Обычно люди проявляли неловкость или смущение, когда она показывала свои руки. Но Гонт повел себя совершенно неожиданно. Он схватил ее запястья и осторожно пожал их, хотя чувствовалось, что у него очень сильные руки. Для первой встречи подобное поведение могло бы показаться неподобающе фамильярным, но Полли оно почему-то не возмутило. Пожатие было дружеским, теплым и уважительным. Но самое главное – кратким. Его руки были какими-то слишком сухими. Это чувствовалось даже сквозь ткань ее легкого пальто и было неприятно.

– Трудновато, должно быть, работать в швейном ателье с таким-то недугом. Как вы справляетесь?

Редко кто из знакомых задавал Полли этот вопрос, и никто – за исключением Алана – не задавал его с такой откровенной прямотой.

– Пока могла, я занималась шитьем полный день, – ответила она. – Как говорится, стиснуть зубы и терпеть. Теперь у меня под началом работает дюжина девушек на полставки, а я сама в основном придумываю модели или делаю выкройки. Но когда у меня ничего не болит, я с удовольствием шью. – Это была ложь, но Полли решила, что в ней нет никакого вреда, потому что последнюю фразу она произнесла скорее для собственного успокоения.

– Я очень рад, что вы зашли. Признаюсь вам по секрету: у меня очень запущенный случай болезни, которую называют мандраж. Знаете, как у актеров перед выходом на сцену. И особенно перед первым появлением перед аудиторией.

– Да? Почему? – Полли всегда настороженно относилась к людям и не доверяла первому впечатлению, поэтому ее весьма удивило – и даже немного встревожило – то, что она так легко и естественно общается с человеком, которого видит первый раз в жизни, и при этом чувствует себя так, как будто они знакомы уже давно.

– Я боюсь, что никто не придет. За весь день – ни одного человека.

– Они придут, – уверила его Полли. – Всем интересно, что у вас тут продается. Название «Нужные вещи», оно непонятное и загадочное. Поэтому всем любопытно. Но самое главное даже не ваши товары… Они придут поглазеть на вас. Просто в таком небольшом городке, как наш Касл-Рок…

– …никто не торопится проявить черезмерное рвение, – закончил он за нее. – Я знаю, мне уже приходилось работать в маленьких городах. Умом-то я понимаю, что вы на сто процентов правы, но другой голос… знаете, там, в глубине души… все шепчет и шепчет: «Никто не придет. Нет, Лиланд, никто не придет, вот увидишь. Они будут толпами проходить мимо, но внутрь никто не заглянет».

Она рассмеялась, вспомнив свои точно такие же страхи перед открытием ателье.

– А это что? – спросил он, коснувшись рукой жестяного контейнера. Полли – как и Брайан Раск накануне – заметила одну странность: средний и указательный пальцы у Гонта были одной длины.

– Это торт. Для вас. И насколько я знаю наш славный маленький городок, больше сегодня тортов-пирогов не будет.

Гонт улыбнулся ей, явно польщенный.

– Спасибо. Большое спасибо вам, мисс Чалмерс. Я тронут.

И Полли, которая никогда не предлагала называть ее по имени при первой встрече и даже при коротком знакомстве (и которая всегда с подозрением относилась ко всем, кто порывался называть ее по имени, не получив на то разрешения, – агентам по продаже недвижимости, страховым агентам, продавцам подержанных машин), вдруг с изумлением услышала собственный голос:

– Раз уж мы с вами соседи, называйте меня просто Полли.

– Торт, наверное, дьявольски вкусный, – радостно констатировал Лиланд Гонт, приподняв крышку контейнера и вдохнув аромат. Он попросил Полли остаться и попробовать кусочек. Полли начала отказываться. Гонт настаивал.

– У вас есть кому присмотреть за ателье, – сказал он, – а ко мне никто не заглянет еще добрых полтора часа – надеюсь, полутора часов хватит для соблюдения этикета и протокола? К тому же у меня еще столько вопросов об этом городе.

В общем, она согласилась. Гонт исчез за занавешенной дверью. Было слышно, как он поднялся по лестнице на второй этаж – скорее всего к себе в квартиру – за вилками и тарелками. Пока Полли его дожидалась, она решила осмотреться.

На стене рядом с входной дверью висела табличка, извещавшая, что магазин работает с десяти до пяти по понедельникам, средам, пятницам и субботам. По вторникам и четвергам он будет закрыт для всех, кроме «специально приглашенных», и так до конца весны – или, как подумала Полли, улыбнувшись про себя, – пока сюда не понаедут эти бешеные туристы и отдыхающие с пачками денег в карманах.

Она решила, что «Нужные вещи» скорее всего можно назвать лавкой редкостей. Шикарной лавкой редкостей, признала она после беглого осмотра, но, приглядевшись, решила, что все не так просто.

Товары, выставленные в витринах вчера, когда сюда заходил Брайан – кристалл жеода, «Полароид» со снимком Элвиса Пресли, пара-тройка других вещичек, – остались на своих местах, но к ним добавилось еще с полсотни других. На свежевыбеленной стене висел небольшой ковер, который стоил, наверное, целое состояние: турецкий и очень-очень старый. В одном из стеклянных шкафов была выставлена целая коллекция оловянных солдатиков – возможно, старинных, – хотя Полли знала, что все оловянные солдатики смотрятся старинными, даже если они отлиты в Гонконге в прошлый понедельник.

Набор представленных в магазине вещей был чрезвычайно разнообразен. Между фотографией Элвиса – которая в глазах Полли ничем не отличалась от тысяч подобных безделок, продающихся на ярмарках по всей Америке по пять долларов штука, – и исключительно неинтересным флюгером в виде белоголового орлана, национальной эмблемы Америки, стоял витражный плафон, который, судя по всему, стоил никак не меньше восьмисот долларов, а то и всю тысячу. На битый невзрачный чайник опирались две очаровательные французские куколки из тончайшего фарфора, и Полли даже представить себе не могла, сколько стоят эти восхитительные малышки с чудесными румяными щечками и подвязанными панталончиками.

Чего там только не было! Подборка бейсбольных и табачных карточек, ворох дешевых журналов тридцатых годов («Странные рассказы», «Поразительные рассказы», «Ужасные и удивительные истории»), настольный радиоприемник пятидесятых годов того отвратительно блекло-розового оттенка, который в то время был в моде и получил повсеместное одобрение, когда дело касалось раскраски бытовых приборов, если уж не политики.

Рядом с некоторыми товарами – хотя и не со всеми – стояли пояснительные таблички: ТРЕХКРИСТАЛЬНАЯ ЖЕОДА, АРИЗОНА. НАБОР РАЗВОДНЫХ КЛЮЧЕЙ. На табличке рядом со щепкой, так поразившей воображение Брайана, было написано: ОКАМЕНЕЛОЕ ДЕРЕВО СО СВЯТОЙ ЗЕМЛИ. Табличка перед коллекционными карточками и журналами сообщала: О НАЛИЧИИ ОСТАЛЬНЫХ СПРАШИВАЙТЕ У ПРОДАВЦА.

Полли заметила одну странность: ни на одном из товаров, выставленных в витринах, будь то действительно ценная вещь или явный кандидат на свалку, не было ярлыка с ценой.

Гонт вернулся с двумя тарелочками – это были обычные старые корнинговские тарелки, ничего особенного, – ножом для торта и двумя вилками.

– У меня там такой беспорядок, самому страшно, – признался он, снимая крышку контейнера и убирая ее в сторону (Полли отметила, что он перевернул ее крышкой вниз, чтобы на дубовом столе не осталось влажное кольцо). – Как только я все тут налажу, сразу начну искать дом, но пока что придется пожить наверху, над магазином. Я пока не разбирал свои вещи, у меня все в коробках. Ох, как я ненавижу эти коробки. И кто только…

– Ой, нет, – воскликнула Полли. – Я столько не съем.

– Хорошо, – с улыбкой согласился Гонт, укладывая толстый кусок шоколадного торта на одну из тарелок. – Этот тогда будет мой. Кушай, кисонька, кушай! Столько вам хватит?

– Еще тоньше.

– Тоньше уже не могу, – сказал Гонт, отрезая узкую дольку. – Пахнет божественно. Еще раз большое спасибо, Полли.

– На здоровье.

Торт действительно распространял божественные ароматы, и Полли была не из тех, кто изнуряет себя диетой, однако ее первоначальный отказ остаться и составить компанию Гонту был продиктован не просто вежливостью. Последние три недели в Касл-Роке стояло роскошное бабье лето, но в понедельник похолодало, и это резкое похолодание немилосердно отразилось на ее руках. Боль в суставах скорее всего утихнет, когда руки привыкнут к холоду (по крайней мере она очень надеялась, что именно так и будет, потому что так было и в прошлом году, и в позапрошлом… но Полли не могла не видеть, что с каждым годом болезнь прогрессирует), сегодня с утра боль была просто адской. Во время таких вот приступов она никогда не знала, что смогут, а чего не смогут сделать ее руки-предательницы, и ее отказ попробовать торт вместе с Гонтом был продиктован исключительно неуверенностью и боязнью попасть в неловкое положение.