Это злило Скотта. Он всегда чувствовал себя одиноким, даже до их развода.

Схватив карандаш, он стал яростно крутить его в пальцах, пока не сломал.

Скотт решил, что сидеть так и изводить себя бессмысленно. Надо предпринять какие-то шаги, пусть даже неверные.

Эшли пришла на работу минут на десять раньше обычного, подгоняемая гневом. Мысли о Майкле О’Коннеле изменили ее обычную ленивую походку; сжав зубы, она настроилась на быстрые и решительные действия. Секунды две она смотрела на гигантские дорические колонны по бокам от входа в музей, похожие на крепостные башни, затем бросила взгляд на противоположную сторону улицы. Эшли была довольна собой. Здесь она работала, здесь был ее мир, а не его. Ей было хорошо среди произведений искусства, она понимала их, ощущала энергию каждого мазка кисти. Картины, как и сам музей, были огромны, занимали значительное пространство стены и доминировали над окружающим. Они внушали трепет многим посетителям, превращая в карлика всякого, стоящего перед ними.

Она была довольна. Самое подходящее место, чтобы избавиться от идиотских притязаний Майкла О’Коннела. Все вокруг принадлежало ее миру, здесь не было ничего, принадлежащего ему. В музее он почувствует себя маленьким и незначительным. Она предполагала, что их свидание пройдет быстро и относительно безболезненно для обоих.

Эшли настроилась на встречу. Она будет держаться вежливо, но твердо и не пойдет ни на какие уступки.

Никаких истерик, никаких слезливых «Пожалуйста» и «Оставь меня в покое».

Она будет говорить строго по существу. Их знакомство подошло к концу, вот и все.

Никаких споров по поводу «вечной любви» и дальнейших перспектив. Ни слова о проведенной вместе ночи, об электронных письмах или мертвых цветах — ничего, что звучало бы как обвинение и повлекло бы за собой выяснение отношений. Полный, никого ни к чему не обязывающий разрыв: «Спасибо. Сожалею. Между нами все кончено. Прощай». И на этом точка.

Эшли даже думала уже о том, что после сегодняшнего разговора с О’Коннелом ей, может быть, позвонит Уилл Гудвин. Она удивлялась, что он до сих пор не позвонил. Ей еще не встречались молодые люди, которые не звонили бы ей повторно после первой встречи, и она не знала, как на это реагировать. Она некоторое время думала о Гудвине, противопоставляя его О’Коннелу, пока шла по коридорам музея, кивая знакомым и погружаясь в целительную атмосферу нормальной повседневности.

Когда подошло время ленча, она прошла в кафе и заняла место за столиком с таким расчетом, чтобы увидеть Майкла О’Коннела в тот момент, когда он будет подниматься по ступеням музея к широким стеклянным дверям. Никакой еды она не заказала, только стакан дорогого шипучего лимонада. Взглянув на часы, она увидела, что уже ровно 13.00. Она была уверена, что О’Коннел не заставит себя ждать.

Эшли почувствовала легкую дрожь в руках, под мышками стало жарко. «Никаких поцелуев в щечку или рукопожатий, — напомнила она себе. — Никакого физического контакта. Просто укажешь ему с улыбкой на место напротив себя. И не позволяй сбить себя с толку».

Она вытащила пятидолларовую банкноту, чего было более чем достаточно за стакан воды, и положила купюру в карман, откуда ее можно было быстро достать. Она не хотела, чтобы ее что-нибудь задерживало, когда она соберется уходить. «Что-нибудь еще?» — спросила она себя. Нет, она учла все и похвалила себя за предусмотрительность. Она была возбуждена, но приготовилась к приходу О’Коннела, и оставалось только дождаться его.

Эшли посмотрела на стеклянные двери. Прошли несколько пар, затем двое молодых родителей, тащивших за руки скучающего шестилетнего малыша. За ними по ступеням стали подниматься двое пожилых мужчин, дружно останавливавшихся время от времени, словно по сигналу. Она кинула взгляд вдоль улицы в обоих направлениях. Майкла О’Коннела нигде не было видно.

В десять минут второго она начала ерзать.

Пять минут спустя подошла официантка и вежливо, но настойчиво спросила, не будет ли Эшли заказывать что-нибудь еще.

В половине второго Эшли поняла, что он не придет, но продолжала ждать.

В два часа она оставила на столе пять долларов и вышла из кафе.

На улице Эшли огляделась, но О’Коннела не увидела. Чувствуя внутри большую черную пустоту, она вернулась на рабочее место. Первым делом она схватилась было за телефон, намереваясь позвонить О’Коннелу и потребовать объяснений. Однако рука ее в нерешительности повисла.

Какое-то время она тешила себя мыслью, что он, возможно, пошел на попятную. Понимая, что его ждет резкий отпор, он предпочел уклониться от ее лобовой атаки. Не исключено, что он уже исчез навсегда. В этом случае звонок был бы совсем ни к чему, он лишь возобновит ненужные объяснения.

Хотя она не слишком верила в такую удачу, все же была вероятность, что она неожиданно стала абсолютно, восхитительно свободной.

Не вполне уверенная, как расценивать эту ситуацию, она принялась за работу, стараясь отвлечь себя рутинными заботами.

Эшли задержалась на работе допоздна, хотя особой необходимости в этом не было.

Когда она вышла из музея, сеялся дождь — холодный и сердитый, выбивавший монотонный ритм на панели. Натянув пониже вязаную шапочку и запахнув плащ, Эшли осторожно стала спускаться по ступеням, нагнув голову. Внизу она хотела было повернуть, но тут обратила внимание на отражение красной неоновой вывески магазина на противоположной стороне улицы. Проносившиеся мимо автомобили размывали его светом фар. Она не сразу поняла, что именно привлекло ее внимание, но, вглядевшись, увидела похожую на призрак фигуру.

Фигура стояла чуть в стороне, так что лишь половина ее была освещена, а другая находилась в тени. Это был ожидавший ее Майкл О’Коннел.

Эшли застыла на месте.

Их глаза встретились.

На нем была темная вязаная шапка с помпоном и военного покроя парка грязноватого оливкового оттенка. Он выглядел в ней замаскированно и неузнаваемо и вместе с тем излучал какой-то странный интенсивный свет.

Внезапно девушке стало жарко, она сделала судорожный вдох, словно ей не хватало воздуха.

О’Коннел не подал ей никакого знака — можно было подумать, что он не узнает ее, если бы не его пристальный, устремленный на нее взгляд.

В это время один из проезжавших автомобилей внезапно вильнул, чтобы избежать столкновения с такси, и осветил тротуар перед ней. Послышались гудки клаксонов, визг покрышек на мокрой мостовой. Это отвлекло Эшли на какой-то момент, а когда она вновь посмотрела на то место, где стоял О’Коннел, его там уже не было.

Эшли отшатнулась.

Он словно в воздухе растворился. На миг она усомнилась, видела ли его в действительности. Это было, скорее, похоже на галлюцинацию.

Эшли нерешительно двинулась вперед. Она шла нетвердыми шагами, но не так, как ходит подвыпивший человек или безутешная вдова на похоронах. Это были шаги, исполненные сомнения. Девушка опять оглядела улицу, пытаясь обнаружить О’Коннела, но не увидела его. Ее охватило ощущение, что он где-то тут, у нее за спиной. Резко обернувшись, Эшли чуть не столкнулась с мужчиной, спешащим куда-то с деловым видом. Подавшись в сторону, она едва не налетела на молодую парочку, которая отскочила с криком: «Эй! Осторожнее!»

Эшли быстрым шагом устремилась за ними, шлепая по лужам и вертя головой влево и вправо, но О’Коннел не появлялся. Ей хотелось остановиться и посмотреть, что делается сзади, но даже это она боялась сделать и неслась вперед чуть ли не бегом.

Через несколько секунд Эшли была на станции метро и, проскочив через турникет, с облегчением очутилась в людском водовороте среди ярких огней подземного зала.

Она всматривалась в группы людей, ожидавших поезд и спускавшихся по лестнице, но О’Коннела среди них не было. Хотя поручиться она не могла. Невозможно же разглядеть всех, кто стоит на платформе, — мешают другие люди, колонны, рекламные щиты. Эшли наклонилась, высматривая, не идет ли поезд. Больше всего в этот момент ей хотелось как можно скорее уехать отсюда. Девушка успокаивала себя тем, что на заполненной людьми станции с ней ничего не может случиться, но как раз в этот момент почувствовала толчок в спину и на какую-то полную смятения секунду подумала, что сейчас потеряет равновесие и упадет на рельсы. Охнув, она отскочила от края платформы.