— Мне кажется, вы не слушаете, что она говорит, — произнес Скотт ровным тоном, в котором, однако, чувствовалась уверенная сила. Он разговаривал таким тоном с упрямыми студентами.

О’Коннел по-прежнему смотрел на Эшли:

— Значит, ты решила, что тебе понадобится помощь?

Она кивнула.

О’Коннел слегка повернулся и смерил Скотта взглядом.

— Салют, профессор, — спокойно проговорил он. — Присаживайтесь.

Хоуп наблюдала за Салли, разгадывавшей кроссворд в номере «Нью-Йорк таймс», прибереженном с прошлого воскресенья. Она всегда работала ручкой, а не карандашом и постукивала ею по зубам, постепенно заполняя клетки кроссворда буквами. Стояла тишина — она стала привычной атмосферой в их доме, подумала Хоуп. Глядя на Салли, она задавалась вопросом, что именно заставляет ее чувствовать себя такой несчастной.

— Салли, тебе не кажется, что нам следует поговорить об этом парне, который, похоже, неотвязно преследует Эшли?

Салли подняла голову. Она как раз собиралась написать «Гейси» в седьмом слове по горизонтали, где требовалось назвать имя убийцы-клоуна.[19]

— Не вижу, о чем тут говорить, — ответила она, помолчав. — Я думаю, Скотт вместе с Эшли уладят это дело, позвонят нам и скажут, что инцидент исчерпан. Finita la comedia. Жизнь продолжается. Жаль только, что мы потеряли на этом пять тысяч.

— Ты не боишься, что этот парень может оказаться гораздо опаснее, чем нам представляется?

— Неприятный тип, что и говорить, — пожала плечами Салли. — Но у Скотта есть опыт общения с самыми разными студентами, так что, полагаю, он справится и с этим.

Хоуп очень старательно сформулировала свой следующий вопрос:

— Разве в твоей практике участия в бракоразводных процессах и в улаживании семейных неурядиц часто удается так легко откупиться?

Вопрос был скорее риторическим: Салли не раз жаловалась ей на твердолобость и несговорчивость клиентов.

— Я считаю, — ответила Салли размеренным тоном, жутко раздражавшим Хоуп, — что нам следует подождать и посмотреть, как будут развиваться события. Какой смысл биться над проблемой, если мы даже не уверены, существует она или нет?

Но Хоуп уже понесло. Она сердито помотала головой.

— Это предельно тупая позиция — не видеть дальше своего носа! — выпалила она, чуть повысив голос. — Мы не уверены, что грянет буря, так зачем запасаться едой, свечами и батарейками? Мы не уверены, что подхватим грипп, так зачем делать прививки?

Салли отложила кроссворд.

— О’кей, — сказала она, тоже начиная раздражаться, — какими именно батарейками ты предлагаешь запасаться и какие делать прививки?

Хоуп посмотрела на давнюю подругу и подумала, как плохо она, в сущности, знает и Салли, и саму себя. А ведь они столько лет вместе! В нынешнем мире понятие нормы допускает множество толкований, и Хоуп иногда казалось, что все бродят по минному полю.

— Ты и сама знаешь, что у меня нет ответа на этот вопрос, — медленно проговорила она. — Просто мне кажется, что мы должны сделать что-то, а не сидеть и ждать, пока позвонит Скотт и скажет, что порядок восстановлен. Я, кстати, нисколько не верю, что это произойдет, и не считаю, что мы этого заслуживаем.

— В каком смысле — заслуживаем?

— Порассуждай об этом сама, пока будешь разгадывать кроссворд, а я почитаю книжку. — Хоуп тяжело вздохнула, думая, что Салли следовало бы поломать голову над куда более сложным кроссвордом, нежели тот, что в «Таймсе».

Салли кивнула и вернулась к своей газете. Ей хотелось сказать Хоуп что-нибудь ласковое, успокоить ее, разрядить напряженную атмосферу, но в этот момент она увидела, что слово номер три по вертикали должно служить ответом на вопрос: «Что воспевала богиня?» — и вспомнила начало гомеровской «Илиады»: «Гнев, богиня, воспой Ахиллеса…» Поскольку слово состояло из четырех букв и третьей было «е», она без колебаний написала «гнев».

Скотт сел на диванчик рядом с О’Коннелом, заперев его в углу кабинки, как и планировалось. Это был ближний бой. Как раз в этот момент к ним подошла официантка с меню.

— Мы сделаем заказ через несколько минут, — сказал ей Скотт.

— Принесите мне пива, — распорядился О’Коннел и повернулся к Скотту. — Первый раунд за вами. — Затем он обратился к Эшли: — Ты приготовила мне сегодня целую кучу сюрпризов. Тебе не кажется, что это касается только нас двоих?

— Я пыталась объяснить тебе свою позицию, но ты не слушаешь.

— И ты решила привлечь отца… — Парень снова повернулся к Скотту. — Странно. А с какой именно целью?

Вопрос был обращен к Эшли, но ответил Скотт:

— Я здесь для того, чтобы вам было легче понять, что если она говорит, что между вами все кончено, то, значит, все кончено.

О’Коннел еще раз внимательно оглядел Скотта:

— Силу вы не применяете. Убедить меня не пытаетесь. Так как же вы собираетесь поступить, профессор? Что у вас на уме?

— Я хочу сказать, что пора оставить Эшли в покое. Займитесь своими делами, а у нее и без вас забот невпроворот. Она работает и учится. У нее нет времени завязывать длительные отношения и уж тем более такие, на которые вы намекаете. Так что моя цель — помочь вам осознать это.

О’Коннел был, похоже, ничуть не обескуражен этими словами:

— Почему вы считаете, что наши отношения — это ваше дело?

— Это стало моим делом, так как вы не желаете прислушаться к тому, что говорит Эшли.

— Может быть, и так, — улыбнулся О’Коннел, — а может быть, и нет.

Официантка принесла ему пиво, он залпом выпил половину и опять ухмыльнулся:

— С какой стати, профессор, вы убеждаете меня отказаться от Эшли? Откуда вы знаете, что мы не подходим друг другу? Что вы вообще обо мне знаете? Абсолютно ничего. Может быть, я на вид и не соответствую тому идеалу, который вы для нее выбрали. Я, конечно, не какая-нибудь важная шишка с гарвардским дипломом и на «БМВ» не разъезжаю, если вы об этом, но я очень много чего умею, и Эшли мог бы попасться кто-нибудь гораздо хуже. А то, что я не вашего круга, ни черта, по-моему, не значит.

Скотт не знал, что на это ответить. О’Коннел повернул разговор в направлении, которого он не ожидал.

— Мне вовсе ни к чему знать вас, — сказал он. — Все, что я хочу, — чтобы вы оставили мою дочь в покое. И я готов сделать все, что потребуется, чтобы вы поняли это.

— Я что-то сомневаюсь, — ответил О’Коннел, помолчав. — Все, что потребуется? По-моему, это не может быть правдой.

— Назовите цену, — произнес Скотт холодно.

— Цену?

— Не делайте вид, что не понимаете меня. Назовите цену.

— Вы хотите, чтобы я оценил в деньгах свои чувства к Эшли?

— Перестаньте валять дурака, — бросил Скотт. Ухмылка О’Коннела и его небрежный тон выводили его из себя.

— Я никак не могу этого сделать. И ваши деньги мне не нужны.

Скотт достал из кармана белый конверт с деньгами.

— Что это? — спросил О’Коннел.

— Пять тысяч долларов. За обещание, что вы оставите Эшли навсегда.

— Вы хотите дать их мне?

— Да.

— Я ведь ничего не говорил о деньгах, верно?

— Верно.

— То есть вы даете их мне без всяких просьб и вымогательств с моей стороны.

— Да, в обмен на ваше обещание.

— Я никогда не просил у тебя денег, правда? — обратился О’Коннел к Эшли.

Та покачала головой.

— Я не слышу ответа.

— Нет, ты никогда не просил у меня денег.

О’Коннел взял в руки конверт:

— Значит, если я возьму деньги, это будет подарок от вас, верно?

— В обмен на ваше слово, — сказал Скотт.

— Хорошо, — улыбнулся О’Коннел, держа конверт в руках. — Мне не нужны ваши деньги, но я даю слово.

— Что вы оставите Эшли в покое? Не будете с ней общаться, следить за ней и беспокоить ее?

— Это то, чего вы хотите?

— Да.

Помолчав, О’Коннел спросил:

— Значит, все получают то, что хотят, да?

— Да.