Хоуп, конечно, не могла знать этого, но остановила машину точно в том месте, которое до нее выбрал Мэтью Мерфи, наблюдавший за домом О’Коннела. Откинувшись на спинку сиденья, она натянула пониже вязаную лыжную шапочку и поправила на носу купленные для слежки очки. Она не носила очков и приобрела эти, решив, что немного маскировки не помешает. Хотя она не думала, что Майкл О’Коннел когда-либо видел ее, но не исключала такой возможности. Она подозревала, что он шпионил за всеми ними, точно так же как она сейчас шпионила за ним. Хоуп надела джинсы и старый морской бушлат, чтобы защититься от вечернего холода. Она была лет на пятнадцать старше большинства бостонских студентов, но выглядела достаточно молодо, чтобы сойти за одну из великовозрастных студенток. Она выбирала сегодняшний костюм с такой же тщательностью, с какой девушка одевается на свое первое свидание, только Хоуп стремилась выглядеть как можно незаметнее и слиться с уличной толпой, подобно хамелеону, который принимает расцветку окружающей среды, делающую его незаметным.

Она подумала, что, если будет слишком долго сидеть в машине, О’Коннел обязательно обратит на нее внимание. При условии, что он знает, как она выглядит, и запомнил все приметы ее малолитражного автомобиля, вплоть до номера.

Тем не менее она продолжала сидеть на прежнем месте, только сняла очки, рассудив, что одинаково бросается в глаза и в них, и без них. Посмотрев еще раз внимательно на фотографию О’Коннела, приложенную к отчету Мерфи, она задумалась, сможет ли узнать его в жизни. Наконец, не зная, что делать, она вышла из машины.

Кинув взгляд в сторону дома О’Коннела, она пожалела, что еще недостаточно темно: он зажег бы в комнате свет и она убедилась бы, что он у себя. Затем ей пришла в голову мысль, что если она будет стоять, уставившись на его окна, то О’Коннел ее заметит и не она будет следить за ним, а он за ней. Развернувшись, Хоуп быстро направилась в противоположную сторону, и ей представлялось, что чей-то взгляд сверлит ее спину. Повернув за угол, она подумала, что поступает неразумно и, вместо того чтобы вести наблюдение за домом, все дальше уходит от него.

Вздохнув, она почувствовала себя абсолютно некомпетентным сыщиком.

«Надо найти укромное место в каком-нибудь переулке или за деревом, притаиться и ждать там О’Коннела, — сказала она себе. — Надо быть такой же терпеливой, как он».

Покачав головой, Хоуп вышла из-за угла, высматривая место, где можно было бы спрятаться, и тут заметила О’Коннела, выходившего из дому. Голова его была высоко поднята, на лице беспечная улыбка, которая прямо-таки излучала злобу. Хоуп с возмущением подумала, что парень над ней издевается, хотя он вряд ли подозревал о ее присутствии. Она вжалась в стену, стараясь слиться с ней, и продолжала наблюдать за О’Коннелом, больше всего боясь встретиться с ним взглядом. В этот момент она увидела сморщенную старушку, которая брела навстречу О’Коннелу по той же стороне улицы. Едва он ее заметил, выражение его лица так резко переменилось, что Хоуп похолодела: в какую-то долю секунды беззаботная веселость сменилась бешеной злобой.

Старушка казалась воплощением безобидности — приземистая, полноватая, в поношенном черном пальто и разноцветной шерстяной шапочке, она двигалась с болезненной медлительностью, согнувшись под тяжестью двух пластиковых пакетов, набитых продуктами. Стоило ей увидеть О’Коннела, как глаза ее блеснули и она шагнула в сторону, загородив ему путь.

Хоуп прижалась к дереву на противоположной стороне улицы.

Женщина приподняла руку с пакетом и погрозила О’Коннелу пальцем.

— Я знаю, что вы собой представляете и чем занимаетесь! — громко заявила она.

— Ни хрена вы обо мне не знаете! — не менее громко огрызнулся О’Коннел.

— Я знаю, вы делаете что-то нехорошее с моими кошками. Вы крадете их. Вы злой, испорченный человек, я пожалуюсь на вас в полицию!

— Ничего я не делал с вашими паршивыми кошками. Может, они нашли другую такую же чокнутую старуху, и теперь она их кормит. Может, им не нравится ваша еда или им просто лучше в другом месте. Оставь меня в покое, старая сука, а то я вызову санитарную инспекцию, и они уж точно заберут всех твоих блохастых кошек и уничтожат их.

— Вы жестокий, бессердечный человек! — воскликнула она.

— Заткнись и дай дорогу! — буркнул О’Коннел и, обогнув женщину, пошел дальше.

— Я знаю, что вы делаете с ними! — крикнула она ему вдогонку.

Парень остановился и обернулся к ней.

— Да ну? — отозвался он холодно. — Ну так скажи спасибо, что я не делаю то же самое с тобой!

Женщина, приоткрыв рот, отшатнулась, словно ее ударили. О’Коннел ухмыльнулся, довольный собой, и, повернувшись, быстро пошел по улице. Хоуп решила, что должна следовать за ним, но, взглянув на застывшую на месте старушку, передумала. Когда Майкл О’Коннел свернул за угол, она подошла к женщине.

— Извините, — вежливо обратилась она к ней, убедившись, что О’Коннел действительно удалился.

— Да? — настороженно повернулась та к Хоуп.

— Прошу прощения, — сказала Хоуп. — Я была на другой стороне улицы и случайно слышала ваш разговор с этим молодым человеком.

Женщина продолжала молча смотреть на приближающуюся к ней Хоуп.

— Он был очень груб с вами.

Старушка пожала плечами, не понимая, что Хоуп от нее надо.

— У меня два дня назад пропал кот, — стала на ходу придумывать Хоуп, — очаровательный, пестрый, с белыми передними лапками. Я зову его Сокс. Исчез куда-то, и я просто не знаю, что делать. Я живу вон там, — махнула она рукой вдоль улицы, что могло подразумевать практически весь Бостон. — Может быть, вы видели его?

По правде говоря, Хоуп не любила кошек. Они вызывали у нее аллергию, заставлявшую ее чихать, да и взгляд, которым они на нее смотрели, ей не нравился.

— Он такой симпатичный, — продолжала сочинять она. — Живет у меня много лет и никогда не исчезал надолго.

— Не знаю… — задумчиво сказала женщина. — Ко мне приходят два пестрых, но уже давно. Вот разве что… — Она посмотрела в том направлении, в котором ушел О’Коннел, и сердито прошипела не хуже какого-нибудь из ее питомцев: — Не поручусь, что он не сотворил с ним какую-нибудь гадость!

Хоуп сделала вид, что шокирована:

— Он так ненавидит кошек? А что он вообще за человек?

Этого было достаточно. Старушка отступила назад и окинула Хоуп придирчивым взглядом:

— Не хотите зайти ко мне выпить чашечку чая? Я познакомлю вас со своими детишками.

Кивнув, Хоуп взяла у женщины ее пакеты. «Я проникла к нему», — подумала она. У нее было такое чувство, будто она пробралась в пещеру дракона.

Вздохнув, Скотт оглядел приземистое здание школы, сооруженное из шлакобетонных блоков и красного кирпича, и подумал, что архитектор, вероятно, имел большой опыт в строительстве тюрем. Вереница желтых автобусов у входа урчала моторами и издавала едкий запах дизельного топлива. На флагштоке развевались, судорожно хлопая на резком ветру и переплетаясь друг с другом, флаги США и Нью-Гемпшира. Сбоку тянулась высокая ограда из проржавевших цепей. На большом фронтоне, сооруженном над входом, бросались в глаза два призыва: «Станьте воинами!» и «Тесты и экзамены. Записывайтесь».

Скотт, как и Хоуп, запасся копией отчета Мэтью Мерфи. В отчете вырисовывался лишь костяк жизни О’Коннела, так что Скотт был намерен нарастить на этот костяк плоть и решил начать со школы, которую тот окончил. В качестве первого шага в расследовании она была ничуть не хуже любого другого источника, пусть даже и содержала информацию десятилетней давности.

Утро он провел, знакомясь с миром, где вырос О’Коннел, и был удручен тем, что увидел. Побережье в Нью-Гемпшире оставляет двойственное впечатление: красоту Атлантического океана портят присосавшиеся к устьям рек железнодорожные депо, склады, бесстрастно и безостановочно дымящие сталеплавильные заводы и прочие бездушные промышленные предприятия. Ощущение у Скотта было примерно такое же, как если бы он наблюдал средь бела дня за состарившейся стриптизершей, отрабатывающей программу в каком-нибудь дышащем на ладан клубе.