Вооруженные мужчины в голубых мундирах держались ближе к паровозу, — наверное, это место им казалось самым безопасным здесь, в не определившемся с приверженностями штате.

Сначала между поддерживающими над платформой навес балками выросла паровозная труба. Обычная труба грузового паровоза, черная и матовая, как траурное одеяние. Фонарь — показавшийся, когда Мерси подошла ближе, — тоже был простым фонарем, округлым и чуть удлиненным, обтянутым жесткой проволочной сеткой, чтобы защитить стекло.

Но тут два человека перед медсестрой расступились, и она увидела кабину машиниста и предохранительную решетку — и поняла, что это все-таки не обычный паровоз из тех, что можно встретить в любом депо любой страны. Две чертовски длинные и острые алые решетки сходились краями посредине, образуя треугольник — нечто вроде лезвия огромного ножа, предназначенного для того, чтобы резать все на своем пути, а также выполнять иные чудовищные задачи, о чем свидетельствовали ряды мелкокалиберных пушек, которыми щерилась кабина машиниста. Даже ограждение, защищающее передние колеса, было снабжено низко посаженными над рельсами лопатками — видимо, на тот случай, если на путь кинут что-то маленькое и смертоносное и машинист этого не заметит. Орудия угнездились по всему паровозу до самой ходовой части; им сопутствовала хитроумная система перезарядки, подающая боеприпасы пулеметным устройствам. А когда Мерси подошла еще ближе, протиснувшись сквозь толпу, она заметила, что котел оберегают даже не два, а три слоя брони, усеянной рядами болтов и заклепок.

Гидравлический кран нависал прямо над паровозом. Солдаты оттесняли зевак: машинистам и железнодорожникам требовалось пространство для работы; вскоре кто-то повернул вентили, выпуская тугую струю. Паровоз жадно глотал воду, готовясь к дальнему путешествию, она текла по трубам в еще не остывшие баки; железо потрескивало и постанывало.

Гигантская машина была вдвое больше обычного паровоза — не в ширину, но в длину, к тому же выше и во всех смыслах значительнее.

Человек рядом с Мерси — какой-то случайный зевака, один из напирающей толпы — повернулся к ней и сказал, точно старой знакомой:

— Господи, он чудовищен! Едва влез под навес!

А позади раздался другой голос, чем-то знакомый, с сильным акцентом.

— Но влез же, — весьма выразительно подчеркнул говоривший. Медсестра обернулась и увидела того самого последнего техасца с «Провидения» — рейнджера Горацио Кормана. — Могу поклясться, они позаботились об этом, — добавил он и с кивком коснулся широкополой шляпы. — Миссис Линч.

— Здравствуйте, — ответила она и подвинулась, дав мужчине возможность шагнуть ближе к путям — и к ней. Теперь они смотрели вместе, не в силах оторвать взгляда от машины.

На боку паровоза Мерси увидела несколько букв названия, хотя и едва разобрала этот серебряный остроконечный шрифт с зарубками, великолепно сочетающийся с серебряной каймой высокой паровозной трубы.

Рейнджер произнес зловещее слово первым:

— «Дредноут». Боже всемогущий, я надеялся, что никогда его не увижу. Но вот я здесь. — Он фыркнул и посмотрел сверху вниз на Мерси, на ее руки, сжимающие конверт со всеми важными документами и билетами. Потом снова перевел взгляд на паровоз. — Я здесь и собираюсь ехать туда, куда эта махина потащит поезд. Вы тоже, мэм?

— Я тоже, — кивнула она.

— Нервничаете?

— Нет, — солгала Мерси.

— Я тоже. — Рейнджер, вероятно, не лгал. Не похоже было, что он нервничает. Скорее, он выглядел как человек, которому куда-то нужно и которому все равно, как туда добраться, — лишь бы добраться. Два своих слишком больших кожаных чемодана он так и не опустил на землю, а держал на весу, по одному в каждой руке; а пистолеты, должно быть, при ходьбе терлись о предплечья, но мужчина все равно носил их — носил так же небрежно, как иная леди носит брошь.

— А далеко вы едете? — спросила Мерси.

Рейнджер бросил на девушку быстрый взгляд, словно вопрос удивил, а то и встревожил его.

— Простите?

— Далеко едете? — повторила она. — Поезд идет до самой Такомы. Но говорят, то и дело останавливается и тут и там.

— А, — кивнул он, и железный гигант снова притянул взгляд мужчины. — В Юту. Но я, возможно, выйду раньше. Пока не ясно, — неопределенно ответил мистер Корман. И вдруг повернулся и наклонился к Мерси, резко опустив один из чемоданов, чтобы схватить девушку за руку. — Миссис Линч, — выдохнул он, обдав горячим воздухом ее кожу.

— Мистер Корман!

— Пожалуйста, — мягко проговорил он. — Могу поспорить, старина Грили поведал вам об особенностях моей работы. — Он посмотрел налево, направо и продолжил, едва не прижимаясь губами к ее уху: усы мужчины защекотали Мерси скулу. — И я буду благодарен, если вы станете держать эту информацию при себе. Мне, как техасцу, и так грозят неприятности на поезде Союза, и необязательно им знать остальное.

Мерси чуть отстранилась; она все поняла.

— Конечно, — сказала она и не стала отступать дальше. — Я — молчок.

Толпа, повинуясь каким-то распоряжениям, переместилась ближе к вагонам. Горацио Корман сунул второй чемодан под мышку и предложил свободную руку Мерси:

— Вы составите мне компанию, миссис Линч? Мы двое чем-то сродни… или, по крайней мере, мы люди схожих взглядов.

— Что ж, я не против, — ответила Мерси, хотя он уже вел ее, преодолевая течение людей, размахивающих сумками и готовящих билеты, вместо того чтобы просто смотреть под ноги.

Рейнджер поправил пыльник, прикрыв полой плаща пистолеты, и половчее перехватил чемодан. Потом взял у Мерси конверт с ее билетами и документами — так же нагло, как схватил ее за руку. Вместе они добрались до входа во второй вагон, за которым присматривал мужчина в отглаженной форме небесно-голубого цвета, указывающей на то, что он чиновник Союза. Но этот чиновник был вооружен; он внимательно разглядывал всех приближающихся пассажиров.

По другую сторону ведущей в вагон лесенки стоял проводник с протянутой наготове рукой в перчатке.

Горацио Корман передал проводнику билеты — и свой, и Мерси. После проверки он сунул проштампованные бумаги обратно в конверт, а конверт вернул медсестре. Затем, подхватив багаж, проследовал внутрь вагона.

Мерси шагнула за ним, с некоторой тревогой осознавая свою сопричастность. Впрочем, ее несколько успокаивало поведение рейнджера касательно ее самой: он не хотел беседовать с ней; он хотел, чтобы она сопровождала его, точно так же как хотел поправить плащ, чтобы спрятать оружие. Он выбрал ее как разумную респектабельную женщину равного с ним социального положения, чтобы избежать скрупулезного досмотра при посадке в поезд; а поскольку она была южанкой, он решил, что ей можно доверять хотя бы в том смысле, что она не станет слишком широко разевать свой рот.

Будь проклят этот парень — ведь он прав!

Она встала у входа в пассажирский вагон, преградив путь остальным, посмотрела на платформу, на собравшихся людей — и внутрь поезда. Горацио Корман почти исчез из виду, он был уже в конце следующего вагона, куда, очевидно, решил отправиться без нее.

Гудок жуткого паровоза размером с небольшой бочонок захрипел, сдавленный натянутой цепью, потом набрал воздуха и взревел так, что его, верно, было слышно на милю вокруг. Он выл на всю станцию, точно выкрикивал угрозу или бросал кому-то вызов, он надрывался долгих пятнадцать секунд, которые показались всем пятнадцатью годами.

Даже после того как гудок умолк, его рев звенел у Мерси в ушах, громкий, как гонг.

И на фоне этого гула проводник в чистых белых перчатках крикнул по сравнению с паровозом почти неслышно, но на самом деле, наверное, довольно громко:

— По вагонам!

Место Мерси было в четвертом пассажирском вагоне. Чтобы легче определиться, следует сказать, в каком порядке формировался состав: сначала великий и ужасный паровик, затем топливный вагон, затем второй вагон — вероятно, с дизельной установкой или какими-нибудь боеприпасами, третий, о назначении которого Мерси пока не догадывалась, и семь пассажирских вагонов (два пульмановских спальных вагона первого класса впереди, остальные, для разношерстной публики, — за ними), потом служебный вагон с кухней, рестораном и продовольственными припасами, и наконец, дополнительный служебный вагон, который на самом деле являлся отнюдь не служебным вагоном, а вагоном-холодильником с останками погибших воинов Союза. Вход в этот вагон был строго воспрещен всем до единого, о чем недвусмысленно предупреждали огромные засовы с замками размером с хороший кулак, наложенные на переднюю и заднюю двери вагона, а также закрашенные окна, чтобы никто не мог даже одним глазком заглянуть внутрь.