Бабушка закрывает глаза и кусает губы.

— У… у меня его нет с собой, — говорит она, понимая, что забыла извещение в шкафу, запертом на ключ. — Но я…

— Я сожалею, мадам. Мне необходима эта квитанция. Без нее я не могу выдать вам вашу посылку.

Бабушка пытается возражать: она напоминает, что ей уже перевалило за шестьдесят. Что ей хотелось бы избежать похода домой. Что к тому же лифт не работает. И она живет на пятом этаже с двумя маленькими детьми. Нельзя ли сделать для нее исключение и забыть об этой несчастной квитанции?

— Нет.

Бабушкины волосы наэлектризованы от негодования; она хватает меня под руки и резко ставит на пол. С висящими на руках внуками она идет обратно домой. Я никогда не видел ее в таком состоянии.

— Ну что вы уставились на меня? Ваш отец — это мой сын. Я так же, как и вы, хочу узнать, что в этой посылке.

Мы возвращаемся домой. Поднимаемся пешком на пятый этаж. Спускаемся с пятого этажа. Снова идем на почту. После нового ожидания в очереди опять стоим перед окошком. Служащий улыбается нам и протягивает руку, чтобы взять желтую квитанцию. Он исчезает за дверью и возвращается с большим пакетом, обмотанным коричневым скотчем. Мое сердце ушло в пятки. Брат открывает рот, но не произносит ни звука. Бабушка Кларисса не может унять дрожь в руках.

— Можно попросить ваше удостоверение личности? — требует работник почты.

— Но зачем оно вам понадобилось? — возмущается бабушка. — Я же принесла извещение.

Служащий переворачивает желтую квитанцию. На ее обороте маленькими буквами написано, что удостоверение личности должно быть предъявлено в обязательном порядке. До тех пор, пока бабушка не предъявит его, работник почты готов подержать посылку под своим окошком.

— Спасибо, — цедит сквозь зубы бабушка.

На обратном пути она разражается ругательствами.

— Грязная тля этот чиновник! Паршивая собака. Ему завидно, что честные люди получают посылки из Швейцарии. Вот он и выдумывает всякие гадости, чтобы отомстить. Ах, как я их всех ненавижу! Всех!

— Кого ты ненавидишь, бабушка?

— Коммунистов!

Тогда я услышал это слово в первый раз. Быть коммунистом, кажется, действительно очень плохо. Мы снова одолеваем пешком пять этажей. После нового стояния в очереди снова оказываемся перед окошком. На этот раз посылка — наша. Ох, какая же она тяжелая! Мы несем ее втроем. Я целую ее со всех сторон — настолько велико мое счастье. В третий раз за сегодняшний день мы поднимаемся на пятый этаж. Бабушка Кларисса показывает на кухонный стол, куда мы кладем посылку. Вооруженная своим самым острым ножом, она освобождает пакет от белых веревок.

Нашим глазам открывается невиданное разноцветие: красная коробка шоколада с голубыми горами на фоне зеленого озера. Пара чулок, упакованных в невероятную фиолетовую картонку. Цветные карандаши в коробочке, на которой нарисована радуга. И наконец на самом дне, упрятанный под грудой одежды, оказывается небольшой пакетик.

Мой брат, который уже умеет читать, выхватывает пакет и бежит в гостиную, чтобы его открыть. Я срываюсь с места вслед за ним.

— Осторожно, ничего там не разбейте, — умоляет нас бабушка из кухни.

Мы открываем пакетик. Папа с мамой прислали нам игрушки. Ура-а-а-а-а-а! Гоночные машинки и грузовик с прицепом. На прицепе прикреплен супербульдозер. Никогда в жизни ни я, ни мой брат не держали в руках таких прекрасных машинок с такими обалденными детальками. Там видно фары, выхлопную трубу, сиденья с рулем и даже панель управления. Чесслово! Машинка размером в пять сантиметров, но внутри все-таки можно разглядеть панель управления. Если взять лупу, то можно и прочитать на циферблате, на какой скорости она едет! К тому же у каждой тачки есть рессоры. Нет, я не верю собственным глазам!

До этого дня мы играли только с алюминиевыми игрушками, сделанными в Китае! Но эти, которые нам прислали родители, — настолько красивые, потрясающие, сияющие, что могли бы сойти за украшения, подаренные инопланетянами. Мы с братом выстраиваем в одну линию на ковре наши богатства, организуем парад, имитируем шум моторов. Узор ковра превращается в дороги, перекрестки и озеро.

Через какое-то время бабушка Кларисса приближается к нам, не говоря ни слова.

— Теперь у нас есть доказательство того, что родители нас не забыли, — заявляет мой брат с особой серьезностью в голосе.

Опять приходит месяц под названием сентябрь. Алекс начинает свой второй учебный год. В первый раз, когда я его увидел в школьной форме, то чуть животик не надорвал. Я буквально повалился на пол со смеха.

— Никогда не напялю на себя эту дурацкую школьную форму, — заявил я. — Это некрасиво и глупо.

Но к концу недели меня замучала зависть. Я тоже захотел темно-синие брюки, рубашку в голубую клетку и кожаный портфель. Прожжужав все уши тете Эжени о том, как я хочу пойти в школу, я наконец ее достал. Она согласилась записать меня в городскую бухарестскую школу. Почти одновременно моей семье удалось выбить для нас с братом желанную выездную визу в Швейцарию. А мне наплевать: я хочу ходить в школу.

Сегодня я выучил новый день недели: понедельник. В понедельник, я не знаю, в курсе ли вы, начинаются занятия в школе. Тетя Эжени ведет меня туда за ручку. Я так горд, что мои сандалии едва касаются тротуара. Кто знает? Может быть, сам Чаушеску будет принимать школьников, как на плакате, который я видел в городе.

Школа — это огромное здание с большими окнами. Школа — это спортивные площадки с глубокими ямами, как после бомбардировки. Школа — это запахи: смесь жидкости для мытья окон, пота, мела и клея в тюбике. Школа — это книги. Нам выдают букварь и тетрадки в синюю линейку. Мне нравится школа.

Во вторник учитель впервые задает нам домашнее задание: прочитать первые три страницы букваря и воспроизвести двадцать раз три первые буквы алфавита в нашей тетради «Румынский язык». Я учу урок с тетей Эжени за тем же столом, что и мой брат. Я повторяю за Алексом его манеры и позы: помахиваю карандашом над тетрадкой и аккуратно ставлю ноги на цветастый коврик.

Сначала я жульничаю: вместо того, чтобы нарисовать буквы «А», рисую длинный зигзаг на одной строчке и перечеркиваю его горизонтальной линией. Это напоминает пилу, которую я однажды видел в загородном домике на окраине Бухареста. Тетя Эжени улыбается и объясняет мне, что в румынском языке никогда не встречается слов, состоящих из одних заглавных букв «А». Я должен начать сначала, ставя пробел перед каждой «А». Тетя Эжени следит за мной краем глаза, пока они с Алексом повторяют задачи по арифметике. Я перехожу к букве «В». Можно подумать, что это человечек из министерства, куда мы втроем приходили дюжину раз, чтобы получить разрешение уехать в Швейцарию к родителям. Этот дядька всегда был за своим рабочим столом, за исключением одного раза, когда он провожал нас к двери. Я заметил, что его большая круглая голова покоилась на еще более круглом теле. Два жирных шара, нанизанных на позвоночник — настоящая «В» в движении! Буква «С» — это клешни краба. Я уже видел одного на Черном море, два лета тому назад. На входе в отель стоял аквариум, в котором прогуливался краб. Я не знаю, сколько знаков содержит румынский алфавит, но было бы забавно, если бы каждая буква соответствовала какому-нибудь воспоминанию.

В среду я вхожу в класс уверенным шагом. Меня прямо-таки распирает от гордости. Я знаю наизусть первые три страницы букваря. Возможно, учитель решит, что я гений? Возможно, он отправит меня в отдельный класс, для особо одаренных гениев! Возможно, Чаушеску повесит мне на грудь медаль…

Мы входим в класс. У меня еще нет приятелей, только несколько знакомых ребят из нашего района, которые пошли в школу вместе со мной. Но мне известно одно: я всех их поражу своими знаниями. К сожалению, учитель начинает урок не с повторения алфавита. Он рисует на доске яблоки, а потом спрашивает, сколько будет, если прибавить к двум красным яблокам два зеленых. Я сгораю от желания выложить на парту свою тетрадь «Румынский язык» и открыть букварь, чтобы показать всему миру свое первое домашнее задание.