Был часом нашей встречи истинной

Тот миг на перевозе дальнем,

Когда пожаром беспечальным

Зажглась закатная Десна,

А он ответил мне, что мистикой

Мы правду внутреннюю чуем,

Молитвой Солнцу дух врачуем

И пробуждаемся от сна.

Он был так тих – безвестный, седенький,

В бесцветной куртке рыболова,

Так мудро прост, что это слово

Пребудет в сердце навсегда.

Он рядом жил. Сады соседили.

И стала бедная калитка

Дороже золотого слитка

Мне в эти скудные года.

На спаде зноя, если душная

Истома нежила природу,

Беззвучно я по огороду

Меж рыхлых грядок проходил,

Чтоб под развесистыми грушами

Мечтать в причудливых беседах

О Лермонтове, сагах, ведах,

О языке ночных светил.

В удушливой степной пыли моя

Душа в те дни изнемогала.

Но снова правда жизни стала

Прозрачней, чище и святей,

И над судьбой неумолимою

Повеял странною отрадой

Уют его простого сада

И голоса его детей.

Порой во взоре их задумчивом,

Лучистом, смелом и открытом,

Я видел грусть: над бедным бытом

Она, как птица, вдаль рвалась.

Но мне – ритмичностью заученной

Стал мил их труд, их быт, их город.

Я слышал в нём – с полями, с бором,

С рекой незыблемую связь.

Я всё любил: и скрипки нежные,

Что мастерил он в час досуга,

И ветви гибкие, упруго

Нас трогавшие на ходу,

И чай, и ульи белоснежные,

И в книге беглую отметку

О Васнецове, и беседку

Под старой яблоней в саду.

Я полюбил в вечерних сумерках

Диванчик крошечной гостиной,

Когда мелодией старинной

Звенел таинственный рояль,

И милый сонм живых и умерших

Вставал из памяти замглённой,

Даря покой за путь пройдённый

И просветлённую печаль.

Но всех бесед невыразимее

Текли душевные встречанья

В полу-стихах, полу-молчаньи

У нелюдимого костра —

О нашей вере, нашем Имени,

О неизвестной людям музе,

О нашем солнечном союзе

Неумирающего Ра.

Да: тёмные, простые русичи,

Мы знали, что златою нитью

Мерцают, тянутся наитья

Сюда из глубей вековых,

И наша светлая Неруссочка,

Дитя лесов и мирной воли,

Быть может, не любила боле

Так никого, как нас двоих.

Журчи же, ясная, далекая,

Прозрачная, как реки рая,

В туманах летних вспоминая

О друге ласковом твоём,

О том, чью душу светлоокую

В её надеждах и печали,

В её заветных думах, знали,

Быть может, ты и я – вдвоём.

Чуть колышется в зное,

Еле внятно шурша,

Тихошумная хвоя,

Стран дремучих душа.

На ленивой опушке,

В землянике, у пней,

Вещий голос кукушки

Знает счёт моих дней.

Там, у отмелей дальних —

Белых лилий ковши,

Там, у рек беспечальных,

Жизнь и смерть хороши.

Скоро дни свои брошу

В эту мягкую глубь…

Облегчи мою ношу.

Приласкай, приголубь.

На день восьмой открылся путь чугунный,

Лазурных рельсов блещущий накал:

Они стремились на восток, как струны,

И синий воздух млел и утекал.

Зной свирепел, как бык пред стягом алым:

Базарный день всех поднял ото сна,

И площадь добела раскалена

Была перед оранжевым вокзалом.

То морс, то чай в трактире под окном

Я пил, а там, по светло-серой пыли,

Сновал народ и женщины спешили

За ягодами и за молоком.

Мужчины, женщины – все были смуглы,

И, точно абиссинское шоссе,

Следами пальцев, маленьких и круглых,

В глаза пестрили мостовые все.

По рынку ли, у чайных, у застав ли

Я проходил – народ кишел везде,

Был выходной, и множество из Навли

Брело на пляж: к воде! к воде! к воде!

Плоть жаловалась жаждою и потом.

Когда же звёзды блёклые взошли,

Я услыхал глухую дрожь земли,

Свисток и гул за ближним поворотом.

Восторг мальчишеской свободы есть

В гремящей тьме ночного перегона:

Не заходя в дремотный чад вагона,

На мчащейся его подножке сесть,

Сощурившись от острых искр и пыли,

Сжав поручень, пить быстроту, как хмель,

Чтоб ветром злым в лицо хлестали крылья

Ночных пространств – небес, озер, земель.

Как весело, когда поют колеса,

Здесь, под рукой, грохочут буфера!

Едва заметишь – мост, огни, откосы,

Блеск лунных рек, как плиты серебра,

А из лесов – протяжный, дикий, вкусный

Росистый дух с лужаек в глубине…

…Ход замедляется: навстречу мне

Душмяным мраком дышит пост «Неруссный».

Кто знает, чем волнует нашу кровь

Такой полет в двоящемся пространстве,

И что за демон безрассудных странствий

Из края в край нас гонит вновь и вновь.

Но хорошо таёжное скитанье

Холодным лязгом стали пересечь,

Всех токов жизни дрожь и трепетанье

Пить залпом, залпом и в стихе сберечь.