Картинка сменилась, на экране появилось дергающееся изображение высокого лысого человека с черными усами и грустным выражением на лице. Субтитры подсказали, что это доктор Джемья, заведующий регистратурой рунской больницы Давлата Хастенеси. Он стал читать заранее заготовленное сообщение, его речь приглушили, давая за кадром английский перевод.

– С сожалением вынужден сообщить, что сегодня в час двадцать пять минут по местному времени скончался еще один из тех, кого удалось вывезти из Цитадели. Общее число умерших, таким образом, достигло девяти человек.

Журналисты оживились и стали забрасывать доктора вопросами:

– Что послужило причиной смерти – такое же кровотечение, как и у остальных?

– Да.

– Известно ли, чем вызвано это кровотечение?

– Мы изучаем данный вопрос.

– Это вирус?

– Нет.

– Эта болезнь заразна?

На последний вопрос доктор не ответил. Он повернулся спиной к журналистам, взбежал по ступеньками и скрылся внутри больничного здания.

– С горы спустились тринадцать человек, – продолжал комментатор телевидения. – Теперь в живых остались лишь четверо из них.

Картинка снова сменилась, и Лив уставилась на свою фотографию, помещенную между снимком смутно знакомой черноволосой женщины и лежащего на носилках монаха в зеленой сутане; из многочисленных разрезов на его теле струилась кровь.

– Трое из них все еще находятся в больнице, их состояние, по словам медиков, неодинаково: от вполне удовлетворительного до критического.

Появились кадры нечеткой съемки: темноволосого мужчину заталкивают в полицейскую машину.

– Четвертый находится в полиции, где его подвергают допросам.

Картинка застыла, и у Лив екнуло сердце – она узнала это лицо, а в памяти всплыло имя.

Габриель.

Стоило увидеть его, и на нее волной нахлынули чувства и воспоминания.

Она вспомнила, как он улыбался ей во тьме Цитадели, как вывел ее наружу и поддерживал в отделении неотложной помощи, пока полицейские не забрали его с собой. Он смотрел ей в глаза, гладил ее лицо.

«Если появится возможность, беги, – сказал он ей тогда, – беги подальше от Цитадели. Береги себя, пока я тебя не найду».

Потом крепко поцеловал ее в губы, но полицейские оттащили его, и она осталась одна среди царившего в больнице хаоса.

Она прикоснулась к губам, вспоминая его поцелуй и жалея, что помнит так мало. Отсюда надо бежать – об этом говорил Габриель, об этом же кричал ее собственный инстинкт самосохранения. Ей нужно укрыться в каком-нибудь безопасном месте и постараться вспомнить по кусочкам все, что произошло в мрачных глубинах горы. Ей необходимо найти место, где эта гора не будет нависать над ней своей грозной тенью, а от медикаментов не будет плыть сознание. Ей нужно попасть домой – это она понимала благодаря обострившимся инстинктам дичи, на которую охотятся.

Внезапно она услышала легкий скрип подошв по линолеуму за дверью палаты – как будто кто-то уловил ее страх и потянулся к нему. Лив схватила пульт, выключила телевизор и снова откинулась на подушку. Дверь медленно начала открываться.

Цитадель в Руне

По горе хлестали струи дождя, когда брат Садовник вывел маленькую делегацию наружу, в огражденный высокими стенами сад, находившийся в центре Цитадели. Было решено, что, пока не будет должным образом оценено состояние сада, входить туда имеют право лишь главы основных подразделений монастыря или исполняющие обязанности таковых.

– Вот, – проговорил брат Садовник и показал пальцем на верхние ветки яблони. – Видите, как поблекли листья?

Даже Афанасиус, не особо разбиравшийся в природе, видел, что дерево не выглядит здоровым. Казалось, оно готовится к осени, а не собирается расцветать, как положено в разгар весны.

– Когда ты это заметил? – в нос прогудел Аксель, выдавая манеру бывшего полицейского.

– Только вчера. Но я перед этим не так много времени проводил в саду – надо было работать на расчистке завалов внутри горы.

– А раньше не было никаких признаков этой… хвори?

– Нет.

– Значит, все началось после взрыва?

– Да, наверное, так и есть.

– Видишь? – Отец Малахия повернулся к Афанасиусу. – Нельзя было допустить, чтобы Посвященные хоть одной ногой ступили с горы. Своими действиями ты нарушил влияние каких-то священных сил. Здесь это явно видно.

Афанасиус прошел мимо него и вгляделся в увядающие ветви дерева.

– А случалось тебе сталкиваться с чем-то подобным прежде?

– Время от времени, – пожав плечами, ответил брат Садовник.

– И отчего это случалось прежде?

– Да от всяких причин, по которым погибают деревья: засуха, нашествие насекомых, болезни.

– А может это быть от землетрясения?

– Может. Если почва достаточно сильно сдвинется, тогда ломаются корни и дерево не получает больше питания.

– Разве кто-нибудь не согласен с тем, что сила взрыва, потрясшего гору, способна вызвать такие же последствия, что и землетрясение? – Теперь он повернулся к Малахии: – Я понимаю, мы все страшно переволновались из-за случившегося, но сейчас не время сеять заблуждения и впадать в панику. Нам необходимы трезвая голова и взвешенное руководство. – Афанасиус снова обратился к брату Садовнику: – Что бы ты посоветовал сделать, учитывая сложившуюся обстановку?

Грузный Садовник пощипал бороду и внимательно посмотрел на деревья.

– Ну, если дело обстоит так, как ты сказал, то хуже деревьям уже не станет. Засохшие и засыхающие ветки можно отсечь, тогда деревья поправятся быстрее. Но если причина в чем-то другом, – он искоса посмотрел на Малахию, – то болезнь будет распространяться.

– И как нам ее остановить?

Садовник тяжело вздохнул, словно готовясь огласить суровый приговор.

– Нужно будет копать как можно глубже, все вырвать, а потом сжечь выкопанное. Только так можно избавиться от болезни, какой бы она ни была.

– Вот и хорошо. Я предлагаю следующее: с первыми лучами солнца собери людей, сколько понадобится, и сделай то, что считаешь нужным. Мы же должны заверить других братьев в том, что осмотрели сад и выяснили, что он понес некоторый ущерб от последствий взрыва, однако брат Садовник в силах с этим справиться.

– А если окажется, что дело серьезнее? – опять прогудел в нос тоном следователя брат Аксель.

– Вот тогда мы займемся и более серьезными проблемами. У нас сейчас просто сил не хватит на все. Мое мнение таково: нам следует заниматься реально существующими проблемами и не думать о том, что может случиться.

Аксель выдержал взгляд Афанасиуса, ничем не показывая своего согласия или несогласия с его рассуждениями.

– Ты прав, – сказал свое слово отец Томас. – Мы все переутомились и готовы сражаться с тенями. Нельзя забывать, что, пока не будет избрано новое руководство, братья ожидают, что именно мы направим их на верный путь. Поэтому нам следует не раскачивать лодку, не сеять панику, а успокоить братьев и вселить в них уверенность.

Афанасиусу всегда очень нравился отец Томас. Они провели вместе не один вечер, обсуждая все на свете – от философии до археологии и много еще всякого. Отца Томаса он считал человеком интеллигентным, спокойным и здравомыслящим.

– Лучший способ вселить в братию чувство уверенности – это восстановить разряд Посвященных, – заявил брат Аксель, и на него устремились все взоры. – Это наглядно показало бы возврат к обычному порядку, и в душах братьев сразу воцарился бы мир.

– Да, но кто будет их выбирать? – спросил отец Томас.

– Вопрос о Посвященных нельзя поднимать до тех пор, пока у нас нет аббата, который предлагает кандидатуры, и прелата, который утверждает их в сане, – развил мысль Афанасиус. – Таким образом, любые дискуссии о Посвященных должны быть отложены, пока не состоятся выборы.

Аксель переводил взгляд с Афанасиуса на отца Томаса, словно чувствовал связывающую их тончайшую, почти незримую нить. Чуть помедлив, он обратился к брату Садовнику: