Одетый сейчас в сутану священника, Ульви служил Господу Богу иным, весьма своеобразным способом. Сам он называл себя Божьим воином. Родная страна научила его быть солдатом, но теперь он служил самой высокой власти – царю царей. Четки помогали пробудить воспоминания о молодости, которая прошла на западе Турции, недалеко от древних границ Греции. Его единоверцы перебирали четки, читая молитвы и надеясь таким способом очиститься от грехов. Ему же четки служили для того, чтобы напоминать о прошлой жизни и о том, что удалось сделать. Черные дела оставили слишком глубокие следы в его душе, чтобы ее можно было очистить на этом свете. Да и мир несовершенен, один только Бог без греха. Поэтому Ульви решил не притворяться, будто здесь ему удастся достичь совершенства или же искупить содеянное. Он таков, каков есть – темное средство для воплощения в жизнь ослепительных замыслов Господа Бога. Именно таким сотворил его Господь, Ему одному и судить Ульви, когда пробьет последний час.

Ульви дошел до конца памятного списка и спрятал четки в карман. Они звякнули, скользнув по мобильному телефону и лежащему под ним керамическому кинжалу – острому как стекло, но невидимому для металлоискателя, которым священника проверяли, когда он заступал на свое дежурство. В его одеянии были также спрятаны шприц с нейлоновой иглой, пакетик с порошком флунитразепама и ампула с алкалоидом аконита[32]. Когда полицейские привыкли к нему и стали обыскивать скорее для порядка, Ульви каждый день брал их с собой.

Священник посмотрел на полицейского, развалившегося на стуле и глубоко задумавшегося о чем-то своем. Он все еще не дочитал газету, которую начал просматривать со спортивных страниц и постепенно возвращался к первой полосе. Так он и читал каждый день, откинувшись на спинку стула до упора и едва не касаясь подбородком пуговиц форменной рубашки. Он явно был слеплен из того же теста, что и его начальничек – такой же высокомерный, заносчивый и глупый.

Ладно.

Со скучающим охранником он справится без особого труда. Когда заступит на дежурство ночная смена медиков, священник предложит ему выпить по чашечке кофе, чтобы не уснуть. В маленькой кухоньке для персонала он добавит ему в кофе порошок флунитразепама. Ульви представил, какое глупое лицо будет у полицейского, когда утром тот проснется с тяжелой от снотворного головой и узнает, что все три его подопечных лежат на своих койках мертвыми. Как хотелось бы на это полюбоваться! Еще хорошо бы посмотреть, какое выражение появится на лице зазнайки-инспектора, да только Ульви к тому времени давно уйдет из больницы и отправится выполнять новое задание, служа Богу своими черными делами. Немного успокоенный, он тоже откинулся на спинку стула: ждать оставалось недолго.

По телефону было сказано: «К завтрашнему утру».

Вот интересно, дали такое же указание еще кому-то из агентов? Деликатный характер заданий всегда подразумевал, что Ульви действует в одиночку – так, чтобы в случае неудачи не протянулась ниточка к его начальству. Да нет, никакой неудачи не будет, слишком опытным стал Ульви, чтобы терпеть поражения.

Ульви полез в другой карман и достал три янтарных зернышка. Каждое из них напоминало большую каплю свежей крови и каждое ожидало, когда его нанижут на четки. Он покатал их пальцами на ладони, произнося про себя имена: Катрина Манн, Лив Адамсен, брат Драган Руя. Ульви удивился, когда последнего оставшегося в живых монаха включили в список «для исполнения». Однако его дело – выполнять приказы, а не задавать вопросы. Монах все равно уже поручил свою жизнь Богу, а Ульви лишь приказано отправить его на небеса.

Он поудобнее устроился на стуле и потянулся к роману, который прихватил, чтобы скоротать время. Роман был о рыцарях-тамплиерах – воинах-монахах, как и он сам. Ульви уже собрался погрузиться в чтение, как вдруг отчетливо услышал приближающиеся шаги. Услышал их и полицейский – он оторвался от своей газеты. Из-за угла появилась медсестра, которая направлялась в их сторону. Ульви взглянул на часы: для вечернего обхода больных еще слишком рано, а сестра шла быстро и целеустремленно. Не иначе как по вызову кого-то из больных.

Сестра подошла к столу и взяла регистрационный журнал. На мужчин, следивших за каждым ее движением, она не обратила ровно никакого внимания. Атмосфера здесь была напряженной с тех самых пор, как медиков попросили перевести отсюда тех немногих пациентов, которые находились на лечении в старом психиатрическом отделении, а новых пока не принимать.

«Капельку терпения, – мысленно сказал ей Ульви. – Завтра уже никто не будет вам мешать, обещаю».

Он смотрел, как девушка записывает в журнал время прихода, потом в колонке «палата» проставляет номер 406. Палата Лив Адамсен. Ульви взял со своего столика ключи и улыбнулся медсестре, но она не ответила на его улыбку.

«Какие они здесь все грубые, – подумал он, идя по коридору впереди девушки. – Чем раньше я со всем этим разделаюсь, тем лучше».

Лив сидела на постели, напряженно прислушиваясь к доносящимся из коридора звукам.

Шаги приближались справа – значит, когда она выйдет из палаты, нужно будет идти туда. В следующее мгновение раздался громкий стук, и Лив, по шею накрывшись простыней, уставилась на открывающуюся дверь.

В палату вошел священник, Лив сразу почувствовала нарастающий в груди страх. За ним появилась медсестра, подошла к койке, выключила огонек вызова.

– Как мы себя чувствуем, хорошо? – спросила она, слегка коверкая английские слова. Рука тем временем автоматически достала из кармана халата термометр с цифровой индикацией и приложила его ко лбу Лив.

– Да, кажется, вполне нормально… Мне просто нужно вас кое о чем спросить. – Сестра нажала кнопочку, термометр пискнул, показывая результат. – Когда меня сюда положили, что стало с моими вещами?

– Личные вещи больных находятся в камере хранения, под регистратурой. – Сестра посмотрела показания термометра, потом взяла Лив за руку и сосчитала пульс.

– И как же мне вернуть их?

– Будете уходить отсюда, распишетесь в получении. – Сестра отпустила руку Лив и впервые посмотрела ей в глаза. – Вас интересует что-нибудь еще?

– Да-а… – протянула Лив, глядя на священника, словно стеснялась задать новый вопрос. – Вы можете мне сказать, как подвигаются мои дела… с медицинской точки зрения?

Из кармашка на стене сестра вытащила ее карточку и внимательно прочитала записи.

– Небольшие гормональные нарушения – повышен уровень эстрогена[33], – сказала она и добавила: – Но это не опасно. Тошнота и высокая температура – возможно, вы заразились каким-то вирусом. Главная проблема у вас с памятью.

Она пробежала карточку глазами до конца и остановилась на заключении психиатра. Лив и сама пыталась ознакомиться с этими записями, но они были на турецком языке. Как ни хотелось ей уйти отсюда поскорее, какой смысл совершать побег, если пройдешь сотню метров и свалишься замертво?

– Заключение психиатра хорошее, – успокаивающе произнесла медсестра. – Вас держат здесь только для того, чтобы понаблюдать.

– А какие лекарства мне дают?

– Никаких, – ответила сестра, еще раз пробежав карточку глазами, и покачала головой. – Только отдых и наблюдение врача.

Это удивило Лив, она даже не совсем поверила сестре. Что-то слишком странное творилось с ее головой – не может быть, чтобы ее не одурманили какими-то препаратами.

– Значит, теоретически я могу вести себя как обычно, – подытожила Лив, пристально отыскивая на лице медсестры малейшие признаки профессиональной привычки ко лжи. – Я хочу сказать: мне ничего не нужно избегать? Можно, например, летать самолетом или нырять с аквалангом?

– Можете делать все, что вам захочется, – подтвердила сестра, бросив взгляд на священника и пожав плечами.

– Спасибо вам, – сказала ей Лив и вздохнула с облегчением.