Конечно, искали. Я даже знаю, что именно. Только облом вышел, господа бандиты! Копье-то Сережка «скинуть» успел, а мы с Манькой его нашли. Теперь это наша добыча.

— Вы говорили, у вас много гостей было, — я снова приступила к допросу. — Можете подробнее о них рассказать?

Несколько секунд женщина напряженно хмурилась, пытаясь, видимо, восстановить в памяти события последних дней.

— Милиция была, — наконец заговорила она, — паренек молоденький совсем. Недолго посидел, кое-чего спросил и ушел. Потом эти трое пришли. Они ничего не спрашивали — протопали в Сережину комнату, все там перевернули и так же молча ушли. А вчера священник был. Сперва утешал, а потом заявил: надо, мол, комнату сына от бесовских сил очистить. Они, говорит, эти силы, страшно терзают душу невинно убиенного. Велел мне на кухне сидеть, а сам — к Сереженьке. Через пятнадцать минут вышел, как-то невнимательно благословил меня, и все. Знаете, мне почему-то кажется, не настоящий это священник! Он хоть и в рясе был, но рожа у него уж больно страшная, не благостная. И глаза злые. Да, еще две девицы заходили. Размалеванные, как клоунессы, и, по-моему, пьяные. Тоже Сереженьку спрашивали. Я их выгнала.

Женщина умолкла. Рассказ о погибшем сыне отнял у нее много сил. Что ж, вроде бы я узнала все, что нужно, можно и уходить. Тем более время позднее…

— А можно мне посмотреть комнату Сергея? — неожиданно для самой себя попросила я. Интересно, что там можно найти?

Мать Сережи согласно кивнула и проводила меня в глубь квартиры.

За обшарпанной, с облупившейся кое-где краской дверью оказалась небольшая комнатка. Узкая кровать с панцирной сеткой, застеленная стареньким покрывалом; никаких ковров ни на полу, ни на стенах не было. На письменном столе стоял древний, еще советских времен, двухкассетный магнитофон и круглый аквариум, в котором вяло шевелили плавниками три золотые рыбки. Мать Сергея, думаю, навела здесь идеальный порядок, ликвидировав следы пребывания посторонних. И что я рассчитывала здесь увидеть?

На шифоньере лежала какая-то яркая коробочка. Внутри ее обнаружился обычный детский пластилин. На некоторых брусочках я заметила какие-то непонятные оттиски.

«Батюшки мои! — мысленно ахнула я, внимательно всмотревшись в оттиски. — Да это же слепки с какого-то ключа! Мальчик тренировался. Одного бруска не хватает… Веселая картинка, ничего не скажешь. Что же это за ключик? И какую волшебную дверцу он открывает?»

Незаметно я сунула один брусок пластилина, на котором оттиск ключа казался наиболее четким, в рукав.

— Ну, — вздохнула я, еще раз обводя взглядом комнату, — мне пора. Вас, простите, как зовут?

— Любовь Александровна.

— Меня — Ярослава. Любовь Александровна, я оставлю вам номера своих телефонов… Если что-то вспомните или появятся какие-то новости, звоните в любое время. Держитесь, Любовь Александровна, — я погладила женщину по плечу, заметив, что она готова опять разрыдаться. — Сережу уже не вернешь, вам придется привыкать к этой мысли и учиться жить без него, хотя это невероятно трудно.

— Да, да, конечно. Спасибо вам, Славочка, — всхлипнула Любовь Александровна. — Вы уж найдите тех сволочей, прошу вас! Правда, я не представляю, что с ними делать, когда вы их найдете…

— Я тоже, — честно призналась я и покинула Любовь Александровну. Уже из-за закрытой двери донеслись ее сдавленные рыдания.

Сидя в машине, я приступила к подведению итогов. Пока было ясно одно: Сергей связался со своими убийцами совсем недавно. Или они с ним. Если предпочесть последний вариант, возникает закономерный вопрос: что понадобилось бандитам от сына бедной — во всех смыслах — служащей Исторического музея? Денег, судя по всему, матери с сыном едва хватало на жизнь. Стоп!!! От внезапного озарения мои ладони мгновенно стали влажными. Я так разволновалась, что пришлось остановиться на обочине.

Хранилище Исторического музея на днях ограбили. Там находились экспонаты из венского музея. Об этом (я вспомнила!) мне сообщила жена профессора-историка. Ее Мишенька из-за этого ограбления угодил в больницу с обширным инфарктом. Дамочка вернула нам путевки в Подмосковный пансионат. Копье Лонгина — из венской экспозиции, ежу понятно.

Чалдон со товарищи знали, что мать Сергея Корнилова служит в хранилище Исторического музея, и… Что — и? Может, чем-то пригрозили парню, может, денег пообещали, но Корнилов втихаря стянул у матери ключ от хранилища и сделал с него слепок. А как копье оказалось у него? Он, что же, принимал непосредственное участие в ограблении? Возможно, и так. А может, как в поговорке: «Вор у вора дубинку украл». Теперь вот еще что: кому понадобилось копье? Ясно же, продать его невозможно. Тогда зачем оно нужно? Хм… Копье могли прихватить случайно, вместе с другими экспонатами. Воры не знали, что это за железка такая, но раз она в музее, значит, ценная. Нет, не сходится. При таком раскладе бандиты едва ли стали бы преследовать Сергея. Скорее всего, они даже не заметили бы исчезновения железяки. Не-ет, кто-то заказал именно копье Лонгина! По телику только его показывали.

Впрочем, все равно надо будет узнать, что еще украли из хранилища. И поможет нам в этом милый профессор. Надеюсь, его состояние улучшилось настолько, что он сможет со мной поговорить.

Составив таким образом нехитрый план действий на ближайшее время, я успокоилась и с чистой совестью покатила домой. Ну, или почти с чистой. Не давала покоя таинственная личность священника, «изгонявшего» бесов из комнаты Сергея.

В родных стенах у меня возникло стойкое желание поделиться добытой информацией хоть с кем-нибудь. Не обращая внимания на поздний час, я набрала Маруськин номер. Он отозвался длинными гудками. Мобильник механическим голосом сообщил, что аппарат абонента отключен. Тогда я пошла на хитрость и позвонила Игнату. Снова неудача! Однако она меня не огорчила, а, наоборот, обрадовала.

— Консенсус достигнут, мирный договор подписан, можно готовиться к свадьбе, — резюмировала я и отправилась спать.

Во сне я видела священника в джинсовой рясе «Москино», с массивной золотой цепью на шее и не менее массивным крестом.

«Бесы тебя одолевают, Ярослава», — грозно вещал батюшка.

«Ох, одолевают», — со слезами на глазах кивала я. Во сне почему-то казалось, что еще немного — и бесы одержат надо мной окончательную и бесповоротную победу.

«Покайся! — гремел джинсовый священник. — Тебе скидка будет!»

Я совсем собралась было каяться, но мысль о том, что данную фразу уже где-то доводилось слышать, удержала меня от опрометчивого шага. Видя мое замешательство, батюшка озверел окончательно:

«Ты не хочешь каяться»?!

«Не хочу», — икнула я.

Тогда священник вонзил палец в небо:

«Берегись гнева его! Я — его наместник на земле, и я тебя накажу!»

Откуда ни возьмись, в руках батюшки возник солдатский ремень с рельефной пятиконечной звездой на пряжке. Насилие с детства противно моей свободолюбивой натуре, тем более что точно такая же звезда не раз оставляла следы на моей детской попке (спасибо, бабуля!). Поэтому я быстренько проснулась, посчитав это решение самым разумным в столь пикантной ситуации.

— Кошмар какой-то, — тряхнула я головой, усаживаясь на кровать по-турецки. — Может, в церковь сходить? Свечку кому-нибудь поставить… Нельзя такие сны нормальному человеку показывать. Хм… Интересно, что означает подобный сон?

С этим вопросом следовало обратиться к Маруське. У нее весь дом завален гороскопами, сонниками и прочей оккультной литературой. Подруга безоглядно верит во все приметы подряд. К примеру, если черная кошечка перебежит дорогу, Маня начинает истово плевать через левое плечо, поворачивается спиной по ходу движения и таким вот образом, задом наперед, пересекает «оскверненное» кошкой место. Если тринадцатое число выпадает, не дай бог, на пятницу, никакая сила не в состоянии выгнать Маруську из дома, даже до ближайшего магазина. В общем, махровое суеверие — самая яркая особенность характера моей подруги.