— Раз уж мы ведем такую дружескую беседу, миссис Фрейзир, то объясните мне, почему вы считаете, что я не подхожу для Эшли? Я недостаточно красив? Недостаточно умен? Недостаточно хорош? Почему мне нельзя любить ее? Что вы вообще обо мне знаете? Кто, по-вашему, может любить ее больше, чем я? Разве не может быть, что встреча со мной — это лучшее, что было в ее жизни?

— Я сомневаюсь в этом, мистер О’Коннел.

— Вы не верите в любовь с первого взгляда, миссис Фрейзир? Может ли быть так, что одна любовь приемлема, а другая недопустима?

Этот вопрос был Кэтрин небезразличен, но она не желала обсуждать его с О’Коннелом.

Тот же, застыв на месте, вдруг крикнул:

— Эшли! Я знаю, ты слышишь меня. Я люблю тебя! Я всегда буду тебя любить! Я всегда буду рядом с тобой!

Его крик разнесся по всему дому.

Он повернулся к хозяйке:

— Вы позвонили в полицию, миссис Фрейзир?

Она не ответила ему.

— Я думаю, позвонили, — спокойно сказал он. — Но разве я нарушил тут у вас какой-нибудь закон? Ничего я не нарушал. А вот про вас нельзя сказать то же самое. — Он указал на дробовик.

Кэтрин покрепче ухватилась за ложу ружья и положила палец на курок. «Будь смелее! — говорила она себе. — Не паникуй!» Ей казалось, что знакомый мир ее дома, ее гостиная с картинами и памятными безделушками стали вдруг чужими. Захотелось сказать что-нибудь такое, что вернуло бы ее обычную уверенность. «Стреляй! — кричал какой-то голос из самых глубин ее существа. — Стреляй, иначе он всех вас убьет!»

Пока она колебалась, О’Коннел прошептал:

— Не так-то легко убить человека, не правда ли? Одно дело крикнуть: «Если сделаешь еще один шаг, я стреляю!» — и совсем другое — выстрелить на самом деле. Это вам пища для размышлений. Доброй ночи, миссис Фрейзир. Мы еще увидимся. Я вернусь.

«Стреляй! Стреляй! Убей его сейчас!» Пока Кэтрин в нерешительности слушала свой внутренний голос, О’Коннел развернулся и с удивительной скоростью исчез. Растаял как привидение. Женщина только рот открыла. Вот же сейчас он стоял перед ней в гостиной, а спустя секунду она уже одна. Она слышала, как он прошел по коридору, как открылась и захлопнулась входная дверь.

Кэтрин медленно выдохнула и откинулась на спинку кресла. Ее пальцы, казалось, приросли к дробовику, и лишь усилием воли она разжала их и положила ружье на колени. Силы оставили ее. Она чувствовала себя такой усталой, какой не была уже много лет. Руки тряслись, глаза слезились, дышала она с трудом. Похожее состояние охватило ее в тот давний момент, когда в больничной палате рука ее мужа выскользнула из ее руки и его не стало. Сейчас она ощущала такую же беспомощность, как тогда.

Кэтрин хотела позвать Эшли, но не могла. Хотела встать и запереть дверь, но не было сил подняться. «У нас нет шансов», — думала она.

Еще какое-то время она оставалась в кресле. Сколько именно, она не могла бы сказать. Пошевелившись, она попыталась взять себя в руки, и в это время комната внезапно наполнилась мельканием красных и синих огоньков патрульной полицейской машины.

Мысли сотрясали Эшли, как ударные волны. Она оставалась в изгнании за запертыми дверями, слышала, что Кэтрин и О’Коннел разговаривают, но не могла разобрать слов — за исключением тех, которые он выкрикнул ей и которые пронзили ее страхом. Услышав, что входная дверь за ним захлопнулась, девушка не двинулась с места и продолжала сидеть на полу за кроватью, прижав подушку к груди и уткнувшись в нее лицом, словно желая отгородиться от мира, ничего не видеть и не слышать и даже не дышать. На подушке осталось мокрое пятно там, где она вцепилась в нее зубами, чтобы не закричать. Слезы градом лились из глаз, она вся тряслась. Но страшнее всего был сам факт, что она испытывает такой страх. Ей было стыдно, что она оставила пожилую женщину наедине с О’Коннелом, хотя та сама настояла на этом. Эшли больше не задавала себе вопрос: «Почему он не может оставить меня в покое?» — это был пройденный этап. Теперь она чувствовала, что все так плохо, как ей и не снилось.

Сквозь стены и ее страхи до нее донесся голос Кэтрин:

— Эшли!

— Да? — выдавила она.

— У нас полиция. Ты можешь спуститься.

Выйдя на верхнюю площадку лестницы, она увидела Кэтрин в коридоре рядом со средних лет полицейским в шляпе Дымняшки.[28] Он держал в руках блокнот и карандаш и качал головой.

— Понимаю вас, миссис Фрейзир, — говорил он несколько озадаченно. Кэтрин была явно раздосадована. — Но не могу же я оповещать все посты и патрули, чтобы они задержали человека, которого вы сами пригласили к себе в дом, только потому, что он одержим любовью к мисс Фримен!.. Добрый вечер, мисс Фримен. Не могли бы вы сойти вниз?

Эшли спустилась по лестнице.

— Скажите, этот парень бил вас или угрожал?

— Да все, что он говорил, было угрозой, сержант Коннорс! — сердито вмешалась Кэтрин. — И дело было даже не в самих словах, а в том, как он произносил их.

— Вы оставались наверху, мисс? — обратился полицейский к девушке. — Вы не были свидетельницей этого разговора?

Эшли покачала головой.

— Значит, он не производил в отношении вас никаких действий, за исключением того, что явился сюда?

— Нет, не производил, — беспомощно ответила она.

Полицейский покачал головой, закрыл блокнот и снова повернулся к хозяйке дома:

— Если бы вы сказали, миссис Фрейзир, что он ударил вас и до смерти напугал, что он произвел какое-нибудь физическое действие, тогда у нас было бы к чему придраться. Если бы он размахивал оружием или хотя бы самовольно вторгся на вашу территорию… Но мы не можем арестовать человека только за то, что он признался в любви к мисс Фримен. — Он улыбнулся и шутливо добавил: — Думаю, все парни без исключения влюбляются в мисс Фримен.

— Что за наказание! — воскликнула Кэтрин, топнув ногой. — Вы хотите сказать, что совсем не можете помочь нам?

— Можем, если будем уверены, что совершено нечто противозаконное.

— А преследование? Разве это не противозаконно?

— Да, это противозаконно. Но сегодня-то ничего такого не было, не так ли? Если бы вы доказали, что он постоянно преследует мисс Фримен, то судья отдал бы запретительный приказ. И тогда, если бы парень подошел к ней ближе чем на сто ярдов, мы могли бы арестовать его. Это развязало бы нам руки, так сказать. А без этого… — Полицейский перевел взгляд на девушку. — Вы не пытались добиться такого приказа в Бостоне, где вы живете?

Эшли помотала головой.

— Подумайте о том, чтобы сделать это. Правда… — замялся он.

— Что «правда»? — потребовала Кэтрин.

— Я не хочу порождать у вас всякие сомнения…

— Какие сомнения?

— Тут нужно соблюдать осторожность. Иногда запретительные приказы приносят больше вреда, чем пользы, и провоцируют насильственные действия. Поговорите с профессионалом, мисс Фримен.

— Мы уже говорим с профессионалом! — взорвалась женщина. — В конце концов, сержант, разве защищать людей — не ваша профессиональная обязанность?

— Я имею в виду специалиста по всяким тонким личным отношениям.

Кэтрин покачала головой, но ей хватило ума прекратить пререкания. Портить отношения с местной полицией было ни к чему.

— Если он появится снова, миссис Фрейзир, позвоните на подстанцию, и я пришлю к вам человека. В любое время дня или ночи. По крайней мере такую помощь мы можем вам оказать. Он будет знать, что полиция рядом, и это поможет его сдерживать. Это все, что я могу сделать для вас.

Полицейский театральным жестом сунул блокнот и карандаш в карман куртки и направился к двери. Однако на пороге он задержался с несколько неловким видом.

— Понимаете, у нас связаны руки, — сказал он. — Я составлю отчет об этом вызове, если вы обратитесь к судье за запретительным приказом.

— Вот спасибо! — сердито фыркнула Кэтрин. — Успокоили. Это все равно что требовать, чтобы вызывали пожарную команду только после того, как дом сгорел.