– Как быть, если он сделает предложение?

Я ответил, что не знаю, но что она, вполне вероятно, может ответить согласием.

– О Господи, – вздохнула она.

Я добавил, что она, естественно, должна слушаться своего сердца. Но если откажет ему и сократит каникулы, значит, наш план провалится.

– Но было бы несправедливо водить его за нос, – возразила она. Ей и в голову не приходило, что она уже это делает.

– Не волнуйтесь, я постараюсь, чтобы он не сделал предложения, – заверила она. Я осведомился, каким образом у нее это получится.

– Пущу в ход женские хитрости, разумеется. Намеки на то, что для такого рода предложений всегда есть местечко получше, поживописнее. Буду держать его на расстоянии, одновременно завлекая.

Возможно, для этой цели пригодятся ее любимые дешевые романы.

Она была совершенно уверена, что сможет уговорить любовника бросить якорь в указанном месте.

– Я буду действовать на его… как это… подсознание. Очень осторожно.

Я уверил, что ее желание – закон для любовника. Ну… или слово… все равно.

– Лоуренс, – ответила она, – вы же знаете, моя беда с мужчинами в том…

Она осеклась. Тема была слишком обширна.

Она села в шлюпку, и мы отплыли. Было начало четвертого, и она сказала, что, хотя обычно встает рано, никому не придет в голову постучать в ее каюту до восьми часов утра. Все решат, что она захотела поспать подольше. Это давало нам пять часов при расстоянии в триста километров. После этого на рифах, пляжах и в воде начнутся поиски.

В машине она положила ноги на бардачок и откинула сиденье. Я думал, что она собирается уснуть, но этого не произошло. Она говорила и говорила. Я почти не помню о чем. И думаю, она тоже. Трещала без умолку. Тогда я был крепче, чем сейчас, греб без всяких усилий и вполне бы мог добраться до берега сам, если бы она не перехватила весла.

Но вести машину по незнакомым темным дорогам оказалось куда труднее. Я вцепился в руль так отчаянно, что ныли пальцы. Через несколько часов она потребовала, чтобы мы поменялись местами. Вела машину и болтала, болтала, пересказывала новости и сплетни, услышанные от друзей в Буэнос-Айресе, о подруге с ужасным токсикозом. О рецензии на фильм…

На рассвете она захотела остановиться, позавтракать и побродить среди придорожных торговцев.

– Как насчет тех бус? – спросила она, сбавляя шаг. – Вон на том лотке. Они сделаны из каких-то косточек?

Возможно, она никак не могла осознать все масштабы происходящего. И реагировала единственным доступным ей способом. Не знаю, чем объяснить ее неестественное спокойствие.

Я снова сел за руль, чтобы доехать до мотеля, где собирался немного отдохнуть. Идеальное решение. Бразильский мотель несколько отличается от своего североамериканского тезки. И больше похож на японский лав-отель. Здесь вы можете снять номер на пару часов или больше, и главным правилом является строгое соблюдение секретности. В этом заведении, как я узнал заранее, ты подъезжаешь к чему-то вроде сторожки, где можно зарегистрироваться. Отдаешь деньги, но удостоверения личности не требуют. Потом въезжаешь в мотель, огражденный высокой стеной. И ищешь свой номер на гаражах, занавешенных толстыми непрозрачными виниловыми листами от потолка до пола.

Она захлопала в ладоши и радостно завопила, уловив атмосферу этого места.

– Боже, Лоуренс, взгляните на это! Настоящее свидание влюбленных!

Я завел машину в гараж, опустил окно и потянулся к веревке. Занавес за нами опустился. Я объяснил, что такие мотели распространены по всей Бразилии – стране, где часты внебрачные связи, когда любовники ищут пристанища в подобных местах.

Боюсь, это была попытка скрыть мое смущение.

– Как интересно! – сказала она, когда я распахнул в дальнем конце гаража дверь, ведущую в номер. – Они действительно все продумали! Никто не видит, как вы выходите из машины, да и сама машина скрыта от посторонних глаз! Гениально!

Прежде чем мы вошли из комнаты в спальню, я поколебался, потому что хотел объяснить кое-что еще. И заодно извиниться. Однако не нашел нужных слов и пошел дальше.

Главным предметом мебели, конечно, была большая круглая кровать. У окна стоял шезлонг с регулируемыми «стременами» для ног. Сиденье было высоко поднято, словно для гинекологического осмотра. На двух телевизионных экранах транслировались каналы «для взрослых», которые я немедленно переключил. И пространно извинился.

– Ах, Лоуренс, – засмеялась она, обходя комнату, – я никогда еще не видела, чтобы вы так краснели!

Она исследовала мини-бар, вделанный в стену диспенсер для салфеток, тюбики с лубрикантом и недоуменно осмотрела предмет, похожий на доску для дайвинга, расположенный над изножьем кровати.

– По крайней мере это мне понятно, – кивнула она, откидывая простыню, под которой оказался матрас в пластиковом чехле.

Я сказал, что сниму для себя другой номер, если она пожелает, и готов делать так, как будет лучше для нее.

– Ни за что, – заявила она. – Не оставите же вы меня одну!

Мама никогда не пережила бы разочарования по поводу того, что рыцарское достоинство, которое, как она полагала, меня ждет, никогда не материализуется. Она не могла понять, что я попал в неправильный, не слишком высоко котировавшийся королевский лагерь. Но сегодняшний день стал наградой, которая мне так была нужна. Я спал или пытался заснуть в шезлонге. И, несмотря на всю анекдотичность ситуации, считал, что мне оказана большая честь.

Солнечным утром Лидия проснулась от запаха кофе и визга пилы. Выглянув из окна, она увидела Карсона, пилившего засохший дуб. Отступив подальше, он поднял стеклянный козырек. Дерево постояло еще секунду, прежде чем медленно лечь на газон.

Лидия открыла окно и высунула голову.

– Ты забыл сказать «у-ф-ф-ф», – окликнула она.

– Я тебя разбудил? Вот и прекрасно! Пора завтракать!

Он уже завел тесто для оладий, которые они любили есть с ежевикой и сиропом.

– Кто научил тебя готовить? – полюбопытствовала Лидия.

– Телевизор. Что смеешься? Я вполне серьезен. А кто учил тебя? Твоя ма?

– Нет… в молодости ходила на кулинарные курсы, а потом много лет не готовила. Не знаю. Сама научилась.

– Ладно, пойдет в досье. Кулинарные курсы.

– Какое досье?

– То, которое я собираю на тебя. Ты почти ничего мне не рассказываешь, так что папка очень тонкая.

– Что ты хочешь узнать?

Он сложил руки на груди.

– Как насчет того, чтобы начать сначала и ничего не пропускать?

– Да тебе это наскучит до смерти! Ты собираешься распиливать это дерево?

– Я его распилю, разрублю, а когда оно высох-нет, им можно будет топить камин. Ты же пользуешься камином зимой, верно?

– Ты пришел как раз вовремя.

– Спасибо. Конечно, ты здорово умеешь заговаривать зубы, но это тебе не поможет.

Лидия принялась убирать посуду. Он положил ладонь на ее руку.

– Не думаю, что смогу сделать это, – обронила она.

– Как только ты перестанешь скрытничать, все пойдет легче. Поверь, здесь нет ничего ужасного. Я умею слушать.

– Нет, я имею в виду вообще все. Нас.

– Эй, о чем ты? Брось!

– Нет, правда, – пробормотала Лидия, пораженная тем, как быстро выступили слезы на глазах. – Не могу.

Он убрал руку и потрясенно уставился на Лидию.

– Ладно.

Она ожидала, что он начнет спорить. Но нет…

Хотела, чтобы он приказал ей не пороть чушь.

– Ну… – сказал он наконец, – я что-то не то сделал? Не то сказал?

– Нет, не в тебе дело…

Он рассмеялся:

– Дело не в тебе, а во мне. Неужели я заслужил это? Полагаю, что нет.

Она старалась сдержать слезы. Через минуту он встанет, уйдет, и это к лучшему.

Несправедливо по отношению к нему продолжать историю, у которой нет будущего. А она не собирается попадать в рискованную ситуацию. Ей нравилась ее нынешняя жизнь.

– Я распилю дерево, – сказал он, – сложу дрова, а потом уйду с твоей дороги.