый всплеск хохота. Щеки давно стали мокрыми, словно по ним прошелся небольшой локальный ливень, но юноша не спешил их вытирать. Плакать на глазах у Юдина отчего-то казалось ему совершенно нормальным.

— А горьким станешь — от горя-то! С телом — шут с ним, горькое тело ни одна тварь не схарчит! Даже дэв не позарится! — продолжал веселиться Юдин, многозначительно подмигивая попеременно то левым, то правым глазом.

Хотя Воронцов был твердо уверен, что сильнее смеяться уже невозможно, он все же преодолел этот барьер, захохотав на самом пределе. Герка буквально складывался пополам, представляя, как, догнав его в подземелье, Арбоб осторожно пробует добычу на зуб, кривится, брезгливо сплевывает и, разочарованный, позорно ретируется в свое логово. Дыхание вновь сбилось, застрявший в горле отравленный ком препятствовал току воздуха, от нехватки кислорода затряслись руки. В какой-то момент в груди что-то громко щелкнуло, точно сломалась небольшая косточка, не толще куриной.

— А коли душа прогоркнет, — Юдин резко оборвал смех, положил ладони на стол и, подавшись вперед, пристально взглянул на Герку, — это, брат, совсем беда.

Горький ядовитый ком исчез. Рассосался в организме, так и не причинив ему вреда. Воронцов со свистом втянул воздух ртом, вслед за хозяином дома прекращая необоснованное веселье. С удивлением, по-новому посмотрел на сидящего перед ним затрапезного мужичка. А тот лишь улыбнулся сочувственно, подмигнул и спросил:

— Ну что, полегчало?

Недоверчиво прислушиваясь к странным ощущениям, Герка кивнул. Да, он совершенно определенно чувствовал себя гораздо лучше. Так бывает после затяжной простуды, когда, промучившись несколько дней, утопая в соплях, изнывая от жара, однажды ты просыпаешься полностью здоровым.

— Вы все так умеете? — неумело вытирая слезы остатками футболки, спросил Герка. — Ну в смысле на эмоции влиять? Я уже несколько раз такое за Лилей замечал, вроде ничего необычного не скажет, а настроение меняется… Как вы это делаете?

— Никогда не задумывался… — пожал плечами Юдин и отправился мыть посуду. — Меня отец научил, а отца — его отец, мой дед стало быть, — продолжил он от мойки. — Скоморохи мы, проклятое племя. И Лилька тоже — скоморошина. Видал папеньку-то ее? Это он нашу девоньку натаскал. А и то — уж на что силен да лют батя, а доча его по всем статьям переплюнуть должна, как подрастет…

Перед глазами Герки нарисовался образ высокого мужчины, одетого, точно старый хиппи, в драную джинсу всех возможных цветов. С виду обычный бродяга, немногим лучше того же Юдина. Но стоило вспомнить, как от брошенного им детского стишка сложилась пополам грозная судица…

— Скоморохи, это же такие… — напряг память Герка, — красные щеки, колпаки дурацкие, ездят по деревням, народ смешат. Какое такое проклятое племя?

— А ты думаешь, люди от большой радости по земле кочуют? Без дома, без крова… Без будущего? — Юдин пытливо поглядел на мальчика. — Проклятое, как есть. А ты чего сидишь? — внезапно сменил он тему. — Давай-ка сюда, бери полотенце, будешь ночлег отрабатывать… а то нажрали, насвинячили, а Юдин убирай!

Послушно встав рядом с мойкой, Герка принялся бережно принимать мокрую посуду, насухо вытирая ее мягким ворсистым полотенцем. Судя по горе немытых тарелок в раковине, хозяин определенно лукавил — «нажрать» столько Лиля не смогла бы при всем желании. Про себя Воронцов не переставал удивляться: ну как можно буднично заниматься обычным домашним делом, когда мир вокруг рушится, настойчиво пытаясь погрести тебя под обломками?

— Значит, Лиля с самого начала… — Как ни странно, но о предательстве говорилось абсолютно спокойно. Царапало что-то, неприятно саднило душу, но уже не разрывало ржавыми крючьями.