Маркена спросил проходившего мимо солдата:

— Как проехать в лагерь Санта-Фе?

Солдат махнул рукой направо.

— Это лагерь? — изумлённо спросил Маркена.

— Лагерь Санта-Фе, а налево — Гренада.

— А вы не шутите, сын мой? — недоверчиво спросил Маркена. — То, что вы мне указываете, город, и он не меньше того, другого.

— По королевскому приказу мы выстроили его в три месяца, — горделиво сказал солдат. — Мавры глазам своим не поверили. Немалый городок. И живут в нём пятьдесят тысяч солдат, не считая детей и женщин. Но если вы сомневаетесь, Санта-Фе ли это, потяните носом. Слышите, как славно пахнет жареным? В Санта-Фе — ауто-да-фе, дело веры. — Он засмеялся. — Там сейчас подрумянивают на костре десятка два еретиков. Монахи жгут на костре тех, кто не хочет исповедовать нашу святую веру. Теперь уже, наверно, успели сжечь этих еретиков, а мне так и не удалось полюбоваться на церемонию, увидеть, как они корчатся, послушать, как они вопят громче церковных песнопений. Ни за что бы не ушёл, если бы меня не послали. Приказ — ничего не поделаешь…

И он замаршировал дальше, напевая:

Маркена, уже не сомневаясь больше, ударил мула и направился к шумному городу.

Королева была в духе. Ауто-да-фе всегда действовало на неё, как хорошее лекарство.

В стальных латах поверх парчевой юбки, она показалась отцу Маркена ослепительно прекрасной и сияющей, словно толстое солнце. Она была так добра — она согласилась выслушать просьбу Маркена. Узнав о бедственном положении Колумба, она велела выдать Маркена денег для него. И она дала своё королевское слово, что как только Гренада будет взята, в тот же день начнётся снаряжение экспедиции, а переговоры состоятся, как только Колумб приедет в лагерь.

На лестнице один из знакомых придворных нагнал Маркена и с таинственной миной сообщил на ухо, что окончание осады не за горами и что всем уже известно, как условия сдачи Гренады обсуждались на секретном совещании в присутствии сановников, тайно посланных в Санта-Фе королем Боабдилом мавританским.

Все эти счастливые известия Колумб выслушал недоверчиво и почти равнодушно. Получив деньги, он купил новое платье и мула и сказал Диего:

— Это опять пустые разговоры. Я скоро вернусь и уеду во Францию.

— Да нет же, — сказал Диего, — как ты можешь так думать! На этот раз это уж верно. Вот увидишь, мы пробили головой стену.

Рано утром в один из последних дней 1491 года Колумб на своём новом муле приехал в Санта-Фе и направился прямо к дому старого своего покровителя и друга — главного контролёра финансов Квинтанила.

Квинтанила встретил его радостно, крепко жал руки, говорил:

— Как во-время вы приехали! Вы будете присутствовать при прекраснейшем, величайшем на свете событии. Война с маврами длилась восемьсот лет, и сейчас она окончена. Стены Гренады рушатся. Второго января их величества вступят в город.

2 января 1492 года город Санта-Фе торжественно вошёл в стены Гренады. Впереди ехал кардинал Мендоса, окружённый своей свитой и старейшими воинами. За ним следовали короли Испании Фернандо Арагонский и Исабелла Кастильская. И следом за ними — вся огромная разношёрстная пятидесятитысячная армия победителей.

На воротах Альгамбры водрузили огромный серебряный арагонский крест, на башнях Гренады развевались знамёна Кастилии. Война была окончена.

И не прошло двух дней, как в двери Колумба постучался Талавера. Он скользнул в комнату и заговорил кротко, любезно, почти нежно:

— Я всегда был проникнут вашими идеями. Всегда, с самого начала. Не моя вина, что не всем доступно величие и великолепие ваших замыслов. Это судьба гениальных предприятий. Но сейчас я одержал победу, я головой пробил тупость наших учёных. Поздравляю вас, дорогой мой друг! Вам суждено покрыть Испанию новой славой.

Колумб, изумлённый неожиданной дружбой Талавера, сухо ответил:

— Слава Испании и так затмила теперь славу всех народов.

— Тем более, — ласково сказал Талавера. — Тем более, дорогой друг, следует нам способствовать тому, чтобы слава вашего плаванья покрыла новыми лаврами нашу победоносную страну. Вы счастливец, потому что это завидное счастье увеличить славу Испании выпало на вашу долю. Но и мне досталась немалая честь всемерно вам в том способствовать.

И, расправив свою шёлковую рясу, Талавера заявил торжественно:

— Королева поручила мне вести с вами переговоры.

— Поздравьте меня, мой друг, — сказал Талавера: — с этим делом покончено. Я сэкономил стране изрядные деньги, которые чуть-чуть не были выброшены в окошко.

— Что это вы говорите? — смеясь, сказал Квинтанила. — Я главный контролёр финансов, но мне неизвестно, чтобы у нас были деньги, да ещё изрядные, да ещё никому не нужные.

— Этот выскочка, этот генуэзец, — сказал Талавера, — предъявил безумные требования. Целый месяц я торговался с ним, но он поставил свои требования и не желал уступать, будто дело шло о горстке сладких желудей. Он сказал, что дешевле мог уехать уже семь лет назад за счёт португальского короля. Он требует не более, не менее, как десятую часть доходов Индии, звание вице-короля и великого адмирала для себя и своих потомков. И это сейчас, когда его предприятие ещё не начато. Он говорит, что французский король ему не откажет в таких пустяках. Я сказал, пусть попытает счастья. Одним словом, мне пришлось отказаться от переговоров. Сегодня утром мы расстались, и он покинул город на своём новом муле.

— Вы сами старый мул, — в бешенстве ответил Квинтанила. — Никто нас не слышит, и я могу вам сказать, что вы даже не мул, а осёл. Я, главный контролёр финансового управления, говорю вам, что казна совершенно исчерпана. Королева заложила свои бриллианты. В результате этой победы Испания нищая. Западный путь был нашей последней надеждой. Вы это понимаете?

— Нет, — прошептал Талавера, отступая к стене под натиском разъярённого финансиста.

— Осёл! — в лицо ему зашипел Квинтанила и, хлопнув дверью, выскочил из комнаты.

Он бросился прямо к маркизе Мойа, придворной даме и подруге королевы, и закричал:

— Колумб сел на мула и покинул город!

— Как же вы смели отпустить его? — завизжала она и помчалась к королеве, сама подхватив свой шлейф и не дожидаясь пажа, рысцой бежавшего следом.

Через мгновенье этот же паж вбежал, задыхаясь, и крикнул:

— Королева требует немедленно вас и ещё кого-нибудь из чиновников казначейства!

Квинтанила выбежал в коридор. Среди группы придворных он увидел своего друга Луиса Сантанхела. Он окликнул его, и ещё через минуту они вступили в апартаменты королевы.

Королева сидела в кресле совершенно растерянная, а маркиза Мойа причитала над ней:

— Все бриллианты Катая!.. Все благовония Индии!.. Всё золото Чипанго!.. Всё это могло быть нашим, а теперь всё это польётся во французские сундуки. А ваши бриллианты заложены, и денег нет, денег нет…

— Денег нет, — сказал Квинтанила.

— Но этот Колумб тоже требует денег, — нерешительно сказала Исабелла.

— Гроши, пустяки, ничто в сравнении с тем, что это даст Испании, — с жаром возразил Квинтанила.

Тут Сантанхел отодвинул его и выступил вперёд.

— Ваше величество, — заговорил он, — соблаговолите измерить ту великую славу, которой это предприятие покроет Испанию. Тысячи язычников озарит свет истинной веры. Победа нашей святой церкви над маврами несовершенна, пока индейцы поклоняются своим языческим богам. В качестве казначея церковных доходов Арагонии я могу доставить вашему величеству все необходимые суммы. Они ничтожны, а Колумб ещё согласен взять на себя часть расходов. Наша святая религия распространится над всем миром. Наше знамя взовьётся над всеми странами…

— Наша истощённая войной казна будет пополнена, — вставил Квинтанила.

Растерянное лицо Исабеллы вдруг сразу подтянулось.